"Фантастика 2025-172". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Керлис Пальмира

Кэл подозревал, что и полковник к этой авантюре приложил свою руку. Обучение Кэла в иномирном университете он горячо одобрил. «Будут проблемы – решим, – в своей краткой манере сказал он в последнем телефонном разговоре. – А вы, Келлинн, лучше сосредоточьтесь на учёбе. На вас возлагают большие надежды».

Заплатить пришлось лишь за отдельные комнаты для себя и Кирен. Не кислая, конечно, сумма в месяц выходила, но деньги были. Зря, что ли, откладывал. Канал «Доктор Кэл» до изоляции Рэтскволла приносил солидный доход, и хоть большую часть Кэл потратил на приобретение собственного дома в недешёвом экопосёлке, на счетах ещё оставалась немалая сумма. Вот только новых поступлений пока не предвидится, мрачно подумал он. Новый канал «Доктор Кэл в Эбендорфе» мог бы приносить астрономические деньги, но в столице империи Флоринге-Ратенволь, увы, ещё долго не будет ни связи, ни электричества… Но он сам сделал выбор.

С обменом валюты помогла вездесущая чувырла Вешка. Речь её заметно улучшилась, а деловая хватка возросла кратно отросшим рожкам. Накануне отъезда в Эбендорф, сдав Кирен своим родителям, Кэл отправился в посольство империи, и там Мортестиг и посоветовал обратиться к лесной деве. Чувырла приехала на «Вантере-Стан» последней модели с личным водителем.

– Сто писят тыщ вельдов? – задумчиво почесала она ветвистые рога, отполированные на кончиках до блеска. Густой подшёрсток в их основании был выкрашен в модный в этом сезоне сиреневый цвет. Густая каштановая грива тщательно промелирована в тон меху. – Так эт’, стал-быть, ты у меня вип-клиент те’рь буишь. Минус полпорцента за обслуживание операций и кышбек три с половиной, ежли велленсы потом в имперском банке Эбендорфа хранить буишь – договор у меня с ими…

Кэл даже не спорил.

– Тэкс… На такую сумму наличку заранее заказывать надо, а то где ж я те’ стольк велленсов возьму, эт’ пара мешков же выйдет…

Тащить с собой в другой мир два мешка золота Келлинну тоже не хотелось бы.

– Лан… Я твою кредитную историю пробила уже, значицца, а потому доверие имею. Вот, держи, ага.Артегаджет. Экс-пери-мен-таль-новый, сразу те’ говорю. За баги, то бишь, контора ответственности не несёт.

Кэл ко всему был готов – и к мешкам с золотом в обмен на его кровно заработанные вельды, и к драгоценным камням, вроде тех, которыми одарил его Мортестиг за операцию, но точно не к этому…

Артегаджет представлял собой платёжную наклейку с микросхемой, намертво впаянную в небольшой чёрный булыжник. С другой стороны булыжника были выгравированы незнакомые знаки. Кэл всмотрелся в него магическим зрением: так и есть, магический артефакт. Но с встроенным микрочипом.

– Эт’, значицца, в казначейском отделении Имперского монетного двора предъявишь. Я те‘ щас со своего счёта скину, в велленсах это две семьсот золотом буить, вот сток тебе там отсыпать и должны… Ток эт’… – чувырла снова почесала рожки. – Гарантиев не даём, ага. Коннект не стопорцентный.

– Под мою гарантию, – коротко сказал Мортестиг и начертал магией на булыжнике сложный незнакомый знак.

Сработало. «Обналичить» сомнительный булыжник с виртуальным счётом, заверенный «подписью» дролечки, в Эбендорфе удалось без труда. Отдельные апартаменты в университете стоили двадцать золотых в месяц с человека. У местных денег была градация: обычный велленс был незнакомым сплавом с примесью золота и серебра, а полновесная золотая монета стоила семнадцать с половиной обычных велленсов. Мельче велленса были сортинги, причём тоже какие-то серебряные, какие-то медные, и их соотношение запомнить было невозможно. Келлинн не стал забивать себе голову расчётами и переводить на привычные деньги, что сколько стоит. Хватает – и ладно.

Среди документов, что подготовил для него Мортестиг, было решение Неттского суда об установлении опеки над несовершеннолетней нейрин Бэртель и, с согласия нейра Михеля Бэртеля, о признании Кэла главой их рода. Соответственно, прилагались имущественные бумаги, по которым управление всем состоянием Бэртелей переходило к Келлинну. Среди вороха документов непривычного вида нашлось несколько выписок со счетов в Эбендорфском банке, но Кэл эти деньги трогать не стал.

Брак вейста Рицторпена с покойной нейрин Бэртель был признан недействительным, и отчим двух сирот отправился в тюрьму за мошенничество и подделку завещания. Насколько всё это было правомерно и не адвокаты ли дролечки «нашли» все нужные доказательства, Келлинн задумываться не стал. Ему достаточно было увидеть облегчение в глазах Кирен. И на этот раз сомнительные методы всесильного Мортестига его не волновали.

Университет был огромным и занимал целый квартал. Многочисленные строения связывала воедино сеть внутренних порталов, но первокурсникам она была недоступна. Так что новички носились сломя голову, стремясь успеть на занятия в разных концах бескрайней территории без опозданий, а старшекурсники их злорадно подбадривали, памятуя о собственных мучениях. Кэл теперь понял, почему его добровольные пробежки по утрам тут принимали за изощрённую форму мазохизма.

Представления о комфорте здесь были своеобразные. Собственная спальня вызывала ассоциации с рабочей зоной вебкамщицы. Широченное «ложе любви», балдахин с пологом из красного бархата, бордовый атлас покрывала, кружевные наволочки. Двум высоким перинам Келлинн предпочёл бы ортопедический матрас. Хотя бы от окон не дуло, потому что разницу в климате Кэл ощутил сразу. В Северной Фларингии лето уверенно длилось до середины октября, а здесь уже в сентябре дули холодные ветра, а по ночам случались и заморозки.

Кормили в университете бесплатно, сытно и по местным меркам, видимо, богато. Хотя бы потому, что отдельно к столам в начале трапезы поварята подавали соль. Кэл чуть не рассмеялся в первый раз, когда поварёнок торжественно предложил ему немудрёную специю. Фарфоровая розетка – одна на весь обеденный зал – после отправилась к другим едокам.

Еда на вкус была непривычной. Не то чтобы невкусной, но… Головой Келлинн понимал, что нигде больше не попробует такой натуральной еды. Эти овощи были выращены в сырой земле без химических удобрений и инсектицидов, а не на стерильной гидропонике. В местной рыбе не было следов микропластика, которым отравлены все океаны в его мире. И, да, мясо, которое он ел, действительно ещё недавно блеяло, хрюкало и мычало на зелёных лугах… Может, Кэл привык к глутамату натрия, может, приготовление на открытом огне так меняло вкус, но местные блюда были, мягко говоря, странные.

Но странным было не только это. Келлинн, привыкший к длинным теоретическим лекциям, к структурированной подаче материала по логичной схеме «от простого к сложному, от общего к частному», не сразу принял местную систему обучения.

Например, на первом же занятии по целительству его группу повели в местную лечебницу. Знакомиться с анатомией человека и его болезнями наглядно.

– Сие есть ярчайший пример преобладания жёлтой жёлчи над прочими тремя главными жидкостями в теле: чёрной жёлчью, кровью и флегмой… Жёлтая жёлчь суть стихия огня, а посему лечить лихорадку следует, обращаясь к стихии, нейтрализующей огонь, сиречь водной…

– Сие есть болотная трясуница, вызванная ядовитыми миазмами…

– Сие сложный перелом берцовой кости, сращивание под заклинаниемsamenvoegingзаймёт порядка четырёх дней… Угодил под магбиль…

– Сие проклятие третьей степени – выворотный кашель, она же гиблая чахотка…

– А сии нарывы весьма схожи с бубонными, однако…

Кэл не выдержал.

– Да вы, блин, нормальные тут вообще?! – заорал он. – Какие нахрен миазмы? Какая нахрен жёлтая желчь? У чувака явно гепатит, и хорошо, если не вирусный! У вас, блин, в одной палате «хрустики» с туберкулёзниками лежат! И этот, типа с бубонами… Папулы это! Либо корь, либо краснуха! Или ветрянка?.. Не, точно корь – папулёзная сыпь, я вспомнил. Всех в инфекционку нахрен! В смысле, запереть отдельно!

В общем, с первого же занятия Кэла с позором выгнали. Мэтр ещё наложил заклятье молчания, так что два часа после Кэл только скрипел зубами и гневно размахивал руками. Это уже потом он выяснил, что какое-никакое представление о распространении микроорганизмов воздушно-капельным путём здесь имели. И каждого пациента при поступлении окружали специальным заклятьем, которое предупреждало «перекидывание» болезни.