Поэтому суров Нохой к своему отряду, гонит вперёд без отдыха. Ценных пленников к дарге отправляет, остальным – головы рубит.
Глубоко в чужие земли забрался Нохой. Итиль переплыли, держась за гривы коней, привязав вьюки к надутым бурдюкам. Широкая река, сильная – четверо не выплыли.
Сыростью тянет от чёрных лесов на севере. Подумал Нохой да и повернул на север: посмотреть, что там и как. Как хороший охотничий пёс: кругами бегает, след добычи ищет.
Засвистели от соседнего десятка: разглядели костёр.
Значит, нашлась добыча.
* * *
Дмитрий гнал коня, будто убегал от погони; словно навис кто-то за плечами – чёрный, безглазый, раскинувший когтистые крылья. Только от себя не убежишь…
Летят серебристые волны ковыля, и омывает душу ветер, густо сотканный из ароматов степного разнотравья. Падает серая пена, и тяжело опадают бока запыхавшегося коня.
Князь увидел на горизонте тёмную стену леса. Опомнился, перевёл на шаг. Подождал, когда товарищи догонят. Посмотрел на невозмутимого Жука, на багрового от непривычно долгой скачки Смороду. Сказал:
– Передохнуть пора. Ищите место дневки.
Безымянная речушка делала петлю, облизывая холм. Тут и разбили бивуак. Гридни напоили коней, развели костёр.
Дмитрий сидел у огня. Обняв колени, смотрел на едва заметное в дневном свете пламя, а видел своё: ночные факелы, перемазанный землёй белый платок, золотые локоны в солнечных искрах…
Сморода кашлянул деликатно. Сказал:
– Надо будет к западу чуток забрать. У речушки-то наверняка рязанская застава.
– Да, – кивнул князь.
– До Федькиного острога два перехода, – заторопился Сморода, – следующая стоянка в лесу будет?
– Без разницы, – буркнул Дмитрий.
Сморода растерянно глянул на Жука. Воевода пришёл на помощь:
– Княже, ты бы объяснил, к чему готовиться. Мы с тобой куда угодно, хоть в омут башкой, хоть на рожон кишкой; да только непонятно, как ты мыслишь того Кольцо достать.
– Точно, – заторопился боярин, – сорок бойцов да тын высокий, не шутка. Мы с тобой до конца, бо слуги верные, но всё же: что ждёт-то нас?
Дмитрий вздохнул. Степная скачка будто проветрила голову, очистила душу. Сказал честно:
– Если вы думаете, что есть у меня хитрый замысел – так честно скажу: нет его. Сначала думал притвориться купеческим караваном со слабой охраной, чтобы Федьку выманить, но теперь понимаю – не то. Даже если в поле его людишек перебьём, ближе к княгине не станем. А теперь так считаю: на месте надо поглядеть. Провести рекогносцировку.
Боярин выпучил глаза.
– Осмотреться, словом, – поправился Ярилов, – и принять решение.
– И то верно, – легко согласился Жук, – на месте – оно завсегда яснее, что к чему. Когда я ещё черниговскому князю служил, ходили мы как-то Торжок брать, и такая вышла с этим городком история…
– Там конные, – перебил подбежавший гридень, – сюда скачут.
– Дозор рязанский? – вскинулся Дмитрий.
– Не, не похоже. Со стороны степи. Может, половцы какие заблудились?
Живо поднялись, разбирая оружие. Сморода пошёл за дружинником вниз по склону, помахивая тяжёлым шаром булавы. Дмитрий видел, как остановился небольшой отряд: трое конных, несколько вьючных лошадей. Один из гостей спешился. Что-то обсуждал со Смородой, размахивая руками – видать, дорогу спрашивал. Потом пошагал к костру. Был пришелец невысок, широкоплеч, шёл нарочито расслабленно, но была в этой походке готовность резко уйти в сторону, с линии стрельбы.
А ещё – всколыхнулось в памяти Ярилова что-то такое, радостное, похожее на детское предвкушение: сейчас войдёшь в гостиную, а там, под наряженной ёлкой – разноцветная коробка, перевязанная яркой лентой…
– Хорь! Братище! – крикнул князь.
И побежал вниз по склону, распахнув руки для объятия.
* * *
Уже выпили первую баклагу браги, и запасливый Сморода пошёл доставать из своего вьюка вторую; уже отхохотали над байками Хоря-Хаима и выслушали сдержанный рассказ Анри о путешествии из сирийского Акко, через Константинополь и до крымской Солдайи.
Третий, назвавшийся Барсуком, сидел тихо, не участвуя в бурном разговоре; только зыркал на Дмитрия из-под капюшона, словно иголки втыкал, и от этих взглядов становилось не по себе.
Про то, ради чего пустился в опасную дорогу, командор тамплиеров распространяться не стал. Упомянул только важное поручение великого магистра и перевёл разговор на другое. Ярилов не настаивал: посторонних у костра хватает. Захочет побратим – поведает позже. Заметил князь: изменился друг-рыцарь, горькие складки залегли у рта. И глаза усталые, поблёкшие, будто гнетёт его некая тяжесть, грызёт изнутри.
Вспомнил Дмитрий о своей беде – сам помрачнел. Скупо рассказал друзьям о злодействах Федьки Кольцо и соперничестве с Юрием Всеволодовичем, обернувшимся похищением Анастасии.
– Воистину, человеческая подлость не знает границ! – воскликнул тамплиер, раздувая тонкие крылья галльского носа. – Пусть бы этот гранд-дюк вызвал тебя, брат мой, на поединок или даже напал бы на Добриш; войны между владетельными сеньорами – обычное дело, и нередко споры о землях и караванных путях решаются мечом, но похищать жён – это низость, свойственная скорее берберским пиратам, нежели христианским правителям. Зло должно быть наказано, а подобная пакость – вдвойне. Встреча с гранд-дюком Владимира входит в мою миссию; но я немедленно после её исполнения швырну перчатку в лицо этого подонка и потребую сатисфакции!
– Погоди, Анрюха, – задумчиво сказал Хорь, – кипишь, как котелок с похлебкой, а тут не горячностью, а умом надо. Зарубить Юрия Всеволодовича недолго, да кто же тебе позволит его на поединок вызвать? Тут требуется другое – и княгиню спасти, и князю лица не потерять.
– Дело непростое, – вздохнул Сморода, – невозможное, надо сказать, дело.
Дмитрий улыбнулся впервые за много дней:
– А мы с побратимами только этим и занимались, что невозможное свершали. Теперь-то я уверен: справимся. Чудесным образом почти все здесь, лишь Азамата не хватает для полного набора.
– Вправду на сказку похоже, – заметил Жук, – вот так, на степном случайном шляхе вам встретиться – это как копьём копьё в полёте расщепить. Один раз на сто тысяч попыток – и то выйти не должно.
– Всё просто, – сказал Анри де ля Тур, – мир огромен, и разнообразных дорог в нём без числа, но благородные мужи ходят одними путями, так что встреча их – редкость, но возможная.
– Тихо! – до сих пор молчавший Барсук вдруг вскочил на ноги, вслушиваясь в вечернюю перекличку цикад. – Будто скачет кто?
– Не переживай, там гридни мои в карауле, ребята обученные, а если… – начал было Жук и осёкся: прилетевшая по крутой дуге стрела ударила в котелок, перевернула в костёр.
Зашипел, заклубился пар; и в этом тумане видел Дмитрий, как упал гридень, пригвождённый к земле вонзившимся между лопатками древком; как захрипел, схватился за лицо Хорь, и кровь побежала между его пальцами; как Сморода смотрел изумленно на торчащий из плеча оперённый черенок…
Стрелы сыпались, словно кто-то вывалил над приречным холмом бездонный колчан, и гремел над степью боевой монгольский клич:
– Урагшаа!
Август 1229 г., город Владимир, княжеские палаты
– Бомм!
Главный колокол Успенского собора подал густой бас – и сразу сорвались с луковок, заметались стаи голубей, словно осеняя белыми крыльями стольный город, желая ему мира и процветания.
– Бомм!
Ошарашенный городским размахом, выскочил из телеги пейзанин, сорвал войлочный колпак. Принялся истово креститься, жмурясь на сияющую маковку Золотых ворот, приняв по бестолковости за церковь белое великолепие въезда в лучшую часть города.
– Тю, деревня, – расхохотался пузатый купчина, – на ворота шапку ломает, будто тот баран.
И пошёл вдоль торговых рядов, прицениваясь к заморским товарам.
Великий князь подождал, пока холопы расстегнут бронзовую львиную морду запонки и снимут шитое серебром повседневное корзно. Сел на резное, фряжской работы, кресло, кивнул:
