Однако были среди патрициев и те, кто мирно посапывал в своих палатках, среди них известный нам Аврелий Тарквиний. Он хорошо показал себя в этой войне, без страха и жалости убивая врагов империи. Недавно ему удалось выиграть в суде против Сервилии из дома Сципионов, но на войне практики ветра полезны, и посему Луций помиловал ее. Хотя это не помогло девушке, она погибла во время акодийской засады, получив стрелу в горло.
***
Пока императора волновало бегство врага после победы, простых легионеров занимали думы о другом. Они переживали из-за количества неприятелей и возможной смерти в бою. Сидя у костров, легионеры травили байки, смеялись, шутили, пытаясь отделаться от навязчивого чувства тревоги.
У одного из таких костров сидел Пуло, бывший когда-то слугой Марка Друза. С ним довелось сражаться Александру. Пуло скорбел по своему господину. Он винил в смерти Марка Друза нашего героя, поскольку все началось из-за него. Из-за него Демон вернулся, из-за него состоялась экспедиция, из-за него, в конце концов, его господин сгинул в Диких землях. Пуло нашел для себя утешение в новой войне и храбро сражался, показав себя как отличный воин, за это его назначили центурионом в шестом легионе, который назывался Железным. Шестой легион находился под командованием Виктора Марцелла и прославился при взятии Плитей.
– Завтра мы покончим с этими выскочками, – храбрился Пуло, – я планирую убить минимум два десятка гелиосцев.
– Два десятка? – усмехнулся Аррунт, еще один центурион шестого легиона, – а почему сразу не сотню?
– Может и сотню! – нахмурился Пуло, вперив в него свой взгляд.
– А может и тысячу! – ударил себя в грудь Аррунт, явно насмехаясь над Пуло.
– В отличие от тебя, я не боюсь сражаться против врага. Когда мы брали Плитеи, я в одиночку смог зачистить целую башню, а в ней было пятнадцать акодийцев и все Архиепископы.
– Пятнадцать? – рассмеялся Аррунт. – И ты хочешь, чтобы я в это поверил?
– Я могу подтвердить это, – раздался вдруг низкий мужской голос.
Это был Луций, он подошел поближе к костру и окинул легионеров взглядом. В простой тунике, без отличительных знаков, великий герой все равно был узнаваем своими воинами.
– В тот день я видел подвиг центуриона Пуло. Он проявил себя как настоящий симд.
– Господин! – все тут же вскочили и почтительно поклонились.
– Но ты тоже не прав, Пуло, – улыбнулся Луций, – Аррунт вовсе не трус. Когда на нас напали из засады акодийцы, он сумел пресечь панику в собственной центурии и храбро повел воинов на врага.
– Господин… – Аррунт прослезился, осознавая, что сам император помнит и хвалит его.
– Да, господин, – кивнул, склонившись в поклоне Пуло.
– А ты, Секунд, – обратился к еще одному центуриону Луций, – будешь ли ты завтра также храбр, как при штурме Плитей? Я помню, как ты одним из первых взобрался на стену. Тебе сразу же отрубили правую руку, но одним только щитом ты сумел убить многих врагов и, обратив их в бегство, удерживал стену до прихода остальных.
– Да, господин! – воскликнул радостный Секунд. – Целители пришили мне правую руку обратно, чтобы я смог сражаться за вас и дальше!
– Хорошо, хорошо, – улыбаясь, император похлопал центуриона по плечу.
Луций обладал поразительной памятью и знал поименно тысячи своих легионеров. Заприметив во время прогулки по лагерю знакомых воинов, он решил подбодрить их, напомнив былые подвиги. Так Луций делал, поднимая боевой дух симдов.
***
В лагере конфедератов же царила общая уверенность в победе. Никто не сомневался, что завтра они одолеют врага. Боевой дух был высок, как никогда. Все веселились и уже представляли, как скоро прогонят симдов обратно, а затем сами вторгнутся в их земли. Лишь Миюки не могла разделить всеобщей радости. Она провела почти всю жизни в империи Симдов и успела сдружиться со многими ее гражданами. Оттого сердце ее было неспокойно. А еще она переживала за Александра, надеясь, что Баошенгдади удалось уговорить. Она и не догадывалась, что сейчас происходит с членами экспедиции.
***
И вот настало утро. Оба войска вышли из лагеря и построились друг напротив друга. Луций и Аминта объявили воинам: необходимо приготовить оружие и собраться с духом для последней битвы: те, на чьей стороне будет счастье, станут не на день – навек победителями! И прежде, чем наступит завтрашняя ночь, они узнают, Запад или Восток будет давать законы народам. Не отдельные регионы будут наградою победы, но целый континент. Столь же велика и опасность для тех, кому в битве не повезет. И симдам нет прибежища в этой чужой стране, и Конфедерация, исчерпав силы, сразу окажется на краю гибели. В решающее сражение вступали два храбрейших войска, готовые в этот день либо достичь высшей славы, либо погубить прежнюю.
***
Выстроившись, воины и надеялись, и боялись, оглядываясь то на свое, то на вражеское войско, взвешивали свои силы, то радуясь, то печалясь. Командиры ободряли их, напоминая о том, что самим им не приходило в голову. Аминта выехав на белоснежном скакуне вперед перечислял все, что совершено ими героического за прошлые войны с симдами. Усиленный специальной техникой голос его разносился на многие километры, слышно было даже в задних рядах войска.
Луций на вороном коне предстал перед своими войсками. Обычно он не использовал доспехи, но в этой битве надел легатские латы, дабы его было лучше видно. Он говорил симдам об Акодийском царстве, которое почти полностью покорилось им. Когда они окончательно завоюют его, весь мир будет лежать у их ног. Он говорил о недавних боях, в которых они одерживали победу за победой, о врагах, напуганных их мощью.
Император объезжал ряды, обращаясь к воинам с краткими подобающими случаю речами. Он просил легионеров во имя прежних битв показать себя и теперь доблестными воинами, достойными самих себя и отечества, и помнить, что победа над врагом не только прочно утвердит власть их над востоком, но стяжает им и их государству неоспоримую власть и главенство над целым миром. Если же битва кончится несчастливо, павшие в честном бою воины найдут себе в смерти за родину прекраснейший памятник, а бежавшие с поля трусы покроют остаток дней своих позором и бесчестием. Ибо нигде беглецы не найдут для себя безопасного пристанища, а всякого, попавшего в руки врагов, ждет участь, которую легко угадает каждый здравомыслящий.
– Никому бы я не пожелал, – говорил Луций, он выпрямился, лицо его сияло от радости, будто победа уже была им одержана, – на себе испытать эту участь! Когда Судьба обещает нам великолепнейшую награду, победим ли мы, или ляжем мертвыми, неужели мы покажем себя низкими глупцами и из привязанности к жизни отринем лучшее благо и примем на себя величайшие беды? Идите в бой готовые победить, либо умереть! Ибо решимость такая неизбежно приведет вас к торжеству над врагом. Конец войне и ее тяготам близок! Добыча уже в наших руках. Богатейшие города перед нами! Сражайтесь во славу Империи! Сражайтесь и обретете бессмертие в веках!
Войско свое он построил войско так: впереди практики без эссенций, а за ними ряды лучников и тех, кто владеет разрушительными эссенциям. По фронту каждого отряда он поставил лучших бойцов, которые должны были метать в подлетающих фениксов и драконов огромные копья, крепкие и обитые железом. И им, и остальным пехотинцам было приказано уклоняться от нападения зверей и, разбегаясь, постоянно бросать в них дротики.
Эмилию он поместил с конницей на левом фланге, на правом врагу противостоял звериный отряд во главе с Григорием. Между когортами и позади них находилось бесчисленное множество машин, таких, как скорпионы и онагры. Луций гордился таким количеством этих чудесных устройств. Они могли сравнять шансы в противостоянии с могучими зверями.
Аминта же, рассчитывая внушить страх симдам, впереди поставил фениксов и драконов, самую разрушительную мощь армии: всего их было пятьдесят – раньше столько никогда не выводил в бой на континенте Благоденствия. За ними Аминта отвел место акодийцам, коих насчитывалось до пятидесяти тысяч. За ними выстроены были лонгцы, вместе с аванаскими пращниками и гиленскими лучниками, а последними стояли войска, прибывшие вместе с ним из Солнечной республики, на расстоянии ста метров с лишним от передних рядов.
