Мурашов отхлебнул из кружки, аккуратно отставил ее в сторону и откинулся в кресле, скрестивши руки на груди.
– Черт, а ведь это проверка! – сказал он с веселым изумлением. – Консул, у вас есть знакомые среди медиков? Все наши былички изобилуют специальной терминологией и юмор capitulatim [73] специфический, мрачноватый…
– Не беспокойтесь, – успокоил его Кратов. – Когда вы начнете завираться или поплывете, я сразу пойму.
– Могу вас заверить, – сказал Мурашов проникновенно. – Я не инопланетный соглядатай. И, если мои предыдущие доводы вас ни в чем не убедили, не человек-2. Спросите хотя бы мастера.
– Да он сам мне про вас поведал, – сказал Кратов.
– Вот как? – вскинул брови Мурашов. – Можно узнать, в каких выражениях?
– Примерно в следующих: «Не знаю, зачем нам медик, но Корпус Астронавтов настоял на своем…»
– Все верно, – кивнул Мурашов. – Этот рейс выполняется независимой компанией «Татор и сыновья», которая официально не подвластна Корпусу Астронавтов. Что не избавляет ее от следования формальным требованиям безопасности, каковые предъявляются в Корпусе ко всем перевозчикам, вне зависимости от их юрисдикции. Разве вы этого не знаете?
– Откуда же мне…
– Теперь знаете. Вдруг однажды и вы пожелаете отправиться в свободное плавание по волнам эфира… Медик и третий навигатор, оба от Корпуса Астронавтов. Разумеется, третий в количественном смысле, а не по его позиции в судовой роли.
– Для медика вы неплохо владеете бюрократическими периодами.
– Было время, когда я ежедневно вынужден был объяснять каждому члену экипажа «Тавискарона», за каким дьяволом… употреблялись и более энергичные выражения… меня втиснули на борт вольного галактического транспорта.
– Но теперь-то все позади?
– Не скрою: то, что придется объяснять свое присутствие еще и пассажиру, застало меня врасплох. – Кратов открыл было рот, чтобы напомнить, кто здесь главный, но Мурашов упреждающе поднял ладонь. – Разумеется, вы генеральный фрахтователь и вообще человек в Галактике не случайный. Но ваше присутствие на борту, да еще и в столь опасном рейсе, есть скорее исключение, нежели правило. Собственно, этим обстоятельством и вызвано повышенное внимание Корпуса к миссии «Тавискарона», в иных условиях сошедшей бы за рутинную. Насколько мне известно, мастер не слишком протестовал. И то: кому захочется в условиях повышенного риска вдруг оказаться без поддержки Корпуса Астронавтов, как каким-нибудь, черт их знает, полоумным крофтам?!
– Так вы приглядываете за ходом миссии?
– Я пользую людей. Вот недавно вправлял Александру-свет Христофорычу вывихнутый палец. Он бы и сам вправил, но у него бы вышло бо-бо, да еще с осложнениями, причем надолго.
– А у вас вышло все как надо?
– Divinum opus sedare dolorem. [74] Вывихнете что-нибудь – сами убедитесь. Но лучше не надо, с меня потом в медицинской комиссии семь отчетов истребуют за инцидент.
– Приму к сведению. Кто же этот третий навигатор, призванный охранять мою безопасность от беспечных удальцов-звездоходов?
– Даю одну попытку, – сказал Мурашов, откровенно резвясь.
Кратов пожал плечами.
– Брандт, разумеется, – сказал он.
– Ну-у, так неинтересно… – протянул Мурашов. – Лучше сознайтесь, что мастер вас предуведомил.
– Я знаю его предпочтения, – сказал Кратов. – Мастер и сам не дурак помолчать, а с такими балагурами, как Белоцветов и Грин, не заскучаешь. Ваш напарник хотя бы умеет разговаривать?
– Он даже умеет петь, и очень прилично, – уверил его Мурашов.
В коридоре послышался шум голосов. Команда «Тавискарона» спешила к обеденному застолью.
– Можно совет? – подавшись вперед, быстро осведомился Мурашов.
«Наверное, я становлюсь параноиком, – подумал Кратов. – Эта несчастная шпионка… фальшивая юффиэй… вынуждает меня за всеми странностями видеть чьи-то длинные и лохматые уши. А между тем весь мир соткан из странностей. Будь он устроен логично и без противоречий, никому и в голову бы не пришло покидать теплую обжитую пещеру… падать сквозь экзометрию подобно камню или стреле… или снаряду… неведомо куда… в поисках чего-то абсолютно непредсказуемого…»
– Можно, – произнес он вслух. – Только умный. Я люблю умные советы.
– Паранойя – дурной попутчик, – вкрадчиво сказал Мурашов. – Помните это, Консул.
2
– Почему Тетра? – спросил Мадон, с громадным любопытством разглядывая разворачивавшуюся на экране видеала карту звездной системы. – Чего здесь четыре?
– Ничего, – откликнулся Феликс Грин. – Здесь всего помногу. Название происходит не от греческого числительного «четыре», а от имени какого-то мифического ирландского короля. Мы находимся на так называемой Кельтской Ветке транспортных коммуникаций человечества. Авалон, теперь Тетра. А есть еще Индийская Ветка…
– И Ветка Безумного Шляпника, – весело подхватил Белоцветов. – Там названия галактическим объектам присваивались, да и по сю пору присваиваются, безо всякой системы, от балды.
– Мне кажется, Безумный Шляпник и здесь неплохо порезвился, – иронически заметил Мадон.
Брандт, управлявший процессом причаливания, отреагировал одобрительным уханьем.
– Соберитесь, джентльмены, – сказал Элмер Э. Татор с некоторым раздражением. – Это вам не высадка на планету, то есть на объект большой, круглый, наделенный собственным полем тяготения. И потому я не желал бы лишиться корабля из-за ваших внезапных приступов любознательности.
Кратов, которого в столь ответственный момент допустили на командный пост лишь из уважения к его статусу, сидел в гостевом кресле в дальнем углу и молчал. Отсюда ему было прекрасно видно все, что творилось на самом посту и на экранах. К тому же он хорошо знал историю Тетры, быть может, даже лучше, чем кто-либо из присутствовавших звездоходов.
Когда-то во время оно здесь замышлялся галактический маяк. Он был необходим хотя бы потому, что на громадном участке пространства, на той самой Кельтской Ветке, по произволу мироздания не возникло ни единой приличной звездной системы с планетами, кометными поясами и прочими непреложными атрибутами астрономической респектабельности. Конечно, не составило труда обнаружить несколько унылых светил, одно другого сиротливее, без перспектив в обозримом будущем обратиться в сверхновые. На заре космических исследований отсутствие планетных систем у этих эфирных сироток ни у кого не вызвало бы вопросов, поскольку в силу антропоцентрической модели мироздания Солнечная система с ее девятью на ту пору известными планетами считалась явлением уникальным. По мере накопления знаний и расширения горизонтов восприятия картина изменилась на диаметрально противоположную, и теперь уже звезды без планет расценивались как исключение из общего правила и становились объектами разнообразных научных спекуляций.
Оценив возможности, человечество, а с ним и прочие окрестные цивилизации, особенно часто пользовавшиеся трассами, пролегавшими по Кельтской Ветке, сочли разумным заложить маяк прямо в пустоте, подвесив его на астростационарной орбите возле безымянного оранжевого карлика и тем самым отчасти скрасив его вселенское одиночество. В качестве прелюдии звезду, следуя традициям Кельтской Ветки, нарекли Тетрой. Сделано это было ради вящей мнемоничности, а заодно и для дополнительной психологической мотивации: всегда приятнее, когда во время работы на тебя падают лучи приличного солнца с собственным именем, а не анонимного плазменного сгустка, не дослужившегося за миллиарды лет бытия ни до чего весомее слепого индекса в звездном каталоге.
Началось строительство. Тяжелые гравибустеры доставили через экзометрию в избранную точку пространства готовые конструкции с тем, чтобы соединить их здесь в единое целое. Поскольку в одиночку такое предприятие никто бы не потянул, то изготовление модулей маяка велось в разных местах Галактики инженерами с сильно разнившимися представлениями о технологиях, и не во всех случаях то были гуманоиды. Монтаж конструкций сразу же вылился в отдельную проблему: ничто не стыковалось ни с чем. Сложные переходные системы только добавили абсурда происходящему.
