Поражение. Оно близко. Совсем скоро. Надежды тают. На помощь можно не рассчитывать…
Но помощь пришла…
Кто-то большой и могущественный вмешался и изменил ход сражения. Программа Уничтожения отступила. Незримая рука помощи выдернула меня из небытия и собрала заново. Я снова стал личностью. Человеком. Вспомнил, как меня зовут. Единственное, что осталось непонятным – кем был спаситель. Спаситель был гораздо могущественнее противника. Он с легкостью прогнал Программу Уничтожения. Так прогоняет дворовую шавку матерый волкодав…
Какое-то время я чувствовал присутствие спасителя, а затем понял, что пора возвращаться домой…
Тело отозвалось болью сразу, как я пришел в сознанье. Да и не может оно называться телом. Мышцы стали бетоном, кости арматурой. Я стал куском монолита, по которому тщательно прошлись отбойным молотком. Бетон потрескался и потерял прежнюю крепость, но до конца не разрушился. Захотелось открыть глаза, но это требует неимоверных усилий. Ни рук, ни ног не чувствуется, зато чувствуются легкие. По ощущениям, они превратились в расплавленный металл, который обжигает диафрагму при каждом вздохе. Голова тоже не радует, трансформировавшись в кипящий чайник. Хорошо, что на нем нет свистка. Тогда бы я точно сошел с ума…
Время тянется предательски долго, и осталось только одно – ждать…
Постепенно вернулась чувствительность. Ноги на месте. Руки тоже. Правая усердно чешется и нервирует покалыванием в пальцах. Левое плечо тоже чешется и назойливо зудит. Я жив! И, как ни странно, цел. Вот только определить, где нахожусь, не в силах. Последнее, что помню – схватку с альфа-мутантом, хруст костей и забвение. Хотя нет. Была еще одна схватка. С Программой Уничтожения. Я проиграл бой, но вмешался кто-то более могущественный и изменил ход событий. А затем я вернулся…
Боль в груди стихла. Кипящий чайник испарился, вернув голову обратно. Медленно, но верно плохое отступает. Тело наливается жизненной силой. Глаза. Хочется открыть их, но во время боя я ничего не видел, и страх не даёт это сделать. Что если их больше нет? Усилием воли я поднял свинцовые веки. Ничего не изменилось. По-прежнему темнота. Или нет. Где-то позади меня светится электронное табло, а в паре метров слышится тихое дыхание. Человек спит…
Пролежав еще час, я сумел как следует понять обстановку. Маленькая палата. Свет выключен. Тело обвито различными датчиками. Гипса нигде нет, но это не странно. Устаревшее гипсование мало кто использует. Давно перешли на титан. Во рту сухо так же, как в пустыне Сахара.
– Пить… – прохрипел я.
Человек, лежащий в двух метрах на стульях, зашевелился. Не сомневаюсь, что это Наташа. Видеть в темноте она не может, поэтому, приблизившись к стене, она щелкнула выключателем. Яркий свет болезненно ударил по глазам. Я машинально зажмурился и издал звук, относительно напоминающий матерное слово.
– Слава богу! – воскликнула Наташа и разревелась. – Наконец-то ты очнулся…
– Дай попить… – попросил я.
– Ты не регенерируешь… – всхлипнула Наташа и положила мне на губы пропитанную водой тряпку.
– Регенерирую, – ответил я, жадно хватая попадающие в рот капли воды. – Может, дашь побольше? Литра два, три.
Наташа извлекла из прикроватной тумбочки литровую бутылку и, приподняв мне голову, поднесла ко рту. Никогда в жизни я не пробовал ничего вкуснее. Организм просит воды. Он ее жаждет. Я жадно глотал воду, пока она не кончилась. Наташа сбегала куда-то и принесла ещё. Я выпил два с лишним литра и только тогда почувствовал, что жажда начинает отступать.
– Не плачь, – сказал я, пытаясь успокоить Наташу.
Она склонилась надо мной и поцеловала.
Спустя пару минут ей удалось немного успокоиться. В зареванных глазах светиться радость.
– Ты был в коме семь суток, – рассказала Наташа и тихонько всхлипнула.
Да, нехило альфа-мутант меня уработал. Семь суток комы! Кто бы знал, что все так обернется. Но я жив, и это самое главное. Организм стремительно восстанавливается. Кровь разгоняется в жилах. Еще десять минут назад мне было гораздо хуже. Приподняв правую руку, я сжал и разжал пальцы. Проверил левую. Затем ноги. Все двигается, работает, сгибается-разгибается. Значит, еще повоюем.
– Сильно мне досталось? – спросил я. – Почему ты сказала, что я не регенерирую?
– Все семь дней ты балансировал на грани жизни и смерти, – тихо сказала Наташа. – Куча врачей боролась за твою жизнь, но они ничего не могли сделать. Ты не хотел жить. Не боролся!
– Боролся, – сказал я, покачав головой. – Но не за жизнь. Боролся с Программой Уничтожения. Это трудно объяснить. И даже боем не назвать. Но я почти проиграл, а затем вмешался кто-то более могущественный и спас меня.
– Ты хочешь есть? – спросила Наташа, пропустив мой рассказ. Или не пропустив, а достаточно ловко изменив тему. Скорее всего, последнее. Ловко, не поспоришь.
– Согласен даже на сухпаек! Голодный до ужаса! – воскликнул я, сделав вид, что ничего не заметил. – Кстати, где мы находимся?
– В «Ковчеге», – ответила Наташа и, вскочив, побежала к выходу из палаты. – Сейчас принесу тебе поесть. – Сказала она и, хлопнув дверью, исчезла.
Я решил разобраться с положением. Силы стремительно возвращаются. Еще литрушку воды я бы выпил с удовольствием. Скомкав простынь, бросил ее на стулья. Нужно было попросить принести мне одежду. Ну ладно, сейчас что-нибудь придумаю.
Под правую ключицу вставлен катетер, к которому прицеплена капельница. Питательный раствор. Я вырвал его и принялся снимать датчики. Правая рука плотно забинтована. Не болит, но жутко чешется. На левом плече большая повязка. На ребрах тоже. Все зудит и нервирует. Значит, заживает.
От души похрустев шеей, я попытался встать и чуть не упал. Голова сильно закружилась. С минуту стоял возле кровати совершенно голый, повернувшись задом к двери. Да, ситуация! Хорошо, что никто не вошел.
Справившись с головокружением, я обошел кровать и взял простыню. Замотаться удалось с первой попытки. Жаль, нет зеркала. Выгляжу как Римский Патриций. Вот только рожа как у варвара.
Открыв дверь, я вышел в большой и хорошо освещенный коридор. Высокий потолок, что для убежища явление редкое. Кругом плакаты. Все на английском языке и все медицинские. Один явно вещает о вреде курения. Значит, я в медицинском блоке убежища.
В десяти метрах из перекрестного коридора выскочил человек в белом халате и, увидев меня, замер. Ну, мне не сложно. Я сам направился к нему.
– Шухов, вам нужен покой! – заворчал человек на ломаном русском. – Как вы вообще смогли встать?
По виду вроде казах. Лицо удивленное, словно перед ним не человек, а мутант, предложивший перекинуться в шахматы.
– Со мной все в порядке, – сказал я максимально убедительно. – Тут девушка не пробегала? Кушать хочу сильно.
Наташу я заметил раньше, чем доктор придумал убедительную фразу и попытался озвучить ее. Она выкатила тележку с едой из-за поворота и быстро направилась в нашу сторону.
– Все понял! – сказал я, прежде чем доктор открыл рот. Попытался поднять руки, но ребра отозвались болью на малейшее движение. – Возвращаюсь в палату. Постельный режим и всё такое… – развернувшись, я направился к уже знакомой двери. – Обещаю не покидать ее…
– Ну, вот зачем ты встал раньше времени? – спросила Наташа, уперев руки в боки и грозно посмотрев. – Не терпится бежать и спасать человечество?
– А где Лёха? – спросил я, трамбуя в рот пельмень за пельменем. – Хочу подробностей.
– Живой твой Лёха, – недовольно ответила Наташа. – Но в «Ковчеге» его нет. Ты не хочешь узнать, как сюда попал?
Я покачал головой и, откусив приличный кусок хлеба, запил его компотом.
– Вообще помнишь что-нибудь? – спросила Наташа. – Узнать, сколько переломов, не хочешь?
– Ключица в хлам, – ответил я, когда удалось прожевать. – Три ребра сломаны. Рука сломана. Лоб разбит. Был. Я регенерирую, и те железяки, что в меня вставили, мешают.
– Как ты это узнал? – удивилась Наташа, но грозной позы не поменяла. Меня это забавляет. С таким же успехом пушистый кролик может пытаться испугать хитрого лиса.
