Старушка мой намёк поняла и вмешалась:
— Ванечка, — сказала она обволакивающим материнским голосом, совершенно не стесняясь меня и давая понять, что я здесь «свой», — соглашайся. Если всё сорвётся, то ты ничего не теряешь. Ну, поругает тебя Иосиф Виссарионович немножко. Так в первый раз, что ли? Ты у меня мальчик умненький и найдёшь, что ему сказать. Но сам подумай, если всё получится — ты же какой проект будешь возглавлять! И от этого негодника избавишься. Давно пора. Сколько можно ему тебе нервы делать!
Большаков долгим-долгим нечитаемым взглядом посмотрел на Изольду Мстиславовну, но она убеждённо добавила:
— А Мулечка поможет. Я верю, что у Мулечки всё получится…
И при этом она взглянула на меня так, что я понял, что лучше бы у меня действительно всё получилось.
Большаков помолчал ещё какое-то время. Затем тяжко вздохнул и хрипло сказал:
— Проект у тебя с собой?
— Да, — с готовностью ответил я.
— Две недели! — вдруг прищурился он.
— Что две недели? — не понял я.
— Ты должен уничтожить его за две недели, — медленно сказал Большаков, и я почувствовал, как сердце аж ёкнуло. — Две недели и ни дня больше. Понял?
— Понял, — вздохнул я, кляня себя, что влез во всё это.
— Ну, пошли тогда, будем доклад писать… — он посмотрел на часы и скривился, — до утра надо кровь из носа успеть…
— Доклад я написал, — опять ответил я, — вам нужно только глянуть, может, где подкорректировать надо будет.
— Ну, вот видишь, Ваня, как всё хорошо получается, — радостно засуетилась Изольда Мстиславовна, крепко прижимая к груди цветок летучей мыши, — идите в кабинет. А я сейчас вам чаю принесу… с сахаром и сушками. За часик вполне управитесь.
Мы просидели в кабинете долго. Тщательно выверяли каждую фразу. Спорили. Я всё же доказал, что большую часть нужно оставить. Соглашался только с тем, если в каких-то местах идеологическая часть была слабовата и её можно было трактовать и так, и так.
Изольда Мстиславовна почти не ошиблась. Почти — мы просидели три часа.
— Всё! — хлопнул по папке Большаков и устало велел, — всем спать!
Изольда Мстиславовна, которая давно уже придремала на диванчике в кабинете Большакова, встрепенулась.
— Во сколько мне прийти? — спросил я.
— Как обычно, — поморщился Большаков, с трудом распрямляя задеревеневшую спину, — к началу рабочего дня.
— А вы же говорили…
— Ты считаешь, что я тебя к самому Сталину возьму? — ехидно хмыкнул он.
— Нет. Но я думал подождать…
— На работе подождёшь, — Большаков поднялся с кресла и выключил настольную лампу.
— А у меня больничный, — ляпнул я.
— Что-о-о-о? — вскинулся Большаков.
— Ну, а что! — развёл руками я, — я не хотел вас подставлять, Иван Григорьевич. Пришлось брать больничный.
Изольда Мстиславовна одобрительно хихикнула.
— Тем более, что если мне заниматься Александровым в такой сжатый срок, то на работу ходить я не смогу. Иначе не успею.
Большаков задумчиво нахмурился, что-то подумал, подумал, затем сказал:
— Ладно. Будь дома. Изольда Мстиславовна тебе информацию передаст.
А дома у меня был пионерский лагерь. Ну, не знаю, как ещё по-другому можно назвать, когда вся комната плотно забита спящими людьми. Валентина спала на моей кровати. Вера, очевидно, чтобы о ней не забыли, притащила раскладушку от Беллы ко мне и устроилась в проходе. Но мало того, Жасминов бросил одеяло на пол и спал сейчас на полу. Одна Дуся развалилась на своём диванчике и оглашала всё вокруг мощными раскатами храпа.
Я убедился, что места мне здесь однозначно не найдётся, и тихо-тихо, чтобы не разбудить гостей, взял покрывало и отправился в чуланчик Герасима, где прекрасно продрых до утра.
Не знаю, может, дрых бы и дальше, всё-таки чертовски устал. Но разбудил меня переполох. Кто-то охал и вроде как с кем-то переругивался в коридоре и на кухне.
Я прислушался — голоса все знакомые. Чужих вроде нету. Глянул на часы — время довольно позднее.
— Что случилось? — я выглянул из чулана Герасима.
— Муля! — увидела меня Вера и вдруг громко закричала, — Вот он! Смотрите! Вот Муля! Он вернулся, гад такой, и прятался в чулане!
На меня налетели всем скопом, принялись тормошить и дёргать:
— Ну, что там⁈
— Муля! Говори!
— Расскажи!
— Что с проектом⁈
— Когда ты пришел⁈
— Почему ты нас не разбудил⁈
И дальше в таком вот примерно духе. Галдёж поднялся такой, что из бывшей комнаты Варвары Ложкиной выглянула новая соседка, и сразу спряталась обратно.
— Так! — повысил голос я и, видя, что меня всё равно никто не слушает, громко рявкнул, — а ну-ка тихо!
Все так и продолжали причитать и галдеть: Дуся, Вера, Валентина, Жасминов и даже присоединившаяся к ним Белла.
— Молча-а-ать! — повторил рык я, и, наконец, все заткнулись.
Я обвёл глазами притихшую банду и сказал:
— Всё хорошо. Подробности у меня в комнате через пять минут. Без лишних ушей — я выразительно кивнул на дверь Ложкиной, за которой явно шуршали, прислушиваясь к нашему разговору. — Дайте хоть умоюсь схожу.
Как бы там ни было, но банда у меня была дисциплинированная. Поэтому все потихонечку, небольшими группками, устремились ко мне в комнату.
Когда я вернулся к себе, все уже чинно сидели у стола, пили чай и смотрели на меня с ожиданием. Одно место было свободным. Явно для меня оставили.
— Ну что? — первой не выдержала Дуся.
— Большакова уговорить получилось, — с улыбкой сказал я.
Ох, какой сразу визг поднялся. Все смеялись, пищали, кричали, перебивали друг друга и хвастались, что дескать, они вот точно знали, что всё получится, и никак не иначе.
Угу. Угу. Я бы тоже хотел так думать.
Пока восторги продолжались, я сел за стол, налил себе в чашку крепкого чаю, добавил сахару, неторопливо размешал ложечкой и принялся основательно уплетать свежий Дусин пирог с чем-то непонятным, но зато очень вкусным — то ли картошка с сыром, то ли ещё что-то. Кто же их, женщин, поймёт: если продукты закончились, а начинку для пирогов сочинить срочно надо. Да ещё и так, чтобы поразить всех кулинарным мастерством.
Я начал уже второй кусок, когда, наконец, все вспомнили обо мне.
— Расскажи! — потребовала Валентина, и я с сожалением отложил недоеденный пирог.
И начал рассказывать.
После слов о том, как Изольда Мстиславовна поддержала меня, и как Большаков сразу же согласился, стоило ей меня поддержать, опять поднялся крики и визги. Так, что я успел доесть не только второй кусок, но съел даже третий.
— А потом что? — опять вспомнила обо мне Вера и забросала вопросами, — что он сказал? Когда к Сталину он пойдёт? Тебя он тоже к Сталину возьмёт?
— Так, — махнул я рукой, словно дирижёр, и все моментально затихли, а я пояснил. — Прямо сейчас, в этот момент, Иван Григорьевич делает доклад Сталину. По проекту.
— А когда ты узнаешь результаты? — спросил Жасминов.
— А он точно не отдаст Александрову? — вскинулась Белла.
— А он не отдаст этот проект кому-то другому? — влезла Валентина.
Я опять махнул рукой. Дождавшись тишины, сказал:
— Мне сообщат сюда, на дом. Александрову не отдаст. И другим не отдаст.
— А на главную роль… — начала опять выяснять подробности Белла, но тут в дверь позвонили.
На правах старшей и моей помощницы, Дуся подскочила и вышла из комнаты.
Воцарилось молчание. Все сидели и лишь переглядывались. Глаза у Валентины налились слезами, губы дрожали. Видимо, от волнения. Уши у Жасминова стали пунцовыми. Валентина сидела вся красная, Белла хмурилась и нервно теребила карман халата, где обычно была у неё пачка с сигаретами.
Мне вдруг тоже остро захотелось курить.
Наконец, там, снаружи, дверь хлопнула, и вернулась Дуся. В руках она держала запечатанный конверт.
— Тебе просили передать, — севшим от волнения голосом сказала она и протянула его мне.
Я машинально повертел конверт — он был без подписи.
