"Фантастика 2025-167". Компиляция. Книги 1-24 (СИ) - Фонд А.

Вместо этого, он сел за стол и спросил:

— Ну, рассказывай, ты уже отгулял свой отпуск, вышел на работу, прогульщик? — он шутливо погрозил мне пальцем.

— Да, отгулял, съездил в Якутию, порешал для отца кое-какие проблемы.

— Какие ещё проблемы? — спросил Козляткин, одновременно что-то выискивая в блокноте.

— Да на пенсию же ему оформляться. Там надо было выписки взять, он просто в своё время все документы не сделал. Ещё там кое-что, — отмахнулся я, — со знакомыми его надо было встретиться.

Но Козляткину всё это явно было неинтересно.

— А как у вас дела? — спросил я, чтобы перевести тему.

А вот этот вопрос заставил Козляткина встрепенуться.

— Ой, дела, дела, Муля, тут такое дело… — он понизил голос до шёпота, но потом всё-таки привстал, подошёл, открыл дверь, выглянул — видимо, проверяя, на месте ли Альбертик. Альбертика, кстати, на месте не оказалось. Затем плотно закрыл дверь и вернулся на своё место.

— Сядь поближе, — велел он.

Я придвинул стул поближе к его столу, и Козляткин, нагнувшись ко мне, прошептал:

— Муля, нужна твоя помощь.

— В чём? — спросил я.

— Муля, — практически одними губами прошептал Сидор Петрович, — тут такое дело. У нас планируют создать в рамках Комитета искусств СССР новый отдел, который потом выделится в отдельное министерство. Это будет Министерство культуры СССР. И сейчас рассматривается несколько кандидатур на министра.

У меня сердце похолодело. Я уже понял, к чему он ведёт.

— И вот для того, чтобы принять правильное решение там, наверху… — Сидор Петрович поднял палец вверх, к потолку, и уважительно посмотрел на люстру. Затем перевёл пристальный взгляд на меня. — Так вот, для этого нужна аргументация.

Я сидел, всем своим видом выражая вежливое внимание.

— И вот мне есть возможность, чтобы я тоже попал, поучаствовал в этом отборе. И для этого мне нужен такой проект… эммм… вот как ты сделал по советско-югославскому фильму, только чтобы руководителем был я, а не Большаков.

Я посмотрел на него и прищурился. Я сейчас мог бы припомнить ему, как он покрывал сначала Институт философии и всех этих деятелей, потом Александрова, потом Тельняшева. А сейчас он хочет, чтобы, когда я уже победил всех и фильм вышел на финишную прямую, он решил, что я буду ему в этом помогать! Но, с другой стороны, отказываться вот так, с плеча, тоже нельзя — непонятно, чем для меня эта вся история закончится.

Поэтому я посмотрел на Козляткина и сказал:

— Можно и такой фильм, или какой другой проект сделать. Но тут такой маленький вопросик. А что из этого получу я?

— Ты? — Козляткин, так удивился, казалось, этот вопрос его совершенно шокировал. — А причём здесь ты?

— Ну, я же так понимаю, что вы хотите, чтобы я для вас сделал такой проект, с помощью которого по результатам вы бы победили в этом отборе и стали бы министром Министерства культуры СССР?

Я посмотрел на Козляткина. Козляткин смутился.

— Ну-м… — заблеял он.

— Ну, так да или нет?

— Ну, предположим, да, — с величественным видом кивнул Козляткин.

Этот разговор, его продолжение, ему явно не нравился, но деваться ему было некуда.

— Поэтому раз вы хотите, чтобы проект этот сделал я, то резонно, что я задаю вопрос: что из этого буду иметь я?

Козляткин задумался и сказал:

— Ладно, Муля, сейчас я тебе не могу дать конкретный ответ. Давай так: возьмём на день-два паузу, только не тянем. Ты подумаешь о том, какой бы проект ты мог бы для меня сделать. А я подумаю, что бы я тебе за это мог предложить. Да? — он посмотрел на меня.

Мне не оставалось ничего, как кивнуть и поспешно ретироваться.

Я вышел из его кабинета, пребывая в каком-то смятении чувств, спустился к себе в кабинет и вошёл на своё рабочее место. Марии Степановны где-то не было, а Лариса посмотрела на меня и сказала:

— Муля, я всё подумала и поняла — мне буржуй не нужен.

— Вот и прекрасно, — невнимательно кивнул я.

— Ну, мне нужно, чтобы ты помог мне с квартирой! — заявила Лариса.

У меня аж глаза полезли на лоб от такой наглости.

Глава 16

— А Владычецей морскою ты заодно стать не хочешь? — спросил я, придав своему голосу максимальную ядовитость. — Чтоб уж наверняка?

— Но ты же Ивановой вон как помог! А Пуговкину так вообще свою квартиру отдал! И с Раневской поменялся! — возмущённо воскликнула Лариса, — ты всем помогаешь, а про коллег из общего кабинета, даже не думаешь!

— А ты?

— Что я? — не поняла Лариса.

— А ты кому-нибудь помогала? Хоть разочек? Ты вон даже мужа, который не буржуин, и то решила выбросить за ненадобностью и сменить на более пробивного.

Мария Степановна со своего угла осуждающе хмыкнула.

— Но я передумала! Я же сказала! — пошла на попятный Лариса.

— Надолго ли? И с какой стати я должен тебе помогать? Потому что твой стол стоит рядом с моим? И поэтому я должен тебе организовать квартиру? А то твой муж только журналы читает и всё?

— Хам! — Лариса психанула и выскочила из кабинета.

Дверь хлопнула так, что часть папок упали на пол. Пришлось вставать, собирать их обратно.

— Перебор, Бубнов! — неодобрительно сказала Мария Степановна, вытащила кошелёк из потёртой сумочки и тоже вышла з кабинета, оставив меня, наконец-то в одиночестве.

В столовую пошла, однозначно. Будут сейчас сидеть там с Ларисой, обсуждать, какой я гад и заедать негодование сахарными булочками.

Но я на них не сердился.

Как бы ни были несправедливы слова Ларисы, да и Марии Степановны тоже, но по сути та же Лариса сейчас была лакмусовой бумажкой той ситуации, в которую я угодил после попадания в этот мир.

Известно, что любое действие рано или поздно приводит к последствиям. И не всегда они комплементарны. Часто — совсем наоборот. И даже самое доброе, хорошее побуждение может в результате привести к такому, что мало не покажется.

Поэтому я сейчас, глядя в окно, понимал: когда я только сюда попал, я сразу начал всем помогать. Сработал комплекс защитника, комплекс попаданца, если можно так выразиться. Сначала я помогал Фаине Георгиевне, затем соседям по коммуналке, затем каким-то коллегам, друзьям, окружающим… И в результате, если посмотреть на мою жизнь, которая сложилась у меня сейчас здесь, — сейчас я уже помогаю всем.

При этом из тех, кому я помогаю, мне практически не помогает никто. Даже вот то, что та же Вера поехала со мной в Якутию или там Валентина увязалась следом, — даже это все равно не аргумент: потому что обе они имеют в основе своих действий какие-то личные мотивы, которые ко мне не относятся никак, или очень косвенно.

По сути, на сегодняшний день ко мне бескорыстно относятся только два человека: это Дуся, которая ради меня готова на все и ничего абсолютно не ожидает в ответ, и Фаина Георгиевна. Раньше ещё и Модест Фёдорович тоже также относился, примерно до того момента, как он спутался с Машей; и даже после того его поведение слегка изменилось. Все же остальные, включая и Надежду Петровну, родную мать Мули, и Адиякова, и остальных, — все они постоянно чего-то от меня, от Мули, ожидали.

Я рассмеялся невесело. Странно. Если так посмотреть, то я — крутой коуч, высокорейтинговый наставник по лидерству, по психологии, по всему вот этому. У меня клиентура была от самых топовых бизнесменов до кризис-менеджеров гигантских корпораций. И везде я давал им всем правильные советы и помогал добиваться по жизни многого. И вот, невзирая вот на такой багаж моих знаний, я неожиданно сам для себя угодил в ловушку. В такую ловушку, которую я сам себе и расставил. Потому что своими действиями я незаметно, как для себя, так и для окружающих, приучил всех, что я должен всех обслуживать, всем помогать, всем я чего-нибудь должен. И люди привыкли, и уже страшно обижаются и удивляются, когда вместо ожидаемого исполнения их желаний, я начинаю притормаживать или вообще им отказываю.

И это проблема не только моя. Это проблема, прежде всего, всех тех — я назову их «добрыми», — всех тех добрых людей, которые причиняют окружающим добро, которые творят справедливость. Окружающие садятся им очень быстро на голову. И потом, после того как они уже привыкли получать вот это вот всё, и вдруг добрый человек перестаёт хоть один раз что-то для других делать, — это уже воспринимается как страшное оскорбление, как обида: как это вдруг, почему кормушка оборвалась?