— Ты пришла в два часа ночи чтобы обсудить существование души?
— Тебя это удивляет? Да! Меня интересует существование души. Что тут такого? И меня удивляется, почему никого другого это не интересует? Но пришла я не потому. Мне нужна твоя помощь.
Взгляды женщин скрестились и Катрин с трудом себя контролировала, чтобы не сжиматься и не горбиться. Она боялась эту женщину. И люто ненавидела. Альберт принадлежал Синтии много лет. Принадлежал ещё тогда, когда самой Катрин даже и духа на свете не было.
И — кто знает? — может быть, будет принадлежать столетия после того, как Катрин уже не станет.
— Чем я могу помочь тебе? — откликнулась Катрин.
Синтия отвернулась и несколько мгновений молча смотрела в окно.
Там было темно. Просто темно — ни огней, ни светящихся окон, ни автомобильных фа. Будто мир в чернила окунули.
— Помоги мне заставить его жить, — сказала она тусклым голосом.
— Что, прости?..
Светлые волосы оплетали Синтию словно белое пламя. При взгляде на неё в памяти воскресал образ Медузы-Горгоны. Вроде бы прекрасное лицо, волосы, как лунный свет, но взглянешь — и каменеешь.
— Я столько лет пыталась всё исправить, — шептала она как безумная. — Я всегда считала, что ключ к тому, чтобы повернуть эту гигантскую машину в обратном направлении чтобы, начать всё сначала — это Альберт. Я и сейчас так считаю. Но, как в дурном романе, чтобы я не делала — всё упирается в исходную точку. Сейчас мы почти там же, где закончили в прошлый раз. И я снова рискую его потерять, только на этот раз навсегда.
Катрин понимала, что Синтия словно грезит наяву. Она говорит сейчас не с ней, а сама с собой. О Катрин Синтия будто бы и забыла.
— Ты нужна мне, чтобы заставить Альберта жить. Ради меня он этого не сделает. А ради тебя — быть может.
— Я не…
— Понимаешь?.. — зло засмеялась Синтия. — Да мне и не нужно, чтобы ты что-то понимала. Просто сделай то, что должна.
— И что же, по-твоему, я должна?
— Заставь его жениться на тебе и роди ему сына.
— У меня для вас новость, госпожа Элленджайт, — с сарказмом протянула Катрин. — Я ничего не должна ни лично вам, ни Альберту — точка! Скажу больше — с моей стороны вся эта сцена выглядит дико и странно. Всё в наших отношениях на троих дико, странно и противоестественно, от начала и до конца. С той ночи в склепе Хрустального дома, когда я впервые нашла Альберта и оживила его…
— Ты оживила? — хохотнула, перебивая, Синтия. — Вся соль в том, что это я сотню лет трудилась над этим проектом. Я вернула Альберта из мертвых, воссоздав заново его тело и призвав душу. А ты была лишь случайной, малозначащей жертвой. Но всё пошло не по плану. Ты стала ключом к аккумулятору. Без тебя машина не двигается. И мне приходится с этим мериться.
После этих слов повисла долгая, напряжённая пауза.
— Говоришь, всё дико и противоестественно? — протянула Синтия. — Но иначе быть и не могло. Противоестественным всё это стало от самого истока нашего рода. Мы — нефелимы, и всё у нас не как у людей.
— Кто мы? — не сдержавшись, рассмеялась Катрин.
— Нефелимы. Потомки людей и ангелов.
— Я знаю, кто такие нефелимы. Но про нас — ты ведь это не всерьёз?
— Более чем.
— Но согласно Библии, до наших дней ни одна тварь не дожила — почти все погибли во время Потопа. Если, конечно, вообще когда-то существовали в природе. Почему же мы, в таком случае, выжили?
— Потому что нашим прародителем стал сам архангел Люцифер.
— Неужели? Аж тот самый?
— Ага. Тот самый, единственный и неповторимый. Сын утренней звезды, осмелившийся восстать против бога. Вместе с его кровью в нас течёт его сила и его проклятие. Мы, Эленджайты, можем практически всё. В мире нет людей красивей, богаче, умнее, способней нас. Даже смерть отступает, если мы по-настоящему этого хотим.
— Тебе не страшно пороть подобную чушь? Не боишься ни бога, ни дьявола?
— Ну, вообще-то дьявола я видела вот так, как вижу тебя сейчас перед собой. На самом деле он не страшнее Альберта или Рэя. А что касается Бога? Хм-м? Тут куда страшнее усомниться в его существовании. Мир без бога выглядит бессмысленным, как песня на «ля-ля» — мелодия без слов.
— Ты веришь в бога? — удивлённо протянула Катрин.
— У меня не хватает храбрости в него не верить. Всегда восхищалась мужеством атеистов. Зачем жить, если веришь, что в итоге от тебя ничего не останется, кроме мерзко воняющей падали, из которой вылупляются черви?
— А как же память? Как же дети? — возразила Катрин.
— Ты когда-нибудь хоронила близких людей? Знаешь, как долго помнят умерших? Я много похорон пережила. Скажу тебе по собственному опыту: с глаз долой — из сердца вон. Нет никакой памяти. А если нет бога, рая и ада, то нет смысла и в нашей жизни. Никогда не понимала, как можно жить без веры в бессмертие души.
— А я не могу понять, как можно верить в то, чему так и не нашлось ни одного доказательства.
— Разве моё существование, существование Альберта, мои способности и силы ты доказательством считать отказываешься?
— Я никогда по-настоящему не думала о столь отвлечённых материях.
Скрестила Катрин руки на груди, с вызовом глядя на соперницу:
— А ты действительно считаешь себя пра-пра-правнучкой Люцифера? — насмешливо протянула Катрин.
— А ты действительно считаешь, что нет ничего особенного в том, чтобы родиться в эпоху кринолинов и дожить до твоих дней, да ещё остаться твоей ровесницей?
— Возможно, это наука. В конце концов, у Элленджайтов столько денег, что им по плечу самые перспективные открытия. Мне проще поверить в научный прогресс, чем в силу заклинаний.
— Как не называй вещи, суть-то их от этого не меняется. Мы, Элленджайты, не люди. Никогда ими не были и не будем, потому что наполовину принадлежим другим силам и мирам. Ты упрямо пытаешься закрыть на это глаза, сунуть голову в песок, словно страус. Игнорируешь факты.
— Какие факты?
— Ты одна из нас, Катрин, нравится тебе это или нет. Ты последний прямой представитель. И тебе придётся принять наследство во всём его величии — и в блеске, и в проклятии. А одной из частей нашего наследства являются близкородственные браки. От этого тебе не уйти. Ты не сможешь сбежать от Альберта — это твоя судьба. Ты ведь уже успела полюбить его, не так ли? Так что дать новому ростку на нашем древе тебе не будет трудно.
— Любовь — это свет и радость. А я не чувствую себя рядом Альбертом счастливой.
— Ты не будешь чувствовать себя счастливой ни с ним, ни без него. Падшим, детям Тьмы, любовь слепит глаза, жжёт душу. Большинство Элленджайтов раньше понимали своей сути. Не знали, откуда проистекали наши метания, боль, странное поведение. Мне удалось докопаться до сути. Всё встало на свои места. Но цена, что пришлось заплатить, оказалась невероятно высокой. Я потеряла всех, кого любила.
— Ты собственноручное сожгла свою семью, а теперь смеешь стоять тут и плакаться?
— Бог мой! Я же не сумасшедшая? Зачем, по-твоему, я бы стала уничтожать собственный род?
— Разве не ты виновата в том, что случилось с ними? В том пожаре?
— Я не знала, на что подписываюсь. Не понимала, на что иду. Сделка с дьяволом имеет свои минусы (и, по секрету, они огромны). Мне не сказали, что случится. Поэтому я, в итоге, потеряла больше, чем приобрела. И самая большая моя мечта с того страшного дня, когда я единственная выжила в том адском пожаре, была — всё исправить. Увидеть Элленджайтов в былой славе. Я хочу, чтобы наш род возродился. И только ты можешь мне в этом помочь.
— Почему бы тебе самой не заняться этим? — саркастично фыркнула Катрин.
Синтия смерила её долгим взглядом:
— Потому что у меня не может быть детей.
Катрин не знала, что на это ответить. Выражать ложного сочувствия не хотелось.
— Что ты хочешь, чтобы я сейчас сделала? Если предложиь поехать с тобой — даже и не надейся. Я этого не сделаю. Прошлого раза мне вполне хватило.
— Для того, чтобы расправиться с тобой, мне вовсе не обязательно куда-то тебя вести. Достаточно сделать так, — Синтия взмахнула рукой и горло Катрин словно сдавил невидимым обручем.
