И вот, когда диск солнца коснулся макушек деревьев, появились гости. Едва-едва выгребая против течения со спущенными парусами.
Рег скосился на флюгер и чертыхнулся.
Так и есть.
Ветер был не только слабым, но и им против хода, ну почти, но, в любом случае слишком круто к нему. Из-за чего эти торговые корабли, просто не могли идти под своими прямыми парусами. Вот и сели на весла…
— Устал ты… очень устал, — похлопал по плечу рега Вернидуб. — Больше тебе нужно отдыхать. Да и мы хороши — очевидное не приметили.
— Может быть… — буркнул Берослав, хотя тревога его все еще не отпускала. И оказалось, что не зря…
Спустя полчаса рег уже встречал гостей.
— Рад тебя видеть, друг, — произнес Маркус, подходя и широко, даже слишком широко улыбаясь.
— Ты что-то задумал? — подозрительно прищурившись, спросил рег.
— Я⁈ Ну что ты⁈ Конечно, задумал! Пойдем в зал и позови всех. Это очень важно. Но будь уверен — ничего дурного.
— Сам же знаешь — каждому свое. Иному подарок, что проклятье, а другому наказание в радость.
— Клянусь — ничего дурного.
Берослав вяло улыбнулся, не веря его словам. Но все же уступил просьбе и собрал всех уважаемых людей, что присутствовали в городе, в главной зале донжона. Не забыв предупредить воинов, которых привели в полную боевую готовность. Но на глаза особенно не показывали, чтобы не пугать и не провоцировать никого. Тем более что сам купец явился с очень небольшим сопровождением и кроме определенной странности в этом всем не просматривалось никакой угрозы.
Зашли.
Разместились.
И Маркус дал слово уже немолодому мужчине в тоге, который оказался аж целым сенатором. Не из сословия, а настоящим. Причем не рядовым, а натурально какой-то крупной фигурой. Хотя, чем именно он занимался, Берослав так толком и не понял, а особенно расспрашивать не стал.
Он вышел в центр зала.
Достал из богато украшенного тубуса свиток.
Развернул его и начал читать с каким-то особым пафосом, который можно наработать лишь многие года проворачивая такие дела:
— Сенат и народ Рима награждает гражданина Тита Фурия Урсуса [253], центуриона векселяции V Македонского легиона…
Центуриона, который командовал векселяцией V Македонского легиона в Оливии, звали Луций Фурий Люпус [254]. Его древний и некогда влиятельный род изначально относился к патрициям, однако, к I веку утратил былое влияние.
Они служили.
Практически все. В основном в армии. Доходя порой до значимых должностей, вроде главы преторианцев. Но это случалось редко. В массе представители этого рода представляли собой этакую «белую кость», то есть, людей, поколениями служивших в армии на офицерских должностях. Будучи не в состоянии прыгнуть выше из-за скромных финансовых возможностей.
Усыновив Путяту, Луций назвал его Агриппой с когноменом, то есть, прозвищем Фауст, что переводилось как Рожденным-с-трудом везунчик из рода Фуриев. Внука он прозвал «Почетным Медведем» — Титом Фурием Урсом [255].
Любава, то есть, внучка центуриона, по римским обычаям вместо личного имени, получила родовое. Просто потому, что у женщин в римском обществе личное имя вообще не предусматривалось. Родилась в роде Юлиев? Будешь Юлей. Родилась в роде Клавдиев? Будешь Клавой. К усыновленным это тоже относилось. В римском обществе женщина в принципе не осмыслялась самостоятельно, являлась всегда придатком мужчины: отца ли, мужа ли, брата ли или какого иного родственника. Сестренка Берослава в этом плане не стала исключением, получив имя Фурия и прозвище Амата, то есть, «любимая», чтобы как-то отразить старое прозвание.
Так вот, гражданин Рима и центурион V Македонского легиона Тит Фурий Урс награждался Сенатом золотым дубовым венком за победу над гётами и квадами. А также статуей на римском форуме, для чего ему присылали искусного скульптора, инструменты и подходящий для дела мрамор.
Само по себе — это немало.
Не каждый командир за победу в сражении получал столь значимое награждение. Которое, впрочем, не несло никаких негативных последствий. Да и золотой дубовый венок лишним не будет. На его базе потом и корону можно соорудить. Так что, Берослав, выслушал сенатора и максимально почтительно кивнул, поблагодарив императора за оказанную честь. И даже немного расслабился.
— Это еще не все, — ответил мужчина в тоге, передавая выступившему вперед Рудомиру свиток с тубой.
После чего достал из сундучка тубу следующий. Извлек из него свиток и начал читать, перечисляя иные дары.
Личные.
Исходящие не от Сената, а от Марка Аврелия персонально. Так, император прислал ему в дар пять совсем юных и удивительно красивых рабынь — в служанки. Собранных со всех концов державы, из-за чего и выглядящих удивительно контрастно.
Злата, что присутствовала на этом приеме, аж зашипела, пусть и сдавленно, когда их увидела после оглашения дара. Он и сама была хороша. Даже после двух родов. Но эти девицы казались вообще сказочные. Отчего у Берослава аж пот на лбу проступил. Не от желания. Нет. А от понимания тех проблем, которые ему широким мазком нарисовали.
Формально — да, рабыни.
И сам Берослав совсем не порывал их немедленно употребить в генитальном плане. Но разве это жене объяснишь? Ведь мог? Мог. Его собственность? А как же? Вот Злата, а чуть погодя и ее мама возбудились. Конечно, дети, рожденные рабынями, не могли быть законными наследниками. Но разве что-то мешало Берославу этих малышей усыновить чин по чину, если они окажутся толковыми? Вот.
Хотя сам ход рег оценил.
Красиво.
Эффектно.
Прекрасный способ вынудить его на какое-то время удалиться из дома, подальше от ярости жены и тещи. Которые вполне вписывались в образ женского родового имени Фуриев.
Сенатор же, насладившим этой сценкой с натурально змеиным шипением, начал подносить Берославу комплект вооружения и снаряжения. В частности, позолоченные и богато украшенные доспехи, какие обычно носили легаты или даже кто-то повыше. С его слов — с плеча самого императора. Врал, конечно, но это и неважно.
Им под стать было и оружие, выполненное из тигельного железа, который в Рим отгружал сам Берослав. Видимо. Потому что материал очень узнаваемый. Только ковали клинки люди не в пример опытнее и искуснее, чем сам рег. Да и украшали, не жалея ничего. Та же рукоять спаты была изготовлена из резной слоновой кости, да усыпана самоцветами. По-варварски. Из-за чего таким оружием почти невозможно было пользоваться. Но статус — да, оно поднимало невероятно. Во всяком случае, в глазах окружающих. Вон как глазки у всех вспыхнули, когда Берославу протянули, достав из сундучка, этот клинок. Впрочем, эти люди ахали и охали каждый раз.
Под конец сенатор вручил регу перстень с руки император и торжественно поднес маленькую золотую статуэтку орла, на жердочке которого четко читалась надпись: «Legio XXXI Ursina».
— И как это понимать? Что это?
— Легионный орел.
— Но зачем он мне?
— Сенат дарует тебе право собрать легион, легат. Вот грамота об этом. — протянул он еще одну тубу, которую уже привычно забрал Рудомир.
Берослав пару раз моргнул и крайне озадаченно уставился на сенатора. Борясь с желанием этим же орлом и проломить ему голову. Нечаянно.
Ведь отказаться от такого подарка было нельзя, принимать тоже…
Примешь? Признаешь здесь, в Берграде власть Рима. Понятно — условную. Но лиха беда начало. И местные рано или поздно поймут, что произошло. Хотя пока вон — улыбаются и «клювами щелкают».
Откажешься? Нанесешь несмываемое оскорбление. Ведь в глазах Сената они оказывали великую честь «какому-то варвару», а он им плюнул в душу. Рим же сейчас ни с кем не воевал. На парфянской границе было тихо, на германской тоже. Так что, Марк Аврелий под давлением Сената мог сюда, к Берграду, и парочку легионов прислать.
