— Зашел к тебе. А твоя тётушка рассказала, — пояснил Козляткин и потребовал, — рассказывай!
Я рассказал о всех своих злоключениях.
— … поэтому, Сидор Петрович, нужно срочно забрать оттуда фотоаппарат, найти, где можно в это время проявить плёнку и отпечатать фотографии. Даже не представляю, что и делать.
— Так! — Козляткин решительно взял всё в свои руки, — поехали!
— Меня не выпустят, — сказал я, кивнул на свою пижаму с отпечатанным на рукаве штампом и больничные тапки.
— Ничего, я на машине, — резко рубанул Козляткин, — заедем к тебе, переоденешься.
— Так Дуся…
— Дусю я беру на себя! — пообещал Козляткин.
— А из больницы меня не выпустят…
— Выпустят, — нехорошо усмехнулся Козляткин, и я сразу ему поверил.
Всё получилось, как и обещал Козляткин, быстро и технично. Я только успел заметить краем глаза, как медсестра торопливо спрятала в кармане халата радужную бумажку. Когда я крался по коридору, она ушла в дежурку и сделала вид, что не заметила.
С Дусей тоже всё прошло хорошо, Козляткин, раздуваясь от важности, сообщил ей, что мы сейчас должны подъехать на работу, где мне нужно расписаться в важных документах. А потом он лично отвезёт меня обратно в больницу.
Дуся поверила, хотя и зыркнула на меня строгим взглядом. Так, на всякий случай.
Мы подъехали к развилке у лесной дороги. Козляткин сначала хотел ехать почти к самому шлагбауму, но я отговорил. Дальше пошли пешком. Шли молча.
Как ни странно, голова у меня в лесу болеть совсем перестала. То ли из-за того, что проблема была решена, то ли потому, что лесной свежий воздух имел целебную силу.
Я быстро нашел нужное место, вытащил замотанный в рюкзак фотоаппарат и отдал его Козляткину.
— Прекрасно, — усмехнулся он.
Мы вернулись в больницу, успев как раз перед вечерним обходом. Так что никто из врачей мой «побег» не заметил.
Я был доволен и аж лучился, даже доктор это отметил.
Когда принесли ужин, состоящий из тарелки молочных макарон, тушенной капусты и опять того же стакана с некрепким чаем и куска хлеба с маслом, я стал абсолютно счастлив. Козляткин пообещал, что к утру фотографии будут готовы, и Большаков получит их ещё до планёрки.
Вот и чудесно!
Я довольно усмехнулся.
Пришла санитарка и забрала грязную посуду.
А у меня был кусок дусиного пирога с яблоками, и банка с компотом.
Живём!
Скрипнула дверь и в палату зашла первая медсестра, Тамара Сергеевна. Видимо, у блондинки дежурство закончилось.
— Как вы себя чувствуете, Иммануил Модестович? — проворковала она, ловко доставая шприц, — поворачивайтесь. Сейчас сделаем вечерний укольчик!
Я вздохнул и покорно повернулся на живот.
После укола я посмотрел на неё — она мялась и не уходила. То медленно и утрированно аккуратно сложила все свои медицинские прибамбасы в специальный эмалированный лоточек. Потом зачем-то расправила покрывало на соседней пустой койке. Потом переставила чашку и баночку у меня на тумбочке…
— Да говорите уже! — не выдержал я первым.
— А вот скажите. Это же Жасминов к вам приходил? — смущённо спросила она.
— Ну конечно, — кивнул я и спросил, чтобы поддержать разговор, — вам нравится его творчество?
— Да! Он такой… такой… — от восхищения она аж захлебнулась эмоциями.
— Хотите, познакомлю? — подмигнул я ей.
Тамара Сергеевна хотела.
А я пообещал, мне не трудно. Да и хорошие отношения с медсестрой нужно поддерживать. Хотя и как человек Тамара Сергеевна была приятная. А уж как женщина, с такими размерами — тем более.
Скажу честно, хоть и принято в моём мире, что худые девушки и женщины — это эталонно и красиво (я не спорю, пойти в ресторан или на мероприятие лучше с девушкой, на которой платье сидит хорошо), но мне всё-таки всегда нравились женщины с формами. Чтобы был животик, чтобы были складочки. А Тамара Сергеевна была именно такой, как надо.
Поэтому, когда она вечером, перед сном, пришла ко мне с обязательным градусником, я аж залюбовался нею, и она вспыхнула.
— Иди сюда, — хрипло сказал я…
Глава 23
Понедельник начался отрадно: в больничное окно светило солнце, деревья ласково шумели молодой листвой, легкий ветерок доносил пряные ароматы цветов, которые хоть ненадолго, но перебивали въедливый больничный запах. Я крепко, с подвыванием потянулся — настроение было радостным-радостным, а на лице блуждала дебильная улыбка.
Впервые со времени попадания сюда я чувствовал себя отдохнувшим и умиротворённым. Что человеку для полного счастья надо? Если брать пирамиду Маслоу — то не так уж и много.
Я ещё раз сладко потянулся и подумал, чем сегодня буду заниматься.
И тут дверь в мою палату открылась и вошел доктор. Строго поблёскивая стёклами очков, он спросил, осторожно пальпируя мою грудную клетку и голову:
— Ну как вы тут, Имммануил Модестович?
— Хорошо, — сказал я.
— Вижу, вижу, что на поправку идёте, — сухо улыбнулся он, — значительно лучше! Просто отлично даже! В принципе мы уже можем вас отпустить. Потом ещё раз придёте, я швы сниму.
— Замечательно! — расцвёл я, — я готов, прямо хоть и сейчас.
— Нет, сейчас не получится, — покачал головой доктор, — нужно завершить курс укольчиков. Так что сегодня ещё понаблюдаетесь. А потом же тоже нужно закрыть больничный, подготовить документы. А вот завтра с утра милости просим на волю. Денька два-три побудете дома, а потом и на работу можно будет, сворачивать горы…
Он рассмеялся своей немудрёной шутке, а я посмеялся за компанию.
Так-то я был очень рад, что моё вынужденное пребывание в больничных стенах, наконец-то, вот-вот закончится.
Доктор ушёл, а я начал собирать барахло. В принципе, у меня его много и не было, но Дуся понатаскала всяких баночек, блюдечек, чашечек, и это всё следовало вернуть обратно в полном составе. Иначе будет ой.
Дверь опять открылась и в палату заглянула Тамара Сергеевна, медсестра с аппетитными формами. Сейчас она накрасилась и даже локоны успела накрутить. Я удивился — вроде и ушла от меня перед утром, потом суета вся эта больничная, и вот когда она успела причёску такую сделать? Но вслух комментировать не стал. Просто посмотрел одобрительно.
При виде меня, лицо её сначала вспыхнуло радостью, затем приобрело строгое выражение Мальвины, которая решила погонять Буратино перед тем, как запереть его в чулане:
— Тебя выписывают, Муля, — не столько спросила, сколько констатировала она и возмущённо посмотрела на меня.
— Угу, — кивнул я, аккуратно складывая в Дусину сумку очередную баночку, так, чтобы она не звякала при ходьбе.
— И ты уходишь… — печально вздохнула она.
— Угу, завтра утром, — сообщил я и положил в сумку два толстых литературных альманаха, которые приносил мне Жасминов (надо вернуть).
— А как же я? — на глазах её появились слёзы. — Как же мы⁈
Вот чёрт! Я как-то и не подумал, что всего одно мимолётное приключение вызовет вот такую вот реакцию.
— Я думаю, что мы ещё встретимся, — сказал я и, на всякий случай, добавил. — Более того, я абсолютно уверен в этом.
— А давай ты ко мне жить пойдёшь? — с робкой затаённой надеждой спросила она. — Я сейчас два часа ещё дежурю, потом смену сдаю и буду на сутки свободна. А утром завтра за тобой сюда зайду. Пойдём ко мне, Муля?
— Не могу, Тома, — покачал головой я, чувствуя себя при этом крайне неуютно, прям злодеем даже себя почувствовал.
— Почему? — губы её задрожали.
Ну вот как так? Вроде же взрослая женщина. И наивно верит, что после одной случайной ночи я, как минимум, должен на ней жениться. Вот потому многие женщины и остаются годами в одиночестве. Ну нельзя же так серьёзно относиться к жизни!
Я вздохнул. Но отвечать хоть что-то нужно было.
— Потому что Дуся всю Москву вверх ногами перевернёт, — развёл руками я. — Мне нужно домой идти и показаться ей, что я жив-здоров.
— А потом? Потом ты придёшь ко мне? — её глаза блеснули надеждой.
