— Это… это правда. Я… я… мне сложно поверить в то, что я вижу.
— Сам ответь — укрепит ли это все твоих дружинников?
— Да! Да! Конечно!
— Рад, что ты это понимаешь. — благодушно произнес Берослав. — А теперь ответь мне на вопрос. Принесешь ли ты мне клятву верности, равно как и все твои люди, если дам вам всем такое снаряжение и обучу вас?
— Тебе⁈ Клятву верности⁈
— Я не могу это все дать в руки тем, кто обернет мое же оружие против меня.
— Какую именно клятву ты желаешь?
— Личную клятву верности и признание расом.
— Мне нужно подумать. — обескураженно ответил паренек.
— Думай. Конечно, думай. Это вообще очень полезно. Если хочешь, можешь ехать к матери и с ней это все обсудить. Она у тебя умная и глупостей не посоветует. Да и с иными старшими о том поговорить бы было неплохо. Из орды.
— Я, пожалуй, так и поступлю.
— Разумеется. Как мы вернемся в город, я распоряжусь доставить тебя обратно. Тебе нужно сделать сложный выбор и медлить с ним нету времени.
— Выбор… Тут не выбор. Тут гордость. Ты ведь понимаешь? Признать тебя расом многие не смогут, просто из-за гордости.
— Отлично. — скривился князь. — Когда германцы убьют всех, кто слишком гордый для моей помощи, остальные смогут обратиться ко мне…
Глава 3
171 год, сечень (февраль), 4
— Беда… — глухо произнес Добрыня.
— Что, опять? — устало переспросил Берослав.
— Не опять, а снова, — озвучил присказку самого князя его сподвижник, а Добрыня им уже был без каких-либо оговорок. Вот и втянулся — начал подражать, стремясь находиться с ним на одной волне.
— Так что случилось? — вяло улыбнулся Берослав, понявший, что речь идет явно о какой-то текучке. Потому как про серьезные вещи Добрыня никогда не шутил.
— Стена земляная треснула. — виновато развел он руками.
— Твою… налево, — процедил князь, и они направились поглазеть на это «чудо расчудесное», которое уже порядочно всех достало…
Торговлишка с Римом шла.
А вместе с тем сахар и индийское железо уже в 169 году почти потерялось в плане стоимости. Просто за счет компасов, зеркал, ацетиленовых фонарей с карбидом и прочего. И за все это римлянам требовалось как-то платить. Причем желательно не серебром или золотом. Ну, в основном.
Берослав охотно понимал их устремления и принимал простые товары. Из-за чего, начиная с 169 года, корабли стали приходить по пять-шесть раз в год. Что позволило заказывать довольно много всего, кроме еды. Например, ту же плинфу, то есть, римский керамический кирпич. А делали ее разную. Очень разную. Но одно хорошо — вполне стандартизированную [217]. Что и позволило заказывать доставку плинфы одного общего типоразмера. А к ней и римского цемента. Того — хорошего, из Италии, с вулканическим пеплом, благо, что в рамках Средиземноморья он вполне был доступен по всему побережью.
Зерно, масло, сыры, соль, кирпичи, цемент, цветные металлы, кислота и прочие химические реагенты… все это хлынуло полноводной рекой. Во всяком случае для местных эти объемы выглядели именно так, хотя экономика Рима этой «протечки» даже не заметила. Иная вилла где-нибудь в провинции порой во время перестройки могла «поглотить» куда больше подобных товар. Ну, исключая реагенты, конечно.
Каждый конвой привозил от пятисот до тысячи тонн грузов.
Для тихого и пасторально мирка верхнего Посожья это выглядело колоссально! А ведь римляне приводили корабли по несколько раз за год. Привозя на них не только товары, но и специалистов.
Ценных.
Очень ценных, без всяких шуток и оговорок.
Маркус покупал через свои связи подходящих рабов и вез их в Берград. Где князь предлагал им сделку — освобождение под обязательство службы и содержания. На первый взгляд шило на мыло. Но в глазах этих рабов — хороший вариант, ведь их дети становились свободными.
Именно эти ребята и строили новую каменную крепость Берославу, собирая ее из привозимых материалов.
Почему не из своих?
Так их только-только прилаживались выпускать. А укрепиться нужно уже вчера. Причем чем основательнее, тем лучше.
Понятное дело, что, если бы не удалось раздобыть тех же каменщиков, умеющих хорошо кирпичи класть — Берослав бы спешить не стал. Все одно некому это делать и нужно их учить. Методом проб и ошибок, так как Берослав и сам каменщиком не являлся. А тут одно к одному шло. Ситуация даже выглядела так, словно его приучают к возможностям империи. Прикармливают…
— Ну надо же! — аж присвистнул князь, когда пришел к проблемному участку. — Это вы как так сумели?
Смуглый мастер родом откуда-то с верхнего Египта потупил взор.
— Чего молчишь? Сказывай. Как получилось?
— Недоглядел. Видно, землю без просева сюда положили. Оттого трещина и пошла, как морозы прихватили. — ответил тот на ломанном славянском языке.
— Поправишь?
— Да. Но нужно этот участок разбивать и заново опалубки ставить.
Берослав дал добро и очень недовольно поглядел на его учеников — из местных. Вон — стояли, потупившись. Наверняка ведь махнули рукой, поступив по принципу «и так сойдет» в который уже раз. И вот результат.
Одно хорошо.
Эти деятели напортачили, им же и исправлять. А это опыт. И нет лучше учебы, чем тяжелый труд, вызванный собственной безалаберностью.
Так-то они старались.
И эти, и другие.
Но постоянно случались казусы просто в силу отсутствия понимания процессов и низкой производственной культуры. Шутка ли? Они же даже толком из родоплеменного общества не вылезли. А тут такие задачи.
Сложно.
Очень сложно.
Их психику словно бы ломала об колено суровая реальность. Поэтому Берослав не сильно на них сердился. Понимал. Просто не спускал и не давал поблажек, стараясь как можно скорее более полным образом максимум местных людей переформатировать ментально. За волосы вытащив в иную, более подходящую реальность…
Началось все это строительство с донжона, сиречь великой башни, которую стали возводить еще в 169 году. В плане простой квадрат размером примерно двадцать на двадцать метров. Приблизительно. Разделенный на три трехметровых яруса со стенами толщиной пять, три и полтора метра. Первый этаж полностью глухой с колодцем, ледником и складами. Вход располагался на втором, куда вело высокое крыльцо. А сверху на башне покоилась выступающая боевая галерея по кругу и шатровидная крыша.
Просто.
Кондово.
И очень крепко. Даже для гладкоствольной артиллерии. То есть, сильно на вырост.
Вокруг этого донжона в том же 169 году начали строить цитадель, опять же квадратную, только заметно больше — где-то пятьдесят на пятьдесят. С башнями по углам, одной из которой донжон и являлся, располагаясь в самой дальней части стрелки — у Днепра. Считай на юге. Собственно южной ее и назвали.
Западная и восточная башни были вдвое уменьшенной версией донжона, а вот северная являлась надвратной и ассиметричной — тридцать на десять. Все эти малые башни имели забитый землебитной массой первый этаж да с кладкой толщиной в три метра идущей первые два яруса и полтора — на третьем. Пролеты же куртины были по толщинам подогнаны под донжон, только поднимались всего на два яруса.
К надвратной башне цитадели снаружи шел пандус, плавно «выруливая» на высоту в три метра. Гладенький такой. Почти без парапетов, чтобы можно было удобно простреливать со стен, вдоль которых он и располагался. И вот, достигнув нужной высоты, он поворачивался на девяносто градусов и упирался в подъемный мост, выступающий внешними воротами цитадели. Дальше проход шел вдоль башни и вновь поворачивал на девяносто градусов, спускаясь уже по внутреннему пандусу во двор цитадели.
