Уж они бы завтрак точно не пропустили.
Обуреваемый нехорошими предчувствиями, я поднялся наверх и постучал в комнату к Мише.
Некоторое время ничего не происходило, а потом, буквально через миг, дверь открылась и на пороге возник Миша Пуговкин. И был он весь зелёный и на лицо мятый. Но даже не это ужаснуло меня — а то, что он был в одних трусах и небрит.
— Что с тобой, Миша? — с тревогой спросил я, — через пятнадцать минут выезжаем, а ты не готов!
— Ох, Муля, — простонал он, — плохо мне… я умираю…
С этими словами Михаил метнулся в санузел и оттуда раздались характерные звуки.
Я брезгливо поморщился, дождался в коридоре, пока он выйдет и зло сказал:
— Ты что, скотина, тоже бухать с этими ходил? Ты же обещал! Клялся, что больше ни капли!
— Я никуда не ходил, — слабым голосом простонал Миша. Он был бледный, как бумага. — Тошнит меня, Муля. Я всю ночь на унитазе просидел. Умираю. Не знаю, что это…
И тут я всё понял!
— Вы курицу вчера ели! — догадался я, — она за двое суток протухла. А вы ели…
— А что, выбрасывать? — огрызнулся Михаил, застонал, закрыл ладонями рот и опять убежал в туалет.
А я пошёл к номеру Рины Зелёной. Постучал и дождался, когда за дверью раздался шорох.
— Рина Васильевна, — громко сказал я, — это я, Иммануил Бубнов. Мы через восемь минут выезжаем. Вы готовы?
Некоторое время за дверью была тишина. А потом раздался слабый голос:
— Мулечка, я что-то приболела. Плохо мне…
— Вы тоже ели курицу?
— Откуда ты знаешь? — удивилась Рина Зелёная, но я не стал дальше продолжать диалог и сбежал вниз.
На меня с тревогой смотрели товарищ Иванов и товарищ Сидоров.
— У нас ЧП, — понуро сказал я, — Зелёная и Пуговкин отравились.
— Как Ромео и Джульетта! — ахнула Лёля, которая смекнула, что происходит что-то не то, и крутилась рядом.
— Отравился только Ромео, а Джульетта зарезала себя, — поправила её Фаина Георгиевна и фыркнула, — куда только смотрит ваше руководство! Даже Шекспира нынче не знают!
— Фаина Георгиевна, — сказал я, — а вы вчера курицу ели?
— Я слишком старая, чтобы есть мясо в дороге, — вздохнула она, — приходится себя контролировать, иначе не получается…
— Понятно, — кивнул я и, чтобы окончательно проверить мою гипотезу, позвал Ваню Матвеева.
Тот подошёл, весь изнывая от любопытства.
— Вань, — спросил я, — ты вчера Мишину курицу ел?
— Нет. Я не люблю курицу. И я никогда их не ем, — развёл руками он, — я ел только колбасу и огурцы.
— Понятно, — я развернулся к товарищам Сидорову и Иванову и сказал, — Пуговкину и Зелёной совсем плохо. Наверное, надо в больницу их.
— Не надо из в больницу, — фыркнул товарищ Сидоров, — я сейчас дам им одно средство, и они будут как новенькие!
— А вы уверены… — начал выражать сомнение я, но товарищ Сидоров ухмыльнулся и перебил меня:
— Да я всю войну фельдшером прошёл. У меня образование даже есть медицинское. Просто потом я уже по другой линии пошёл. Так что на ноги сейчас их быстро поставим.
— Но они всё равно опоздают же, — забеспокоился товарищ Иванов.
— А мы сделаем так, — принял решение товарищ Сидоров, — вы сейчас с товарищем Бубновым и Раневской езжайте. И звукооператор, что курицу не любит, ещё с вами. А Пуговкина и Зелёную я приведу в порядок и попрошу, чтобы от гостиницы служебной машиной их на съемки отвезли.
У меня аж от сердца отлегло. Все бы так проблемы решались.
— А что с остальными? — спросил я.
— А вот для остальных у меня сегодня будет чудесная лекция, — садистски ухмыльнулся товарищ Сидоров.
И улыбка его сейчас больше напоминала кровожадный оскал:
— Я попрошу организаторов перенести экскурсию на другой день. — Взгляд товарища Сидорова стал лучезарным. — А молодёжь сегодня будет обучаться. Им эта информация очень пригодится на обратном пути на Родину.
Я вспомнил про Аллу Мальц и тихо, под локоток, отвёл товарища Сидорова в сторонку.
— Товарищ Сидоров, — сказал я, — так-то вы абсолютно правы. И действуете согласно инструкции. Я её тоже читал. И вот я припоминаю, что там есть примечание, что в некоторых обстоятельствах куратор может действовать по целесообразности. Вы же помните это?
Товарищ Сидоров кинул и вопросительно посмотрел на меня. Точнее посмотрел, как на придурка.
А я продолжил, судорожно сочиняя аргументы.
— Я скажу, как думаю! — сказал я.
Товарищ Сидоров кивнул и прищурился.
— Если этих шестерых отчислить из группы и вернуть на Родину, то кому-то придётся их сопровождать, — выпалил я, — или вам, или товарищу Иванову. Но скорее всего вам. А я, как руководитель проекта, не хотел бы ослаблять идеологическую составляющую группы. Мы только что приехали. Могут же и у других возникнуть соблазны. Нам пока нельзя разделяться. Как вы думаете?
Товарищ Сидоров задумался. По его лицу было видно, что он борется между желанием наказать зарвавшихся оболтусов, которых навязали нам на голову, а, с другой стороны, он прекрасно понимает, что я говорю всё правильно. Он ведь только приехал и на второй день уезжать, не увидев страну, ему тоже не хотелось. Небось, жена подарков поназаказывала.
Как бы то ни было, товарищ Сидоров кивнул и сказал:
— Вы правы, товарищ Бубнов. Сейчас нам оголять группу никак нельзя. Но и оставить такое безобразие безнаказанно — мы тоже не можем. Их нужно хорошо наказать, но только так, чтобы их родственники нам ничего предъявить не смогли.
— Я знаю прекрасный выход из этой ситуации, — усмехнулся я.
Глава 3
— И вот когда зауряд-врач выходит из конюшни, к нему бросается денщик, которого сыграет Марко Маринкович! — горячо принялся объяснять режиссёр Воислав Нанович, искоса поглядывая на меня.
— Но это же совершенно не тот типаж! — возмущённо фыркнул Франце Штиглиц и посмотрел на меня в поисках поддержки, — сами гляньте, он такой весь нескладный, характерный. А по сценарию нужен бравый вояка. Ветеран войны…
— В этом кино все роли такие… эммм… нестандартные… Так что один нестандартный Маринкович погоды не сделает, — насмешливо отмахнулся Нанович.
Йоже Гале посмотрел на меня умоляющим взглядом, а товарищ Иванов напрягся.
— Товарищи! — примирительно сказал я под всеми этими перекрёстными взглядами, — а давайте посмотрим на товарища Маринковича, так сказать, в полевых условиях. Пусть он выйдет и сыграет какой-нибудь незначительный эпизод. Только короткий. И нам сразу будет видно, подходит он на эту роль, или нужно вернуться к Павле Вуисичу.
— Павле сильно молодой! — недовольно буркнул Штиглиц и поджал губы.
— Ничего, мы его хорошенько загримируем, — триумфально хмыкнул Нанович. — Вон ваша эта Раневская, она тоже не девочка.
— Так она и играет пожилую тётку… — взвился Йоже Гале и умоляюще посмотрел на меня, чтобы я опять вмешался в спор.
Мы уже второй час занимались так называемым «кастингом» сербских актёров и актрис на все остальные роли. Без кастинга, то есть, не глядя, утвердили только коня, на котором зауряд-врач в исполнении Миши Пуговкина, с помпой въедет в освобождённую деревню.
Первоначально планировалось, что мы быстренько посмотрим на предлагаемых актёров и сразу начнём снимать первую сцену. Но жизнь всегда вносит свои коррективы. И главным фактором проволочек оказался менталитет югославских собратьев. Они никуда не спешили и тянули с любым действием до последнего. Я сперва и не понял, что это специфика у них такая. Думал, это они так саботаж пытаются учинить. А товарищ Иванов чуть ядом не изошёл. Но хорошо переводчица, Люда Войкович, успокоила нас, мол, это у них у всех так, не переживайте, ничего страшного.
Люда была русская по матери. Язык знала в совершенстве и помогала нам, когда мы не могли до конца сформулировать мысль. Так-то наши языки были чем-то похожи, так что большинство слов мы понимали и без переводчика. Кроме того, сербы русский язык хоть немного, но знали и понимали.
