Скоро мы добираемся до базы. Меня высаживают около здания, в котором я ещё ни разу не был. Тюрьма, которая огорожена высоким зачарованным забором с колючей проволокой.
Когда выхожу из броневика, к смотрящим на меня стволам присоединяется ещё десяток, не говоря уже о магах, что приготовили весьма убойные заклинания. Даже лестно, что меня воспринимают как такую серьёзную угрозу.
Впрочем, ничего удивительного. Если за пределами ордена мало кто знает о моих способностях, то Стражи-то прекрасно представляют, на что я способен. Если я решу сбежать, всех этих мер будет недостаточно, но пусть они считают, что я никуда не денусь.
— Иди вперёд, — приказывает Радов, тыча рукоятью меча мне в спину.
— А давайте вы будете держать оружие при себе? Можно просто сказать. Я же не сопротивляюсь.
— Хочешь попробовать? — рычит Герман.
— Если захочу, вы сразу узнаете. Давайте не будем проверять, у меня и без того настроение не очень, — говорю я, глядя на него через плечо.
— Топай давай, — бурчит капитан, убирая меч в ножны.
— Так значительно лучше, — киваю я.
Направляюсь внутрь здания, где с меня снимают наручники, но взамен тут же надевают антимагические кандалы. Будь я обычным магом, они бы заблокировали течение маны в моей ауре, и я бы не смог сотворить ни единого заклинания.
Запретить мне взаимодействовать с Астралом эти милые браслетики никак не могут, но пусть все думают, что кандалы сработали. На всякий случай убираю доспех, вдруг кто-нибудь обладает повышенным магическим чутьём и астральную энергию тоже сможет почувствовать. Хорошо хотя бы, в этот раз руки сковали спереди, а не за спиной.
У меня забирают телефон, деньги и мана-кристаллы, которые находятся у меня при себе.
— Хоть рубль пропадёт — спрошу вдвойне, — говорю я тюремщику.
— Посадите его в дальнюю, — приказывает Герман.
— Так точно, капитан, — отвечает тюремщик.
— Не спускайте с него глаз, понятно? Он слишком опасен.
— Капитан, тебе ведь потом придется извиняться. И если я посчитаю твои извинения недостаточно искренними, то буду делать вид, что вовсе не знаком с тобой.
— Это вряд ли, я ни за что не стану извиняться перед поклонником Хаоса. Увидимся на твоей казни, — произносит Радов напоследок и быстро уходит.
Жаль видеть его таким подавленным. С другой стороны, это многое говорит о его хорошем отношении ко мне, которое испортилось лишь временно. Потому что я обязательно восстановлю своё доброе имя. И на коньяк, для меня ему придется очень много потратится. Надо будет узнать какой получше и подороже. Чтобы он полугодовую его зарплату стоил.
— Мне нужно поговорить с командором, немедленно, — говорю я тюремщику.
— А мне нужна горячая бабёнка и бутылка дорогого вискаря. Пасть закрой и топай, сраный предатель.
— У тебя что, зубы лишние? — удивляюсь я.
— Топай, я сказал! — хмурится мужик и берётся за дубинку на поясе.
— Сразу после того, как ты позовёшь сюда командора.
Тюремщик подходит вплотную и рычит мне в лицо, обдавая несвежим дыханием:
— Думаешь, ты самый крутой, Зверев? В этих кандалах ты обычный человек! Может, размять тебе рёбра немного, чтобы лучше слушался?
— Во-первых, отодвинься, у тебя изо рта воняет. Во-вторых — не советую пробовать. Я даже в кандалах и без магии могу из тебя конструктор сделать.
— Чего?
— Конструктор. Разобрать тебя на части и потом собрать обратно. Выжить после этого ты не выживешь, но будет забавно, — усмехаюсь я.
— Смешно тебе, да? Ну-ну. Посмотрим, как ты на расстреле смеяться будешь. А может быть, тебя вообще повесят, как бродягу. Я бы так и сделал.
— Ты бы много чего сделал, только вот командуешь здесь не ты. Позвони Дмитрию Сергеевичу и скажи, что я хочу с ним поговорить.
Набрав в лёгкие воздуха, надзиратель рявкает мне в лицо:
— Запрещено! Отправляйся в камеру, иначе я за себя не отвечаю!
— Хватит пугать, у тебя всё равно не получается. Хрен с тобой, показывай дорогу.
Злобно зыркнув на меня, мужик заходит в единственный коридор. Следую за ним, а за спиной идут другие Стражи, продолжая держать меня на мушке.
— Ребята, вы можете успокоиться, я убегать пока не собираюсь. Тем более, на мне вот эти штуки, — приподнимаю закованные руки.
— У нас приказ довести тебя до камеры, — хмуро отвечает один из конвоиров.
— Приказ есть приказ. Я к тому, что можно расслабить булки и убрать пальцы со спусковых крючков. А то стрельнете ещё ненароком.
— Если ты прямо здесь подохнешь, никто не расстроится.
— В первую очередь ты сам расстроишься, потому что убить меня не получится, а за выстрел в спину я оторву тебе палец, чтобы вообще больше стрелять не смог. Готов рискнуть?
— Меньше болтай, Зверев, — бурчит Страж и почти незаметно убирает палец со спускового крючка.
Дальняя камера, в которую приказал отвести меня Радов, находится в подвале, аж на третьем уровне. О солнечном свете на такой глубине даже мечтать не получается. Холодно, а стены покрыты плесенью.
Суровая здесь система безопасности, однако. Пока спускаемся, я отмечаю все детали. Камеры наблюдения повсюду, на каждом лестничном пролёте — массивная железная дверь, усиленная охранными артефактами. Не говоря уже о скрытых сигнальных артефактах и заклинаниях-ловушках, призванных парализовать потенциальных беглецов.
Обычный человек ни за что не сбежит, и маг, на котором антимагические кандалы, тоже. Интересно только, на кой чёрт ордену такая мощная тюрьма? Кого они здесь держат?
Собственно, проходя мимо нескольких камер, получаю ответ на свой вопрос. Внутри сидят поклонники Хаоса, к которым причисляют и меня, а также браконьеры. Теперь понятно. И тех, и других Стражи сильно не любят, а маги, связанные с Хаосом, весьма опасны.
То, что их вообще здесь держат, немного странно. Мне уже сто раз казнь пообещали. Наверное, из них хотят выудить какую-то информацию.
Когда спускаемся на последний, третий уровень подземелья, тюремщик поворачивается ко мне и говорит:
— Значит, так. Мне доложили, что у тебя в душе живёт монстр. Сейчас ты его призовёшь, и он будет сидеть вот здесь, — он указывает на отдельную клетку, внутри которой на полу нарисован удерживающий рунный круг.
Человека такой круг не удержит, а вот магическое существо очень даже. И к тому же лишит Щелкунчика всех сил, а может, даже будет доставлять страдания. Так что оставлять здесь малыша я не собираюсь.
— Нет, — отвечаю.
— Это не просьба, урод! — снова подходя вплотную, рычит мужик.
Сразу две фатальные ошибки. Первая — не стоило так приближаться. Вторая — не надо было снова меня оскорблять. Я ведь уже один раз предупредил, а повторяться не люблю.
Бью головой в морду надзирателя и с удовольствием слышу хруст сломанного носа. Бедолага отшатывается, хватаясь за лицо. Автоматчики за спиной тут же возбухают, начинают что-то орать. На колени, руки за голову, всё в таком духе.
— Тихо! — прикрикиваю я на них.
— Ты охренел, Зверев⁈
— Он сам виноват. Зачем в лицо лезет? У него из пасти воняет, как будто внутри кто-то сдох. Что насчёт питомца — призывать не собираюсь. Этот дебил наверняка издеваться над ним будет.
— Сука! Я тебе сейчас!.. — гнусаво вопит тюремщик.
Он отрывает руку от окровавленного лица и выхватывает дубинку. Однако наткнувшись на мой взгляд, вдруг застывает и не решается нанести удар. Несколько мгновений молча тараним друг друга взглядами, а потом мужик сплёвывает себе под ноги и гнусавит:
— Да и хрен с тобой! Всё равно недолго проживёшь. И тварь твоя с тобой вместе сдохнет.
— Осторожней со словами, я же и добавить могу.
— Хватит, Зверев, на тебе и так куча обвинений, — примиряющим тоном говорит Страж за спиной.
— Ты этому чучелу скажи, чтобы успокоилось. Я в порядке.
— Умолкни! — верещит тюремщик, топая ногой.
— Показывай, где моя камера, — невозмутимо говорю я, как будто ничего не случилось.
Что-то бурча себе под сломанный нос, тюремщик быстрым шагом топает вперёд по коридору. Дальняя камера оказывается самой последней. То есть буквально самая дальняя, самая глубокая камера в этой тюрьме.
