Куда бы Ирис не взглянула, ей виделось чуть меланхоличное, чуть холодноватое, порочное лицо Энджела с мёртвыми глазами на ещё живом лице.
Светофоры подмигивали. Фонари, выстроившись в ряд, переливались жёлтыми огнями, походя на нить опаловых бус, опоясавших улицы.
Ирис казалась себе глупой бабочкой, попавшей в паутину к невидимому пауку, незримо управляющему этим городом, столь прекрасным с виду, сколь и полному кошмаров изнутри.
Ирис в какой-то момент потеряла связь с реальностью, а когда заметила несущийся на неё серебристый ниссан, было поздно что-то делать.
Раскрытыми от ужаса глазами она, как в замедленной съемке, видела — автомобиль приближается, будто внезапно материализуясь из косых дождевых струй.
«Как глупо, как нелепо», — с отстранённой тоской, словно о ком-то постороннем подумала она, прислушиваясь к пронзительному сигналу.
А в следующую секунду её с силой толкнуло и отбросило назад.
Ирис не сразу поняла, что это был не автомобиль — её оттащили с линии удара.
На белом, искажённом яростью лице Энджела чёрные глаза казались темнее вдвое:
— Какого чёрта ты творишь?! Ослепла?! Или мозгов лишилась!?
Ирис часто заморгала, стараясь стряхнуть повисшие на ресницах слёзы.
Потом сообразила, что под проливным дождём всё равно не понять, отчего у неё мокрое лицо.
При виде Энджела вопреки ярости, ревности и боли она испытала радость.
Он всё-таки пошёл за ней! Значит, она ему небезразлична. Что-то для него значит.
— Ты! — из всех сил ударила она его кулаком по плечу. — Сукин ты сын! Мерзавец! Подлая тварь! Я, как последняя дура, ждала твоего звонка, а ты всё это время и не думал мне звонить! По-твоему, я заслужила это?! За что ты так со мной?! Обжимаешься с этой… с этой… при всех!..
— Эй-эй! Уймись-ка, ладно?
Перехватив её руки, он сжал их, мешая ей драться.
— Давай-ка без претензий, детка? Ты что, не знала, с кем связываешься? Моя работа — продавать себя. Я проститутка. Сегодня девочки, завтра мальчики — это мой образ жизни. Ты что? Всерьёз ожидала, от меня верности?
— Я не знала. Откуда мне было это знать? Если хочешь, можешь смеяться, Энджел Кинг, но да, я восприняла эту интрижку как нечто большее и… я была не готова к тому, что никто никому ничего не обязан. Мне казалось, что я тебе небезразлична. Что я для тебя это нечто большее…
— Думаешь, чтобы человек перестал быть самим собой, достаточно просто быть чем-то большим? Да будь ты хоть Жар-Птица с крыльями, меня-то это не изменит. Ты хорошая, Фиалка. Чистая, милая, красивая девочка, заслуживающая любви, а не просто радости на одну ночь. В том, что происходит, нет твоей вины. Дело не в том, что ты недостаточно хороша, чтобы мне нравиться. Просто я настолько развращён, что кроме секса ни на что не способен.
Мне жаль, что я причинил тебе боль. Прости меня, если сможешь. А если будет проще — не прощай. Можешь злиться или ненавидеть если так тебе будет проще или легче. Но мне нечего тебе дать.
— Это не правда, Энджел! Я чувствую, знаю, что в тебе ещё осталось много хорошего. Не знаю, что за причина мешает тебе выбрать лучшую часть тебя, но я готова была бы рискнуть всем, если ты согласился бы хотя бы попытаться побороться за эту половину!
Их взгляды встретились и на несколько счастливых секунд Ирис была почти уверена, что Энджел сейчас её поцелует.
Но он отступил:
— Давай лучше я отвезу тебя домой.
Тогда она сама, первая, обвила его шею руками, прильнув к его горячим, против ожидания, губам. Ощутив, как он напрягся, Ирис уже была готова признать поражение, ожидая, что её вот-вот оттолкнут. Но Энджел всё-таки ответил на её поцелуй.
Ответил с жадностью.
— Скажи мне! Скажи, что эта противная испанка ничего для тебя не значит! — горячо потребовала Ирис, на мгновение отпрянув.
— Она ничего для меня не значит, — слишком легко согласился Энджел.
— Тогда почему ты был с ней?!
— Потому что так велел отец. Сделать всё возможное, чтобы эта девочка в меня влюбилась.
— Твой отец?.. Но — почему?
— Потому что он копает под отца Ньевес. А ничто не делает нормального человека таким уязвимым, как его дети.
— Это ведь низко? Разве нет?
— Кинги вообще низкие и опасные личности. Именно поэтому я и пытаюсь тебя уговорить держаться подальше отменя, раз у самого не хватает на это силёнок. А ты — глупая Фиалка.
— Ты не причинишь мне вреда.
— Ты так в этом уверена?
— Ты не сможешь меня не любить.
— Кинги сильнее всего вредят именно тем, кого любят.
ГЛАВА 11
Артур. Задание
Стоя на балконе второго этажа, Артур Брэдли наблюдал, как Энджел, который не бегал никогда и не за кем, который не ценил ни своей, ни чужой жизни, не говоря уже о чувствах, поспешил за этой девицей с необычно-яркими, как у куклы, глазами.
Описать свои чувства в этот момент Артур бы затруднился. Впрочем, он всегда затруднялся описывать свои чувства к Энджелу. Не столько потому, что не понимал, сколько потому, что понимать отказывался. Вернее, отказывался признавать.
С самооценкой у Артура не было проблем. Он всегда знал, что хорошим человеком его не назовёшь. И даже нехорошей, но зато сильной личностью, последовательной в своих пороках, что верно было случае с Ливианом и Энджелом, тоже.
Артур считал себя слабым, колеблющемся в принятии решений и вечно увлекающимся не тем, чем нужно. А ещё он никогда не умел доводить дело до конца. Он бы хотел стать другим. Но, увы, нам не всегда дано стать тем, кем мы желаем.
Он хотел бы стать таким, как Ливиан. Старший брат — старший во всём. Ливиан не сомневался ни в правильности своих действий, ни в правильности своих эмоций, ни в правильности принимаемых им решений.
А если даже ошибался, всё равно не парился.
Ливиана никогда бы и не угораздило влюбиться в парня, который тебе, к тому же, пусть сводный, но брат.
Самое забавное, что изначально Энджел пытался соблазнить не Артура, а именно Ливиана. Энджел любил трудные задачи и сложные вызовы, а Ливиан — это Ливиан. Сложный вызов.
Это было нечто среднее между манипуляцией и игрой. Борьбой характеров.
Пока выигрывал Ливиан, который даже под самым большим наркотическим кайфом всё-таки умел держать свою похоть под контролем. Но это пока…
Не сумев получить Ливиана, Энджел удовлетворился Артуром. И это тоже было игрой. Причём на нервах у всё того же Ливиана.
Так уж повелось, секс в семье Кингов был всем, чем угодно — игрой, развлечением, оружием против врагов, способом манипуляций, способом получить деньги, способом морально уничтожить или получить компромат на противника.
Он только к нормальным человеческим чувствам не имел никакого отношения.
Артур был для Энджела в первом пункте. Невинная, с его точки зрения, шалость, нечто вроде рукоблудия вдвоём из серии: развлеклись — забыли.
А Артура угораздило впустить Энджела в своё сердце.
Он и сейчас не мог сердиться на… кого? Брата? Любовника?
Хм-м! Всё сложно.
Артур понимал Энджела. Понимал даже то, почему тот резко отдалился после его глупой и нелепой (теперь Артур и сам это понимал) попытки суицида. Кроме того, что на добрые шесть месяцев он лишился дееспособности в прямом смысле слова и оказался обузой для Ливиана, он ничего не добился.
А быть полностью зависимым от Ливиана это совсем не то, чего он хотел. Это вообще не то, что любой человек в здравом уме и трезвой памяти себе пожелает. Нет, Ливиан, он, конечно, кремень и человек долга. И конечно же, он не бросил брата-неудачника в беде. Он о нём заботился. Но с таким выражением на лице, что лучше было бы в хосписе Красного Креста оказаться.
Хотя… Артур ведь не был в общественно хосписе. Ему не с чем сравнить.
Но так или иначе, для Артура видеть старшего брата, читать презрение в его серых глазах, додумывать слова, что Ливиан мог бы сказать ему, хотя ни одного укора он так и не услышал, были для Артура самым мучительным в это мучительное время.
