А ещё — словно бы совсем нет света. Его тусклое подобие.
Ливиан прислонился плечом к шкафу, скрестив руки на груди мрачно взирал на распростёртое по постели тело.
— Артур, я привёл к тебе гостя.
Я с интересом, к которой с первых минут примешивалась невольная жалость, разглядывал младшего брата Ливиана.
Артура легко можно было бы принять за хорошенькую девушку. Фамильная хрупкость здесь усугублялась крайней худобой. Юноша выглядел почти бесплотным — ни дать, ни взять, сильфида. Ну, или в нашем случае, сильф?
Тонкие черты отличались изысканной правильностью. Серые глаза в длинных ресницах прозрачные и чистые, как родниковая вода или бриллианты. Светлые волосы платинового оттенка с лёгким голубоватым отливом без тени золота.
Прекрасный бескровный призрак.
При виде меня Артур встрепенулся, в глазах на миг промелькнула искра жизни. И тут же погасла, будто надежда, на миг вспыхнувшая в сердце так и не успела разгореться в пламя.
Ждали явно не меня.
— Гостя? Какое приятное разнообразие. С виду даже не похож на врача.
— Наверное потому, что я не врач, — подал голос я.
— К чему мне незнакомые гости, Ливиан? — подчёркнуто меня игнорируя, глядел на брата Артур.
Я не обиделся. В некоторых случаях природная обидчивость меня оставляет.
— Я могу попытаться тебе помочь, — сказала я.
По кукольному лицу Артура, словно судорога, проскользнуло выражение крайней скуки, граничащей с раздражением.
— И в чём будет заключаться твоя помощь? — индифферентным голосом поинтересовался он.
— Я поделюсь с тобой своей кровью.
Прозрачные, бриллиантового оттенка глаза обратились ко мне с выражением усталого терпения:
— Я настолько похож на вампира, что предполагается, будто чья-то кровь способна меня порадовать?
— Моя кровь не такая как у всех. В некоторых случаях она творит чудеса.
— В канун Нового года Санта-Клаус приносит детишкам подарки? — холодно блеснув глазами, язвительно процедил Артур.
Голос его звучал тускло, даже зло.
— А в Рождество чудеса повторяются словно серия сериала — для тех, кто пропустил в первый раз… только мне чудеса уже не помогут. Я бы предпочёл морфин.
— Почему не попробовать? Что ты теряешь? Хуже-то тебе уже вряд ли будет?
Он равнодушно скользнул по мне взглядом, пожимая плечами.
— Всегда может быть хуже. Но ты прав — почему не попробовать что-то новенькое? От всего старенького давно уже тошнит, — как лезвием резанул он взглядом по Ливиану.
Тот отлип о стены и направился к дверям:
— Развлекайтесь, мальчики. Я оставлю вас одних.
Скинув пальто, я нашёл, что в комнате довольно прохладно и зябко.
— Тебе не холодно? — поинтересовался я у Артура. — Можно было бы протопить и получше.
— Видимо, коммунальные службы так не думают. Им кажется, что температура оптимальная.
— Что такое «коммунальные службы»?
Артур удивлённо посмотрел на меня, но развивать тему не стал.
Мне она тоже не казалось интересной.
— Не возражаешь, если я присяду?
— Не возражаю, даже если приляжешь.
Взгляд у моего собеседника оставался равнодушным, почти мёртвым.
— Меня уже давно никто не обнимал. Раньше находилось много желающих, а теперь вот всё как-то больше предпочитают держаться на расстоянии. Все такие милосердные! И куда мне от вашего милосердия только деться? Ты вот, по лицу вижу, тоже сострадаешь? — губы Артура скривились зло, почти брезгливо. — К чему мне это?
— Я не собираюсь просто сострадать. Я хочу тебе помочь.
— Как?
— Уверен, Ливиан уже пытался сделать нечто похожее. Просто у него не получилось.
— Что заставляет тебя думать, будто у тебя получится?
— Делать что-то, пусть даже откровенную глупость лучше, чем не делать ничего.
— Делай, что хочешь, — равнодушно пожал плечами Артур, устало откидываясь на высокой горкой уложенные подушки.
Глаза его были равнодушны и неподвижны, словно у умирающего. Или у слепого.
Артур сдался. На самом деле сдался ещё до того, как его тело превратилось в темницу для его печальной души. Он не хотел бороться, не собирался этого делать.
Я в своё время насмотрелся на похожую картину. Ральф вёл себя так же. Он не хотел жить. Всех моих титанических усилий не хватило для того, чтобы заставить его желать нежеланное.
Не знаю — что, но что-то в Артуре меня зацепило. Взяло, как говорится, за живое, за душу.
Эта звенящая струна одним концом была закреплена за Ральфом, уходя за ним в темноту и в пустоту.
Я видел с безотчётным ужасом, что до этой самой бездны у Артура осталось всего несколько шагов. И со свойственной мне глупостью ринулся в битву с очередной мельницей.
— Подвинешься? — обратился я к нему.
— Нет.
— Не можешь или не хочешь? — уточнил я.
— Не могу — в первую очередь.
— Понятно.
Больше не задавая вопросов, я принялся расстёгивать на Артуре рубашку.
— О! Как многообещающе! — приподнял он бровь. — Но что-то мне подсказывает что всё будет целомудренно разочаровывающе?
— Тебя это огорчает?
— А не должно? Хотя оно, конечно, чувственные удовольствия не для калек. Будучи инвалидом это как никогда ясно понимаешь. Ты ведь не на столько добрый, правда?
Серые глаза смотрели колко, к насмешливому взгляду неприкрыто примешивался яд.
— Закрой глаза.
— Зачем? — искренне удивился Артур.
— Когда я гляжу в них, я отвлекаюсь.
Пожав плечами и насмешливо фыркнув для приличия, Артур подчинился, не тратя лишних слов.
С закрытыми глазами он выглядел ещё более ранимым и измученным.
Ещё до начала сеанса (или как назвать то, что у нас происходило?), я понимал, что ожидающие нас обоих ощущения будут не самые приятными. Что-то в хрупком, истощённом теле было поломано почти окончательно, это было видно даже без всякой науки или мистики.
Положив ладони Артуру на живот я, в свою очередь, закрыл глаза и сосредоточился.
Появилось привычное головокружение. Во рту явственно ощущался металлический привкус крови. В ушах зашумела кровь.
Потом резкая боль едва не заставила меня потерять сознание.
Моей главной задачей стало, во-первых, отделить ощущения Артура от собственных; во-вторых, понять, где локализуются его очаги боли. Дальше проанализировать и понять степень проблемы и, в итоге, как следствие, найти способы её решения.
Обычно у моих милых родственничков два крупных болевых очага. Первый, внизу, ближе к паховой области, связан чаще всего с нашей неразборчивой активной половой жизнью. Второй — в области желудка. Там находятся железы, вырабатывающие ферменты и гормоны, отвечающие за скорость регенерации тканей.
Принцип действия понять не сложно. Получив сигнал о повреждении тканей мозг даёт команду к выработке гормонов; гормоны устремляются к очагу поражения и ткани восстанавливают. Все токсины и шлаки снова собираются и возвращаются в область желудка.
Когда процесс завершается, случается то, что в нашей семье принято именовать приступом — вместе с фонтаном крови организм избавляется от всех отработанных продуктов.
Со стороны, естественно, это смотрится жутко. Поэтому, когда случаются приступы, никто из Элленджайтов не стремится оказаться в людных местах, на виду, в центре внимания.
В теле Артура не было острых очагов боли — всё его тело представляло собой сплошной её пожар. От позвоночника боль ветвилась, расходясь острыми лучами ко всем органам.
Боль не стихала и не увеличивалась — она была постоянной и невыносимой. И вместе с сердцем Артура моё сердце начало захлёбываться кровью.
Я отпрянул, с трудом выдерживая его насмешливый и одновременно уставший взгляд.
— Ты точно не хочешь попробовать со мной переспать и за одно почувствовать, какого это? Уверен, ощущения будут феерическими.
— Настолько, что тебе вряд ли удастся их пережить, — зло огрызнулся я.
— Не особо огорчусь если и так. Но я лишён возможности настаивать. Я вообще лишён каких-либо возможностей. Перебитый позвоночник, знаешь ли?..
