Не дожидаясь звонка с урока, я просто поднялся и вышел из класса и решил пойти покурить, чтобы успокоиться.
Зайдя в одну из туалетных кабинок и, чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулся. Но не успел досмолить сигарету и до половины, как дверь в мужскую туалетную комнату распахнулась, со стуком ударившись в стену.
По кафелю затопали ноги. Судя по звуку, несколько человек.
Топ-топ-топ. Бух! – кого-то пихнули на пол, и он повалился, словно брошенный наземь мешок с картошкой. Потом раздались явственные звуки ударов. Целая серия. Судя по всему, жертву пинали ногами.
– Сволочь! Ты меня заложил! Ты сказал, что я списывал?! Я никогда не списываю! – рычал один голос.
– Ну, давай! Надери ему задницу! – подначивал другой.
– Я ничего не рассказывал! Я никому ничего не говорил! Клянусь вам! Не бейте меня! – испуганно звучал третий.
Я поморщился.
Когда сам кого-то третируешь, не видишь, как это смотрится со стороны. А смотрится паршиво.
Сколько их там собралось против одного ноющего слизняка?
Словно в ответ на мою мысль в голове зазвучал сердитый голос Ирис: «Ты легко ввязываешься в драку только потому, что знаешь – настоящей опасности для тебя нет».
Может она права, мать её?!
Опустив взгляд вниз, в просвете между полом и дверцей туалетной кабинки я насчитал три пары ног.
– Не бейте, только не бейте! – скулил с пола парнишка.
Нервный маменькин сынок, из тех, что никогда не могут постоять за себя сами и чаще всего становятся жертвами различных отморозков.
Я его не помню. Кто-то из вечно безликих ботаников, до которых обычно никому нет дела. Таким их мамаши вечно запрещают дружить с плохими мальчиками, потому что плохие мальчишки могут научить их ненаглядное детище очень нехорошим вещам. И всем этим глупым мамашам, пестующим своего сыночка, невдомёк, что однажды их усечка-пусечка попадёт в жестокий мужской мир, весь из себя такой нежный, ранимый и правильный. И будет там валяться на полу, облизывая подошвы чужих ботинок, потому что дорогая мамочка сделала всё возможное и невозможное, чтобы кастрировать своё ненаглядное чадо ещё в младенчестве.
Без тестостерона остаётся только на радужный парад идти.
Я услышал, как один из парней, фыркнул:
– Ладно, хватит.
Он протянул руку лежачему:
– Вставай, давай! Не бойся. Я ничего тебе не сделаю.
И когда жертва, осмелев, ухватилась за руку экзекутора, последний со всего маха заехал ему ногой в пах, выбивая сдавленный стон.
Ногой в живот это обычно больно. По опыту знаю.
А бить лежачего, сначала протянув ему руку?..
Щёлкнув задвижкой, я вышел из кабинки и, не вынимая сигареты изо рта, двинулся на парней.
Что б его! Это были негры!
Нет, ну я же честно не хотел развивать расовый конфликт? Да тот, что намечался теперь, был и не на расовой почве. Будь передо мной белые парни, они получили бы совершенно так же.
– Тебе чего? – развернулся ко мне черномазый.
Я, не сбавляя шага, медленно приближался к нему
Негр и не думал отступать. Мой рафинированный вид до определённого момента никому не внушает опасений.
– Тебе тоже хочется получить, урод! – толкнул он меня в грудь. – Что? Жить надоело?
Затянувшись поглубже, я медленно, со смаком, выдохнул сигаретный дым, заполненный сладостью марихуаны, ему прямо в лицо.
– Белый пидор! – выплюнул он, стараясь не сбавлять гонора, но по глазам было видно, он бравирует, пряча страх.
Второе белое облако медленно окутало его чёрную, как моя душа, физиономию.
Я намеренно его провоцировал. Потому что Ирис в чём-то была права. Мы не на равных. И никогда не будем на равных.
Но в этом нет моей вины.
Мне, правда, непонятно, зачем руководство школы решило обострить и без того глубокие противоречия, накапливающиеся последние годы, готовые в любой момент рвануть, как вулкан Кракатау, взяв в школу афроамериканцев?
Чего они хотели этим добиться?
Искусственно прививаемая толерантность как навязанная религия – от обоих рвёт радугой.
– Тебе повезло, белая мразь, что мне пора на урок. Я приду позже. И не один, а со стволом!
– А зачем тебе ствол? – усмехнулся я. – Своего собственного не хватает? – фыркнул я, уронив взгляд вниз. –Проваливай-ка лучше отсюда, пока я не заставил тебя вместо банана сожрать твой собственный член.
– Что ты сказал?!
– Сказал: пошёл вон. Ещё раз увижу, что ты посмел тронуть кого-то в моей школе, вырву кишки через твою задницу и намотаю на кулак. Понял?
– Ты кому посмел это сказать, урод?!
– Не хватает соображалки сообразить, что тебе? Предупреждаю, я больше не буду с тобой церемониться. Убирайся. И не смей вставать у меня на пути – со стволом или без, я тебя уделаю. Я предупредил.
Оборачиваясь и бурча себе под нос ругательства, негры ушли.
Я повернулся к всё ещё лежащему на полу, всхлипывающему парню.
– Поднимайся.
Он покорно встал.
– Спасибо, – шмыгнув носом, пробубнил, не глядя мне в глаза.
В отличие от его обидчиков он, похоже, отлично знал, с кем имеет дело. Он боялся меня больше, чем их.
– Нужно уметь постоять за себя, – холодно процедил я, в глубине души понимая, что домашнему ребёнку почти невозможно противостоять ребятам из банд.
Где-то и мои парни травят кого-то другого, так же грязно и мерзко притирая их спинами полы сортира. До сих пор я не имел ничего против. И вряд ли стану против в дальнейшем.
– Если они посмеют к тебе приставать, можешь обратиться ко мне, – бросил я ему, подмигнув, решив быть в кои-то веки добрым до конца.
Глава 8. Артур
С уходом Энджела мир, как обычно, потускнел, сделавшись предсказуемым, банально-скучным – неинтересным. В воздухе шлейфом продолжал витать запах одеколона.
Артур обвёл взглядом помещение: просто комната, в которой просто ночуют. Ни на одном предмете Энджел не оставил отпечатка своей личности.
Вот и с Артуром также – он просто ночует.
В их связи со стороны Энджала не присутствует ни сердце, ни его душа – лишь то, что ниже пояса: Артур не обманывался на этот счёт. После №-ного количества алкоголя и наркоты страсть Энджела била фонтаном во все стороны, без всякой конкретики, на его месте мог оказаться кто угодно, повернувшийся в тот момент под руку.
Обидно не было. Немного горько? Быть может.
Ливиан считал причиной депрессии Артура его нездоровую страсть к Энджелу, что, в принципе, было в корне неверно. Всё как раз с точностью было до наоборот: сначала длинная, затянувшая на неопределённый срок депрессия, а уже потом всевозможные способны выбраться из тёмной полосы на свет.
Энджел стал просто ещё одной, надломившейся, ступенькой.
Артур посчитал младшего Кинга таким же обречённым, каким был сам. Вместе тонуть, вроде, веселей? А может, после смерти Брэдли, Артуру необходимо было найти хоть какой-нибудь костыль?
Но легкомысленный непоседа Энджел явно был не под то заточен. Почти всегда нуждаясь в сексе, он никогда не нуждался в близких отношениях. В отличие от Артура, он не искал ни понимания, ни тепла – это равно касалось как женщин, так и мужчин. Горячий ночами, утром Энджел обращался в айсберг. Но Артур дошёл до того, что был согласен и на такие отношения лишь бы видеть любовника, пусть и изредка.
Ради редких встреч, подобно сегодняшней, он готов был терпеть презрение Ливиана, насмешки Сандры, и даже присутствие Рэя.
Однако каприз последнего отсылал его из города на неопределённый срок. Теперь с уверенностью сказать, когда они с Энджелом увидятся, невозможно.
Имя Мередит Филт для Артура не значило ничего. Девушка вызывала смутное раздражение лишь потому, что вставала между ним и Энджелом, являлась причиной их разлуки. Ни угрызений совести, ни жалости, ни ненависти по отношению к ней Артур не испытывал. Досадная помеха этого и не заслуживала.
Он помнил Мередит очень смутно. Отчего-то старшую свою дочку Тед Филт никогда к ним домой с собой не притаскивал. Его любимицей была младшая, назойливая, словно мартышка.
