– Это и есть знаменитый «ламантин»? – спросил он строгим голосом.
– Да, – произнес Татор, лучась от удовольствия. – Десантно-исследовательский транспорт класса «ламантин-тахион». Четыре грузовых отсека…
– Очень хорошо, – сказал Кратов, – что именно четыре. Не больше и не меньше. Все, как ты и обещал.
– Я назвал его «Тавискарон», – продолжал Татор, – по имени индейского божества холода и мрака. Между тем…
– Да, я вижу, – важно кивнул Кратов. – Здесь тепло, и прекрасное освещение.
За его спиной раздалось трудно сдерживаемое грюканье. Татор тотчас же проворно обернулся и окинул свиту стальным взором, но физиономии инженеров выглядели вполне невинно.
Перед самым входом на командный пост Татор вдруг изменился в лице и сделал такое движение, словно попытался прикрыть Кратова своим телом.
– Кон-стан-тин, – сказал он. – Э-э… гм… позволь, я войду первым.
– Фига с два! – с наслаждением сказал Кратов. – Я хочу видеть, что за ужасные следы преступления ты там скрываешь.
– Это не следы преступления, – мрачно произнес Татор. – Тоже мне проблема – какие-то там россыпи кокаина, пара-тройка трупов, лужа крови в неподобающем месте… это легко устраняется. Но здесь все намного хуже.
На командном посту негромко, но достаточно, чтобы заглушить любые посторонние шумы, звучала музыка – кажется, то была «Феерическая симфония до-диез» Витторио Деллафемина. Третий навигатор Феликс Грин сидел в штурманском кресле, закинув ноги в полосатых носках на панель управления и дирижируя невидимым оркестром при помощи зажатой в руке банки, на которой была нарисована самого беспутного вида корова. К вящему нарушению дресс-кода, он был в клетчатых шортах и белой майке. Грин был настолько поглощен своим непочтенным занятием, что даже не услышал, как открылась дверь.
При виде такого бесчинства Татор, казалось, готов был разрыдаться. От его прославленного индейского хладнодушия не осталось и следа.
– Да что же это такое! – почти застонал он. – Стоит на мгновение отлучиться, и корабль превращается в какой-то растленный портовый бордель! На глазах у генерального фрахтователя!
– Ты преувеличиваешь, Эл, – возразил Кратов. – Сразу видно, что у тебя небогатый опыт по части злачных заведений. Я не встречал еще борделя, где звучала бы музыка маэстро Деллафемина.
– На Тайкуне, в районе Айдзанского космопорта, есть трактир Мамаши Тюрьелль… – начал было Белоцветов, но осекся под испепеляющим взглядом Татора.
– Или возьмем Эльдорадо, – подхватил Мадон, вовремя не уловивший тревожных флюидов. – Но не Тритою, местечко довольно благопристойное и консервативное, по тамошним, разумеется, меркам, а, скажем, Линзлааб, что на подветренном побережье Южной Нирритии…
– Ха! – блаженно выдохнул Брандт, от которого, в общем-то, никто и не ждал никакой реакции.
Татор тихонько зарычал.
Феликс Грин уже не сидел, а стоял навытяжку, набычившись и глядя на носки своей обуви. Теперь он был обут в домашние шлепанцы с помпонами.
– Вольно, Третий, – негромко сказал Кратов.
Грин и ухом не повел в его сторону. Невысокий, плотный, с круглой, коротко стриженной башкой, он выглядел нашкодившим сорванцом, который готов был покорно принять любую кару, но отнюдь не собирался раскаиваться в содеянном.
– Одежда не по форме… – трагическим голосом перечислял Татор. – Музыка на командном посту… эти безобразные тапочки… Я представляю себе, что будет твориться на борту моего корабля к концу рейса.
– Эл, дружище, – сказал Кратов. – Если уж мы взялись вспоминать прошлое, то известный тебе Джед Торонуолу никогда не носил летной формы, всему предпочитая полосатые панталоны, причем самые просторные, какие только найдутся в данном секторе пространства, и еще вязаный свитер, подарок его бабушки Нелл. Точно такой же она, помнится, дарила и тебе, не понимаю, почему ты его не носишь… А вот однажды я путешествовал на трансгале «Сфазис-Ригл Центаурус», и вышла из строя система охлаждения, так что все пассажиры ходили в купальных костюмах, и команда, уж поверь мне, от них не отставала. Особенно симпатично выглядели стюардессы.
– На «Тавискароне» нет стюардесс! – процедил Татор сквозь зубы.
– Ну вот, начинается! – разочарованно протянул Кратов. – Как же это – нет стюардесс?! Кого прикажете мне щипать за попки?.. – Белоцветов открыл было рот, но от подсказки благоразумно удержался. – Весь круиз, можно считать, бесповоротно испорчен. Что же, небось и один гальюн на всю команду?!
– Во всех каютах есть и свой санузел, и душ, – сказал Татор озадаченно. – Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я не клоню, – возразил Кратов. – Я повторяю, как попугай, одно и то же. Не нужно мне, старому звездоходу и почетному плоддеру, всякой парадной показухи. И гальюны я видывал разные: не только один на всю команду, а и вообще ни одного на целую планету. Плевать я хотел на уставы, и… что там еще делают в подобных случаях?.. и чихать тоже. Видывал, соблюдал и нарушал, со всем моим почтением. Если верхняя пуговица твоей рубашки окажется расстегнута, в обморок я не упаду.
Белоцветов и Мадон, не сговариваясь, дернулись руками в направлении своих верхних пуговиц. Разумеется, все было безнадежно расстегнуто. Брандт же после краткого раздумья внимательно исследовал взглядом собственные брюки спереди.
– Ты напрасно вступаешься, Кон-стан-тин, – укоризненно сказал Татор, у которого все, как и всегда, было в безупречном порядке. – Ты слишком добр и снисходителен. Есть у тебя такое странное качество. Но ты просто не знаешь, с чем имеешь дело.
– Наверное, ты хотел сказать – «с кем»? – спросил Кратов.
– Отнюдь нет, – покачал головой Татор. – Именно «с чем». Речь не идет о персоналиях. Речь идет о явлении…
– Ну, не знаю, – промолвил Кратов. – Вот если вы не доставите меня туда, куда мне надо, или доставите не вовремя, или я не найду здесь светлого пива, когда захочу, вот тогда уж я и сам, пожалуй, возьмусь за пистолет.
– Порядок, – горько произнес Татор, – на то и порядок, что он порядок.
Белоцветов не сдержался-таки и прыснул за его спиной.
– Мысль изрядная, – сказал Кратов. – К логике не подкопаешься. А бардак, следовательно, оттого бардак, что уж чем-чем, а порядком его не назовешь.
– Ужасно, – как видно, совсем отчаявшись, сказал Татор. – Третий, доложите, в конце концов, о состоянии программы полета.
Феликс Грин шумно выдохнул.
– Ну вот! – закричал Мадон негодующе. – Я так и знал! Вы посмотрите на этого пройдоху! Он опять не дышал!
– То есть как это? – осведомился Кратов. – И, если уж на то пошло, зачем?!
– Да он всегда так! – гневно продолжал Мадон. – Его равняют и строят почем зря, а он встанет по стойке «смирно», задержит дыхание и отключится!
– Каков нынче рекорд? – деловито осведомился Белоцветов.
– Восемь минут, – сообщил Грин, радостно улыбаясь. – Но это было вчера, когда Три-Же решил, что я сбондил его кристаллик с «Морайа Майнз». А сегодня – так, пустяковая тренировочка, три с половиной минуты…
– Какой я тебе Три-Же?! – кипел Мадон. – Никакой я тебе не это самое!.. А записи мои, как только я захочу посмотреть что-нибудь старинное и душевное, непременно исчезают и отыскиваются уже у тебя, и это даже не праздное наблюдение, а какой-то гадский закон природы!
– Так вы и есть Галактический Консул? – спросил Грин с живым интересом.
– Друзья обычно зовут меня по имени, – уклончиво сказал Кратов.
– Для меня это большая честь, – слегка задохнувшись, объявил Грин. – Я всю жизнь мечтал, еще в школе навигаторов… И еще вас искал один человек.
– Он представился? – спросил Кратов.
– Нет, – сказал Грин. – Он ничего не объяснял, лишь спросил вас и удалился.
– Тогда понятно, – сказал Кратов, который ни черта не понимал.
– Собственно, это была женщина, – заметил Грин.
– А ты говорил – человек… – протянул Мадон.
– Ну вот, и стюардессы подоспели, – вставил Белоцветов.
– Надеюсь, вы не позволили ей подняться на борт «Тавискарона»? – озабоченно спросил Татор.
