– Так, так. – Рейвен смотрела на брата сверху, весело свесившись с перил и болтая ногами в воздухе. – Что тут у нас происходит?
Каге отпрянул от рычагов, будто бы она застала его за чем-то неприличным. Стыдясь своей реакции, он исподлобья смотрел, как Рейвен спускается и принимается рассматривать дерево. Широко улыбаясь, она шутливо толкнула брата локтем, будто бы они все еще дети и играют в забавную игру. Она освежилась и переоделась в черную блузку, пиджак и широкие брюки. Без повязки хищное лицо Рейвен смягчилось, а обрамляющие его распущенные волосы превращали ее в копию матери.
– Мы здесь ради этой штуки? – наконец выдавил из пересохшего горла Каге. Он почти ненавидел себя за робость, которую всегда испытывал перед сестрой.
– О да, братик! – Рейвен оттолкнула его бедром и встала за пульт, с интересом двигая рычаги и слушая, как скрежещущий механизм гоняет зверей по древесному своду.
– Что… что это?
Рейвен холодно взглянула на него и улыбнулась.
– А как ты думаешь, мой недалекий братец?
– Это Вседрево? Это мир?
Рейвен фыркнула, и он почти покраснел от стыда за свой ответ.
– Это и так очевидно. Подумай лучше.
Кагерасу еще раз взглянул на звезды, зверей и планеты, на корни и кроны, покойные и подвижные, на сферу-постамент и на пустую затхлую комнату, залитую лунным светом. Встав спиной к большому окну, он увидел огромную тень, отброшенную механизмом. Бесформенная, жуткая, словно тьма из его кошмаров. Сглотнув вязкую слюну, Кагерасу расфокусировал зрение и взглянул на тонкую завесу, отделяющую Игг от Утгарда. Трещина пронизывала дерево от корней до кроны.
– Ты хочешь то, что внутри.
– Корни и кроны хочу сохранить. Именно!
Рейвен еще раз хмыкнула, довольная ответом, и принялась подбирать комбинацию, что, конечно же, не удавалось. Медленно закипая, она побелевшими пальцами напрасно дергала рычаги. Тени беспорядочно метались по стенам. Каге чувствовал, что от него что-то ускользает, что-то важное. Он чувствовал духа, который привел его сюда, который прятался в трещине и ждал, когда его выпустят.
– Рейвен, стой! – рыкнул Каге, и сестра, удивленная его криком, замерла.
Он подбежал и схватил ее за плечи.
– К-как ты говорила? Про корни?
– «Корни и кроны хочу сохранить, Вёльва в тенету сплетет твою нить…» – затараторила Рейвен. – Детский стишок. Какие-то сказочки от нашей мамаши… Заставляла меня учить наизусть. Я ненавидела это аж до бесячки.
– Нет, не сказки… Это… это!.. Как там дальше? Ты помнишь?
Рейвен взглянула ему в глаза и медленно убрала его руки со своих плеч.
– «Пес и волк загрызут небосвод, это не Хель – это мертвых приход».
На этих словах Каге грубо оттолкнул ее от пульта и заставил ветвь с псом взмыть по дуге и опуститься к корню с солнцем, а волка подтянул к луне. Брат с сестрой замерли. Каге понял, что судорожно дышит, и постарался выровнять дыхание. Что-то щелкнуло. Они потянулись к правому рычагу одновременно, но на этот раз Рейвен перехватила его руку и больно сжала. Он покорно уступил и, склонив голову набок, наблюдал, как она опускает рычаг до упора вниз.
Секции ствола пришли в движение и, замерев на определенной точке, распахнулись, как темный зев чудовища. Дохнуло знакомым холодом Утгарда. Каге словно прирос к полу. Рейвен медленно отбросила его руку и, как сомнамбула, вскарабкалась за сферу и пропала внутри. Долгие секунды ее не было, и Кагерасу, стиснув кулаки, ждал.
Она вернулась, держа в руке что-то завернутое в пиджак. Взглянула на брата почти удивленно, словно забыв о его существовании, и улыбнулась почти так, как он помнил. Будто бы они до сих пор были семьей.
– Теперь все изменится, – хрипло и тихо сказала она. Кажется, ее здоровый глаз увлажнился.
– Что изменится? – прошептал Каге, но она услышала.
– Теперь все будет так, как хочу я. Никто не сможет мне указывать, никто не сможет меня остановить. Даже ты. Думаешь, я не вижу, какими щенячьими глазками ты смотришь на меня? Как ты трясся, когда я хотела пристрелить твою эту Ангейю?
– Рейвен… Что случилось? Что случилось с нами? Почему оно все обернулось так?
Она покачала головой.
– Мы выросли, Кагерасу. Взрослым не положено мечтать и надеяться, что доктор Санни Ай вдруг придет и спасет тебя от тирана-отца и трусливой матери. Единственный раз, когда я понадеялась на справедливость, стоил мне глаза. Нет чести и честности. Только сила дает тебе власть над самим собой.
– Эту силу обещал тебе Джон Смит?
– Эту силу дали мне Эгир и Хейм, – она горько усмехнулась. – И это не та лабуда с генетическими экспериментами. Ненависть к клеткам и жажда самой решать то, кем я хочу быть.
– И кем же ты хочешь быть? – Каге судорожно вздохнул, когда она резко скакнула к нему и клацнула зубами рядом с его носом.
– Поступью Хели, – она хохотнула и отошла. Он ненавидел эти ее закидоны с детства.
– Это не ответ.
– Собой, тупица. Я хочу быть только собой. Разве ты хочешь не того же? Представь, если сложить нашу силу!
Каге снова глянул на зеленый платок на руке. Рейвен перехватила его взгляд и понимающе усмехнулась.
– Это платок твоей дамы сердца? Это она внушила тебе храбрость? Которой не хватило, чтобы сбежать тогда со мной?
Это его разозлило. Рейвен ничего не знает и только пытается поддеть и оскорбить. Никогда не считалась с его чувствами, срывала на нем свою злость и обиду, а он смотрел ей в рот, как на божество.
– Она не называла меня трусом. Она сказала, что не фамилия делает меня Гиафой, а я делаю ее собой. А я не трус. Не тупица. Не идиот и не слабак. Мне было десять. Бояться убежать из дома в десять лет – это не слабость. Бояться наказания – это не слабость. Я не слабый! Я не второй за тобой. Я не твоя тень!
Каге почти проорал последние слова и закашлялся, чувствуя не удовлетворение, а опустошение и першение в горле. Рейвен посерьезнела, стала отстраненной и холодной, как тогда в Доме Ангейя. Молча, все еще держа нечто, завернутое в пиджак, она развернулась на каблуках и полезла наверх.
Когда дверь-портрет хлопнула, Каге содрогнулся, прикрыл глаза и ощутил, как по щеке скатилась слеза. Он вытер ее грязной от пыли рукой. Духа он больше не чувствовал. Дух был в том, что с собой унесла Рейвен.
Остаток ночи Кагерасу проспал без сновидений. Проснулся разбитый, с болящей головой и шеей и желанием на кого-нибудь наорать. Но, увы, орать на альва было бесполезно, а турс куда-то подевался. Ночное происшествие казалось чем-то далеким, будто бы происходило во сне, а не несколько часов назад.
Лорел распахнул шторку, и лучи яркого солнца ударили по глазам. Жмурясь, Каге с трудом сел, придерживая ноющую голову. Альв тут же оказался рядом и прикоснулся холодными руками к его вискам. Его глубоко посаженные черные глаза выражали искреннюю заботу. Гиафа дернулся.
– Стой! Я помогать, помогу, – проворковал Лорел. Сопротивляться не было сил. Каге прикрыл глаза и через минуту понял, что боль ушла куда-то на периферию, оставив легкое ощущение тошноты.
– Ты целитель? – спросил Каге, когда альв отошел, спрятав руки в рукава рясы. Наверное, он должен был заметить, но альв был таким чуждым, что за его обычно странной аурой целительную не увидел.
– Немного. Учился в монастыре. Давно было. Молод, как ти, глуп, наивен. Хотел помогать, спасать тела и души.
Каге невольно усмехнулся.
– И как, получилось? – Он уже натянул штаны и заправил футболку. Снял недосушенные носки с батареи и, морщась, скептически рассмотрел неотстирывающиеся грязные разводы.
Альв указал на свою наполовину бритую голову и пожал плечами. Это могло значить и «да», и «нет», а у Каге не было желания выспрашивать. Зашнуровав кроссовки, он вышел в коридор, чтобы столкнуться в дверях ванной с ужасно выглядящей Мистой: опухшая, с синяками под покрасневшими глазами. На завтрак Шимус привел их в библиотекарскую столовую, где их уже поджидала остывшая яичница, тосты, сыр и чай. В конце трапезы появился Брес, быстро закинул в себя еду, перекинулся с альвом, пьющим свой кофе, парой тихих фраз и снова ушел.
