— Я совершенно не разбираюсь в спиртном. Для меня все шампанское на один вкус.
— Что ж, за новый дом? И новую жизнь, — добавил я.
Когда фужеры соприкоснулись, раздался лёгкий звон.
Катрин сделала несколько глотков и поставила бокал на стол.
— Не хватает музыки, — заметил я. — Как думаешь, куда в этой комнате будет лучше поставить рояль?
— Рояль?
— Ну да, рояль. Если бы он был здесь, я бы рискнул сыграть что-нибудь романтическое. «Лунная соната» вполне сгодилась бы, как думаешь?
Катрин напоминала мне испуганного оленёнка, к которому приходилось осторожно подкрадываться. Одно неловкое движение, и он рванёт в свои лесные пущи и пиши пропало.
Как моллюск в раковине. Все мои попытки пробиться через зону отчуждения, которой она себя окружила, терпели фиаско.
И не из-за того, что она враждебно или неприязненно ко мне относилась. Вовсе нет. Катрин просто отчего-то поминутно смущалась. Даже в начале нашего знакомства она вела себя куда более непринуждённо.
— Но рояля у нас нет, — с улыбкой продолжал я. — Зато есть музыкальный центр и диски. Сейчас выберу симпатичную мелодию.
Я отдал предпочтение лирической композиции, ведущую партию в которой исполняли скрипки.
— Потанцуй со мной, Катрин?
— Я не умею…
— Танцуй, как можешь, здесь нет строгих ценителей. Только ты и я.
Её пальчики вновь оказались в моей руке и, притянув её к себе, я обнял мягкий, теплый стан, окунаясь в лёгкий флёр духов, окружающих её горьковатым прохладным облаком.
— Я никогда не танцевала.
— Это не страшно, — поспешил заверить я её.
Как ни странно, её неопытность и робость, готовность отпрянуть в любой момент, затаённая нежность, что ей не удавалось скрыть за своим отстранённо-холодным видом, заводили меня куда сильнее, чем любые искусственные ужимки опытных дам. Необходимость держать свои чувства в узде только обостряла чувства. Правда говорят — запретный плод сладок.
— Видишь? У тебя неплохо получается.
Она робко кивнула.
Не удержавшись, я притянул её к себе и поцеловал.
Губы были чуть прохладными и хранили аромат фруктового блеска, который Катрин использовала вместо помады.
Её тело было лёгким, хрупким, податливым. Я чувствовал себя так, словно держал в объятиях сильфиду или ангела. Одно неверное движение, и она рассыплется блестками, оставив по себе лишь горький осадок сожаления о невозможном счастье.
Хотелось пить аромат её невинности, омываться светом, освобождаясь от всего того, что налипло на душу.
Через мои объятия прошло столько женщин, но впервые я испытал чувство, будто держу в своих руках Психею — тонкую, неуловимую, трепетную.
Облечь душу в плоть и удержать её, опутав ласками, точно сетью! Не дать ускользнуть, спрятаться, огородить себя от того огня, в который я пытаюсь её увлечь.
Нежная кожа Катрин сводила с ума — или по-настоящему впервые приводила в разум?
Её губы, дрожащие, молившие то ли о продолжении, то ли о том, чтобы я немедленно прекратил свой натиск, были как тугие бутоны цветка, теплые, ароматные, влажные.
А стан, гибкий, как у змеи, в одно мгновение льнувший, как лиана к древесному стволу, в другое ускользающий, мне хотелось обнимать вечно.
Я чувствовал прикосновение её, наконец-то согревшихся ладошек к своей груди, биение сердца, трепет, зарождающийся в её теле.
Не знаю, сколько мы так стояли посредине комнаты и упоённо целовались, пока её голос не отрезвил, окликнув:
— Альберт?..
В прозрачных глазах Катрин читалась мольба:
— Отпусти меня. Я не готова идти дальше.
Я покорно разжал руки. Её воля. Нам некуда торопиться.
Пламя играло, переливаясь, на её платиновых волосах. Они были точно золотое руно — сокровище, которое неустанно сторожил Минотавр.
— Зачем ты это делаешь?
От неожиданной горечи, прозвучавшей в её голосе, я даже растерялся.
— Ты о поцелуе?
Она нетерпеливо тряхнула головой:
— Ты играешь со мной, как кошка с мышкой! Зачем? Я не железная!
— Ты сейчас вообще о чём?..
— Я понимаю, что кроме денег, тебя ничто во мне интересовать не может. Я — обыкновенная. Даже более, чем обыкновенная. Таких, как я — тысячи и даже миллионы. Я не сексапильная, не стервозная, совсем не из тех, кто всегда на коне в первом ряду. В толпе меня и не заметишь.
А ты? Ты — это ты! Звездный мальчик. Аристократичный, стильный, умеющий всё и вся. Разобраться в новом механизме, который видишь впервые в жизни, — пожалуйста! Сесть за руль автомобиля и с ходу поехать, не нарушая правил — легко. Пятизначное число поделить на двузначного быстрее калькулятора — да не вопрос. Ты играешь на рояле, танцуешь, умеешь безупречно подобрать интерьер, костюм…
— А ещё я хорошо рисую, говорю на пяти языках, прекрасный фехтовальщик, наездник и пловец. Что из этого? Хоть убей, не понимаю, как всё это может повлиять на наши отношения?
— Я тебе не пара.
— С чего ты взяла? С того, что у тебя с математикой и лингвисткой не лады? Может быть, для претенденток на руку и сердце конкурс аттестатов устроить? Катрин, ты сама-то хоть понимаешь, что несёшь бред?
— Это не бред. Рядом с тобой я чувствую себя маленькой, незначительной…
— Ну так перестань чувствовать себя такой и давай двигаться дальше! — не сдержавшись, повысил я голос. — С тем, как ты себя чувствуешь я мало что могу поделать, правда?
— Нет, не правда! Я бы чувствовала себя лучше если бы не твои Амары и Астории! Ты, не скрываясь, демонстрируешь мне своих подружек, не таясь, гуляешь по ночам, а потом…
Она села в кресло, сцепив в замок руки:
— Альберт, я уже говорила и повторюсь ещё раз: мне не нужны деньги Элленджайтов. Я добровольно отдам их тебе. Я жила и смогу прожить дальше без всего этого, — она обвела рукой комнату. — Я не передумаю. Не нужно играть в эти игры с обольщением и разбивать мне сердце.
— А если я не играю? Если всё всерьёз? Такой мысли ты не допускаешь? Ты нужна мне, Катрин. Сама по себе, без всяких денег. Ты вернула меня к жизни, защищала, наставляла, помогала. Ты так щедро даришь всё, что имеешь и ничего не требуешь взамен. К тому же ты красива, женственна, добра. Так почему я не могу хотеть тебя?
Мой голос тёк ей прямо в маленькие, похожие на раковины, ушки и её одеревенелое тело оживало под моими руками.
— Смотри, какой снег повалил?
Неподалеку от окон стоял фонарь и снежинки в его свете выглядели огромной стаей жирных мух.
На белых занавесках они смотрелись черными пятнами.
Катрин обернулась. Глаза её подозрительно блестели, словно от слёз:
— Здесь уютно, тепло и красиво и кажется сбываются все мечты. Сказочное богатство, сказочный мальчик — сказка наяву. Но однажды окно распахнётся. Вместе со снежным вихрем ворвётся злая Снежная Королева и похитит тебя у меня. Если я позволю себе к тебе привязаться, мне будет очень больно.
— Катрин, — я старался ласками выказать переполнявшую меня нежность, которую не мог передать словами. — В моём мире будет только одна королева — ты. Всё остальное ничего не значит. И кстати, моё сердце не вещь, которую можно похитить без моего ведома.
— Твое сердце не вещь, Альберт. Но просто однажды ты придёшь туда, где оно всегда было. И забудешь меня.
Она смотрела на меня как-то странно.
Будто хотела о чём-то сказать.
— Ты говоришь загадками.
— Я знаю об отношениях с твоей сестрой. Я читала дневник.
Я почувствовала себя так, словно на меня вылили ушат холодной воды.
— Это было очень давно, Катрин, — медленно проговорил я. — Та история давно закончилась. Я не знаю, какая сила помогла мне очутиться здесь, рядом с тобой. Иногда мне кажется, что в том, своём мире, я не дождался нашей встречи и высшие силы подарили мне её здесь. Может быть это иллюзия, но мне кажется, что именно твоя любовь, как путеводная звезда, вернула мою душу на землю. Я пришёл на твой зов. Я здесь из-за тебя и для тебя. Если же тебе это ненужно, рано или поздно весь мой мир разлетится на части и меня снова не станет. Так что не отталкивай меня, если я хоть что-то для тебя значу. Если пока ты не готова переступать какие-то барьеры внутри себя — я подожду. Но не говори мне «нет».
