В грузовом отсеке их деятельность носила по преимуществу механический характер: поднять одно, переместить туда, освободившееся место занять другим, после чего уделить внимание третьему и четвертому. Груз предназначался к доставке на Авалон в качестве попутного. Что там хранилось в синих, красных и ядовито-желтых с черными полосами контейнерах, Кратов не знал и справедливо полагал, что незачем ему забивать этим голову. Все упомянутые операции исполнялись не голыми руками, а при посредстве сервомехов, каких Кратову в своей практике встречать еще не доводилось. Прежние модели, даже будучи снабжены избыточным количеством манипуляторов, сохраняли отчетливо антропоморфный облик, словно бы их создатели так и не смогли преодолеть голос природы, хотя на самом деле объяснения были иные, вполне рациональные, вот только Кратов за долгие годы успел их позабыть. Эти же видом своим сходны были с десятиметровыми многоножками, с одинаковой легкостью передвигались по полу, по стенам и порой для оптимизации маршрута совершали пугающие пробежки по потолку прямо над головами людей. Кратову они сразу же напомнили астрарха по имени Лунный Ткач, и он поспешил уточнить свое предположение. Белоцветов радостно сообщил, что сервомехи ведут себя прилично, в управлении комфортны, хотя иной раз вдруг проявляют свою очевидно внеземную природу самым неожиданным образом, ни с того ни с сего зависают, словно бы где-то там внутри, на уровне спинного мозга, или что там у них за орган заведует базовой моторикой, сопоставляют полученные от оператора команды с собственным категорическим императивом, не противоречит ли он их подспудным негуманоидным нравственным нормам, как то: допустимо ли принимать конечностями верхней части тела прямоугольные контейнеры по пятницам после захода главного светила; что считать упомянутой верхней частью в зависимости от дифферента грузовой палубы относительно плоскости эклиптики; что надлежит считать прямыми углами в зависимости от того, пребывает ли грузовой отсек и сами сервомехи в субсвете, то бишь в декартовой системе координат, либо же в экзометрии, к которой более применимы соглашения неевклидова пространства с нулевым числом измерений… Покуда Кратов, хмурясь от напряжения, пытался следовать этому внезапному потоку сознания, Мадон, иронически ухмыляясь, вскарабкался на холку случившемуся поблизости сервомеху и вскрыл потайной лючок между сочленений блестящего белого с радужным отливом панциря.
– Вот! – объявил он торжествующе. – Изволите видеть: завод по производству вспомогательных механизмов малой и средней энергонасыщенности, город Кострома!
– Кто тебе сказал, что город Кострома находится в пределах Федерации? – сощурился Белоцветов, несколько огорченный неудавшимся розыгрышем. – Ты когда-нибудь слыхал о существовании населенного пункта с подобным названием на Земле или какой-либо другой человеческой планете?
– Санти, мальчик мой, – сказал Мадон, отпуская сервомеха на волю хлопком по загривку. – У меня была девушка из Костромы. Совершенно земная девушка, я проверял. Она мне многое рассказала об этом городе и связанных с ним поверьях русского народа…
– Это она сделала тебя женоненавистником? – кротко осведомился Белоцветов.
– Я не женоненавистник, – возразил Мадон. – Я простой инженер. Когда принципы действия интеллектронной системы мне не до конца ясны, я обращаюсь с ней с повышенной осторожностью и, если есть возможность, вообще обхожу стороной…
Слегка заскучав, Кратов направился в ангар, где навигаторы Брандт и Грин проверяли состояние транспортных средств – двух тяжелых всезащитных платформ типа «архелон» (металлокерамическая броня, изолирующие поля, собственные энергетические компеллеры, полная неограниченная автономность, то есть хоть в открытый космос, хоть в жерло вулкана, хоть на дно Марианского желоба) и двух яйцевидных гравикуттеров для перемещений по воздуху или даже в безвоздушном пространстве, хотя последнее категорически не рекомендовалось. Брандт по своему обычаю молчал либо издавал междометия нейтральной эмоциональной окраски. Если бы не короткая светлая стрижка и полное отсутствие растительности на пухлощекой румяной физиономии, он мог бы сойти за новомодное издание Чубакки, [59] тем более что рост, стать и экономная манера общения вполне соответствовали необходимым параметрам. Зато Феликс Грин говорил за двоих, делал это непрестанно и в несколько раздражающей манере: слегка замедленно, тщательно артикулируя и не делая пауз в переходах между темами.
– Однажды на такой черепахе я падал с высоты в двадцать миль, – вещал Грин. Его большая круглая голова находилась чуть ниже уровня плеча Брандта, а на ногах имели место все те же убийственные тапочки с помпонами. Поскольку он не вмешивался в процедуру проверки, то можно было предположить, что его присутствие носило сугубо развлекательный характер. – Это было на Энтарде, над плоскогорьем Шиштаниди. Ну, так вышло, не спрашивай, почему.
– Уху-мм… – отвечал Брандт, быстро, хотя и одним пальцем, вводя бесконечной длины кодовые комбинации на выносном пульте ближайшей платформы.
– Я даже успел пожалеть, что в «архелонах» не предусмотрен вертикальный гравигенный привод, только горизонтальный. Так, чтобы свечой в небеса, не получится, хотя, согласись, что не помешало бы. Тогда незачем было бы нам тащить с собой эти два куттера, от которых толку все едино ни на грош. Свечой в небеса для куттера – милое дело, но за все приходится расплачиваться. Защита по минимуму, выживаемость смешная, герметизация условная, да что я тебе рассказываю. Грош – это такая монета, довольно мелкая, только не путай с медалями, потому что медалями награждали за разного рода заслуги и подвиги, а монетами, в том числе и грошами, расплачивались в тех случаях, когда простого «спасибо» бывало недостаточно. Ты можешь себе представить ситуацию, когда нельзя ограничиться устным «спасибо»?
– Х-хы-м-м…
– Вот и я в затруднении. Впрочем, если бы ты спас мне жизнь, наверное, возникла бы именно такая ситуация, и я с радостью повесил бы на тебя медаль. А монеты мы с тобой пустили бы на выпивку в придорожном трактире. Раньше при дорогах всегда были питейные заведения. Сейчас они называются кафе и рестораны. И за выпивку принято было платить монетами, а не так чтобы явиться с пустыми руками, взгромоздиться за стол и выстучать себе из меню пива в том количестве и такого сорта, какого только душа пожелает. А знаешь, о чем я думал, когда падал в платформе без гравигенного привода с громадной высоты на каменистую твердь?
– М-м-м?
– О кружечке холодного темного пива. Напоследок. В кабине было жарко, как в аду, и я подумал, что защита «архелона» не выдержала трения в газовой оболочке и сдохла от перегрева. А потом сообразил, что можно включить систему кондиционирования, и мне сразу стало комфортно падать. Архелон, чтобы ты знал, это не какой-нибудь древнегреческий герой, а гигантская ископаемая черепаха. Может быть, даже хищная. Хотя, должен тебе заметить, наша машина намного крупнее реально существовавших архелонов, не говоря уже о панцире, которому не грозит никакая акула мелового периода. Иное дело Отец Всех Черепах, о котором ты наверняка слыхал, как всякий образованный человек с широким спектром интересов…
– Хм-м-м…
– Собственно, за этим эффектным названием скрывается вполне реальная живая тварь, обитающая в пелагических зонах неподалеку от Суматры, то есть там, где Индийский океан соседствует с Тихим… – Тут Грин обнаружил, что у него появился еще один благодарный слушатель. – А, господин Консул! Очень хорошо, что вы зашли. У меня для вас есть информация сугубо доверительного свойства.
– Вот как! – поразился Кратов, а Брандт не оборачиваясь, одним затылком, изобразил заинтригованное внимание.
Феликс Грин приблизился к Кратову вплотную и, привстав на цыпочки в своих чудовищных тапках, сообщил сценическим шепотом:
– Вас снова искали.
– Да я, в общем, и не скрываюсь, – проворчал Кратов. – Что, все та же экзотическая дама?
