Интересную и очень занимательную науку психологию, которой Александр искренне увлёкся, тоже превратили в оружие. Журналисты задавали настолько хитро составленные вопросы, что любой ответ мог привести к политическому скандалу. Чиновники и дельцы умело плели интриги, вели сложные манёвры, выстраивали ловушки, думая, что этим вынудят нейра к нужным им заявлениям или действиям. А зачастую и вовсе нельзя было понять, кто стоит за очередной уловкой.
В городах Фларингии, далёких от линии разлома, вспыхивали массовые протесты. Каждый день появлялись петиции с требованием изгнать с территории «всю эту немытую деревенщину» и посла лично, а вдоль полосы Слияния построить стену. Звучали призывы запереть всех магов в непроницаемых бункерах и препарировать. Уничтожить тот мир изнутри, сбросив парочку ядерных бомб. Заразить чужаков вирусом N29-Сартта и спустя два месяца занять их плодородные, экологичные и уже свободные от населения земли. Создать из магии оружие…
Чем, собственно, биозы активно и занимались.
Александр убеждал, очаровывал, искал компромиссы, пресекал провокации, выступал консультантом у учёных в зарождающейся науке техномагии, ежедневно мелькал в медиа, чтобы в сотый раз успокоить, донести, развеять быстро сложившиеся мифы и стереотипы…
В общем, Аримантис вей Дьечи была наименьшей проблемой в этом урагане. Но отчего-то самой болезненной.
Кэл
– О! Ва-а-аще тема! – восхитился Келлинн, когда откосы расширились и приподнялись, подстраиваясь под его габариты, да так после и застыли, запомнив нового жильца.
В аудиториях и общих комнатах таких удобств не было, и Келлинну из-за своего роста и широких плеч уже не раз случалось застревать в дверных проёмах. Всё-таки, что ни говори, а даже шестьсот лет – достаточный период для эволюции. Рацион, медицина, да те же изменения климата… Его-то мир давно вступил в антропоцен, пожиная плоды прогресса – горькие по большей части, а то и ядовитые. Но да – люди стали выше, здоровее, моложе.
В этом мире люди были заметно ниже и отличались другим сложением. Кэл только сейчас понял, насколько сильно выделялся двухметровый дролечка на фоне остальных подданных империи. И не думал, что собственные метр девяносто – не бог весть что в его родном мире! – могут создать такие сложности. Хм, а кровать, интересно, удлинится сама собой? Вот это был бы сервис! Пятизвездочный королевский люкс, не меньше!
В Эбендорфе даже хрупкая Кирен уже не казалась болезненно худой. А вот Римми, немного отъевшуюся у него за два месяца, пожалуй, уже сочли бы «неизящной». А ведь Рим только-только на человека стала похожа! Да, люди однозначно здесь были мельче и худее. Не расползались после сорока, не зарастали жиром. Лишний вес считался признаком большого богатства, праздной жизни. Тогда как у нас, наоборот, говорил о бедности и невозможности купить здоровую пищу. Сахар, трансжиры, «мусорная» еда. Но и трудовой люд значительно отличался от Кэла рельефами – все жилистые, сухие и тощие. И опять же, это не протеин с креатином банками жрать.
Когда Кэл в первый же день спросил, где в универе тренажёрка («Ну, спортзал, в смысле… Короче, где размяться можно?»), то столкнулся с непониманием. Силовые тренировки здесь считались занятием низким, плебейским. Тягать железо или качать пресс – это же удел крестьян и ремесленников, пускай они машут молотом или гнут спину, мотыжа землю. Благородному человеку-то это зачем?!..
В итоге Кэл разыскал гимнастический зал боевого факультета. Боевики же! Спарринги, отработки приёмов! Да!.. Толстые соломенные подстилки, аналог матов, поначалу воодушевили. Но помещение оказалось пустым. Ни снарядов, ни свободных весов, ни тренировочного оружия. Кэл потом посмотрел, как у них проходят боевые занятия, и окончательно скис. Для боевого мага считалось недостойным вступать в рукопашную или применять оружие. Только магия, и ничто другое. «Боевиков» даже не учили толком уворачиваться от залпов фламмы или хотя бы правильно падать – там уж кто во что был горазд…
«М-да, хреново тут у вас с физподготовкой, – расстроился Кэл. – Ну, вот что это за танцульки?». Но потом заметил, что на самом-то деле уворачивались «боевики» очень эффективно, двигались плавно и обладали хорошей гибкостью. Причём это были новички, его же сокурсники. Значит, какую-то подготовку они получили ещё до поступления. И… оказалось, да. Именно на «танцульках» этому и научились. Ибо танцы как раз занятие благородное и для светского человека жизненно необходимое.
А ещё верховая езда, фехтование, а по сезону – гребля. Другие физические нагрузки считались вредными для здоровья и репутации. «Тьфу ты, блин», – сплюнул Кэл и решил пока ограничиться утренними пробежками.
На третий день, когда Келлинн наматывал пятый круг вдоль гигантской арены, его нагнал обеспокоенный студент, заметив нашивку первокурсника на футболке.
– Сударь, заранее прошу меня извинить, если я вмешиваюсь не в своё дело… Но вы, судя по эмблеме, только начали обучение в нашем славном заведении, а посему, как старший ученик, я обязан оказать вам посильную помощь. Если вы проиграли желание в споре, то, разумеется, я не смею мешать вам исполнить долг чести. Если же это наказание от мэтра, то тут, увы, я бессилен. Сам пробегал весь первый курс под заклятьемглашатаяот многоуважаемого мэтра Шпинца… Но если это злая шутка ваших товарищей, то вы не должны спускать это с рук! Заклятье бега довольно простое, так что избавиться от него будет несложно, я вас научу…
– Да бли-и-ин!!.. – заорал Кэл, не выдержав. – Не под заклятьем я! Я сам по себе бегаю! Для здоровья! Ну, нравится мне бегать! Что ж на меня тут все смотрят, как на терпилу?!..
Но сочувственный поступок старшекурсника Кэл оценил и тут же извинился. Не в такой витиеватой форме, конечно, но общение с донельзя учтивым Диртеми вей Ранком тоже не прошло даром. Даже для Крис, которая со своими фанатками разговаривала на собственном, даже Кэлу не всегда понятном, языке. Кэл знал, что не отличается правильной речью. Сам же выработал этот образ красавчика-самца с развязной речью, понятной для аудитории его канала, да и застрял в нем. Грешил словами-паразитами, мог крепко выругаться. Но только в Эбендорфе заметил, настолько чужеродно это звучит для местных.
– О… – слегка опешил доброжелатель. – Прошу прощения, господин, я не сразу понял. Поначалу принял вас за альзари, а ведь гордый народ севера никогда не бегает за добычей и не убегает от врага. Я имею в виду, по доброй воле. Вот я и подумал, что вы стали жертвой шутника… Тогда, осмелюсь предположить, вы и есть нейр Бэртель? Наш… гость из… из… Видят боги, я не хотел вас оскорбить, но, видимо, сама судьба одарила меня этой удивительной встречей!
– Келлинн, – дружелюбно улыбнулся свежеиспечённый студент. – А, в смысле, да, нейр Бертл… Бэртель. Из Фларингии, ага. А с кем… э-ээ… как это… имею честь?
– Вейст Норвейн, – церемонно склонил голову юноша. – Чрезвычайно рад знакомству, господин нейр.
«Господин», – едва не фыркнул Кэл. И так было со всеми. Между студентами общение строго на «вы» и по фамилиям. При наличии титула и если уже представлены, то не дай бог обратиться к собеседнику просто по имени. Грубость и неуважение, даже если он ниже по статусу.
А ничего важнее статуса, полученного при рождении или обретенного в законном браке, в этом консервативном сословном мире не было. И даже будь Кэл настоящим демоном с рогами и хвостом, пожирающим младенцев, заветное «нейр Бэртель» открыло бы для него любые двери.
Кэл-то рассчитывал окунуться в настоящую студенческую жизнь, с разгульным весельем и шалостями, с пьянками и романтикой общаг. А здесь какой-нибудь сопляк уже в пятнадцать лет мог быть наследником рода и успешно управлять семейными предприятиями. Взрослели здесь гораздо раньше, и если во Фларингии первокурсник в семнадцать лет ещё считался ребёнком, то во Флоринге-Ратенволе – серьёзным молодым мужчиной. И вели себя они соответствующе. Да того же Михеля вспомнить. А ведь парню всего девятнадцать.
