А с другой стороны, чего мне крыситься? Чем дольше они тянут, тем лучше. Что-то Миша с Риной запаздывают. Как бы опять не произошло чего нехорошего.
Но, видимо, мироздание решило компенсировать мне бессонную и волнительную ночь — хлопнула дверь и в зал, где мы сидели и совещались уже битый час, заглянул Миша Пуговкин и обрадованно махнул мне рукой.
Вот и славненько.
Я извинился и, пока они решали, кто лучше подойдёт на роль очередного военного или крестьянина, вышел из зала. Честно говоря, меня дико выбешивало, что меня втягивают в такие мелкие детали, как подбор массовки. Ну ладно, я ещё понимаю, если роль большая и от неё зависит многое. Но вот какая мне разница — крестьянин на поле будет толстый или худой? Высокий или мелкий?
Но приходилось сидеть и с умным видом кивать.
Так-то я подозреваю, что некоторые югославские товарищи делают это мне в отместку за то, что на главные роли я привёз всех своих. А если говорить конкретно, то это Нанович. Мало мне Завадского дома было.
Тем временем я дошёл до комнаты (или гримёрки, не силён я в этих нюансах), постучал и вошёл. Для наших артистов выделили одну гримёрку на всех. И то, что там две женщины и мужчина, очевидно, значения не имело. Я, конечно, понимаю, что послевоенная разруха коснулась и югославской киноиндустрии, но мальчики и девочки должны быть отдельно.
Когда я утром озвучил свои опасения Фаине Георгиевне, та отмахнулась:
— А в театрах часто в одной гримёрке вообще куча народа гримируется. Ну и что? Выкручиваемся же как-то. Или по очереди, или просто не смотрим друг на друга. Тем более, что здесь будут всего три дня съемки. А в остальное время мы же по разным деревням ездить будем.
И вот вхожу я такой к нашим в гримёрку и что я вижу? Сидят они, голубчики, на диване и в креслах, и режутся в карты.
— Обалдеть! — покачал головой я и укоризненно добавил, — хорошо, что это не товарищ Иванов зашёл. Надеюсь, вы хоть не на раздевание играете, товарищи?
— Да ты что, Муля! — возмущённо воскликнула Фаина Георгиевна, — разве ж мы, советские артисты такие развращённые?! Нет, мы играем на деньги. Причём не на наши советские рубли, а на ихние буржуйские динары.
— Откуда у вас динары? — удивлённо спросил я.
— Миша изловчился и загнал администратору гостиницы свои часы, — с чуть завистливой ноткой сообщила Рина Зелёная. — Так что он у нас теперь богач.
— И вы с Фаиной Георгиевной решили его обнести? — понятливо усмехнулся я.
— Ленин завещал делиться, — невозмутимо парировала Фаина Георгиевна и с важным видом сообщила, — сушите вёсла, товарищи! У меня бубновый туз!
Миша скривился, тяжело вздохнул и швырнул карты на стол.
— Что, Миша, много проиграл? — хмыкнул я.
— Пятнадцать кун, — сердито вздохнул Михаил.
— Тем более мы не деньгами брать будем, — аж захлопала в ладоши от радости Рина Зелёная, — мы хотим, чтобы Миша сводил нас в кондитерскую. Это напротив нашей гостиницы. Там такие марципаны!
— И ванилицы! — тут же повеселел Миша и облизнулся.
— Ну да, ну да, курицу вы уже съели, — не смог промолчать я.
Фаина Георгиевна расхохоталась, и Миша и Рина надулись.
Ну ладно, я убедился, что они ожили и вполне готовы поражать всех актёрским мастерством, и вышел из гримёрки.
В коридоре меня ожидал, нервно меряя шагами пространство, Йоже Гале:
— Муля! — с волнением сказал он, — насчёт того самого — всё в порядке. Всё уже где надо. Я завтра скажу, сколько.
Я кивнул и прикрыл веки, приглушая торжествующий блеск глаз.
Но Йоже был всё так же взволнован.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Муля! — пробормотал он, заламывая руки, — это некрасиво с нашей стороны, но тут такое дело…
— Что? — обомлел я.
Меня словно окатили холодной водой: неужели денег не будет? Или не вся сумма? Или с кем-то надо делиться?
— Мы вас сегодня приглашали на озёра отдохнуть… — пролепетал бледный Йоже, — а сегодня не получится… потому что…
— Ничего страшного! — прервал оправдания я, еле сдерживая облегчённый вздох.
К тому же мы с товарищами Ивановым и Сидоровым сегодня, считай не спали. А Миша и Рина явно не отошли от отравления злополучной курицей. Так что, судя по всему, повезло нам.
Когда, наконец, этот длинный рабочий день закончился, нас провели до автобуса, и мы принялись прощаться и рассаживаться.
— Нет. Я туда сяду, — отмахнулась Рина Зелёная, кокетливо взбила локоны на висках и помчалась к припаркованному рядом с автобусом автомобилю.
— Не понял, — сквозь зубы прошипел товарищ Иванов, еле сдерживая порыв бежать следом, что было неудобно на глазах у югославских коллег.
— Этот водитель нас сюда привёз, на этом автомобиле, — простодушно пояснил Миша и полез в автобус, где уже скрылась Фаина Георгиевна.
— Разберёмся, — процедил товарищ Иванов и повернулся ко мне, — после вас, товарищ Бубнов.
Немного уязвлённый подозрениями коллеги в том, что я тоже способен улизнуть в какой-то автомобиль, я пошёл садиться в автобус, не удостоив его ответом.
Когда мы приехали к нашей гостинице, я чуть не заржал: Корнеев, Толстиков, Болдырев, Павлов, Женя Чвакова и Алла Мальц высаживали саженцы. Делали они это неумело, но довольно живенько.
— Молодцы, товарищи! — поощрительно крикнул им товарищ Иванов и, не выдержав, заржал, как конь.
Упомянутые товарищи молодцы лишь злобно косились на нас, особенно на меня, но попыток комментировать не предпринимали. Они активно занимались благоустройством приусадебной территории вокруг гостиницы и прилегающих зданий. Им было некогда лясы точить.
— Ну как они? — усмехнулся товарищ Иванов и кивнул на «золотых деточек», которых было видно из холла гостиницы через стеклянную дверь.
— Работают, стахановцы, — хохотнул товарищ Сидоров, плюхнулся обратно в кресло и добавил, — в рамках советско-югославской дружбы народов. Всё, как советовал товарищ Бубнов. Тут даже корреспондент из газеты был. Интервью взял.
— У кого? — фыркнул товарищ Иванов, усаживаясь рядом.
— У Аллы Мальц.
Почему-то я даже не сомневался в этом.
Договорить мы не успели: подъехал автомобиль и оттуда вышла Рина Зелёная. Когда она вбежала в холл, то была вся румяная, глаза её блестели.
— Товарищ Зелёная, можно вас на минуточку? — обманчиво-ласково сказал товарищ Иванов и поднялся с дивана.
Рина Васильевна подошла.
— Нам побеседовать надо, — сказал он, — пройдёмте вон туда. Там комнатка такая есть…
— Чайная комната называется, — пояснил мне товарищ Сидоров, когда они ушли, — я за день от скуки уже все здесь осмотрел. У них в этой комнате жильцы гостиницы переговоры проводят.
Он посмотрел на меня, чтобы убедиться, проникся ли я, но, обнаружив, что мне всё равно, зло добавил:
— Буржуи.
Когда я, наконец, добрался до своей комнаты и сбросил туфли, у меня единственное желание было — рухнуть на кровать и проспать тридцать шесть часов подряд. Но нужно было ещё принять душ и простирнуть носки.
Мда.
Могучим усилием воли я заставил (точнее вынудил) себя встать с кровати и направиться в ванную. Хорошо, что в Белграде горячая вода была круглосуточно. Во всяком случае в этой гостинице точно. Я уже и отвык от такого, на первый взгляд, обычного комфорта.
И только-только я уже собрался идти мыться, как в дверь постучали.
Чертыхнувшись, я пошёл открывать.
На пороге стояла Лёля. При виде меня она воскликнула:
— Муля! Поговорить надо!
— Заходи, — вздохнул я.
— Ты что! — округлила глаза она, — если кто-то увидит, что я к тебе в номер зашла, знаешь, что будет?!
— Что будет?
— Ты представляешь, что люди подумают!
— Тогда будем через порог разговаривать? — спросил я, и явно спросил зря, потому что Лёля сразу воскликнула:
— Да нет же! Здесь внизу есть такая комнатка… чайная комнатка…
— А если ты со мной уединишься в той комнате, то люди воспримут это нормально?
