Уэллс орёт на меня, когда я ещё на середине склада, так что все оборачиваются и видят, что я напоминаю тренировочный манекен палача.
— Проклятье, сынок. Ты по дороге сюда задержался, чтобы выпотрошить оленя, или всё это проделала та маленькая девочка?
Я поднимаю почерневшей рукой сгоревшую куртку.
— Твоя маленькая девочка сделала вот это. А остальное — работа четверых её дружков.
— Там стая?
— Была. Пятеро.
— Это не вяжется с данными нашей разведки.
Я достаю из кармана куртки четыре бумажника и швыряю их на стол.
— Вот твоя сраная разведка.
Уэллс рявкает: «Следи за языком».
— Я забрал это у приятелей Элеоноры. На них всё ещё их пепел. Может, и отпечатки.
— А как насчёт Элеоноры?
Я достаю сотовый из заднего кармана, тыкаю на фотоальбом и подношу так, чтобы Уэллс видел экран.
Он хмурится.
— Что ты с ней сделал?
— У глупышки был огнемёт. Она объе..лась — в смысле, облажалась, и подожгла себя. Затем выбежала под прямые солнечные лучи. Я был бы счастлив по-тихому забрать её сердце, но ей нужно было превратить всё в день Д.
— Останки всё ещё на месте?
— Ага.
— Мы пока обеспечим там охрану. Уборка не является приоритетом, если стая была зачищена.
— Я больше никого там не видел, да и они не похоже было, чтобы кого-то ещё ждали. По всей вероятности, это все, но не дам сто процентов. Как я уже сказал, я вошёл, полагая, что это там одна девочка.
— Мне нужна копия этой фотографии. Отправь по электронке на мой аккаунт.
— Только что.
Уэллс не глядит на меня. Он надевает нитриловые перчатки и исследует бумажники.
Он говорит: «Они пусты».
— Правда?
— Было что-то внутри, когда ты их нашёл?
— Откуда я знаю? Я убивал вампиров, а не проверял их документы. Я видал множество Таящихся, не пользующихся деньгами. Всё, что хотят, они крадут.
— Тогда зачем носить бумажник?
Дерьмо. Тонко подмечено.
— Спроси у психиатра. Мне платят за убийство всяких тварей.
— Верно.
Он поворачивается к стоящей справа от него женщине-агенту.
— Сложите их в сумку и отнесите вниз для идентификации.
— Да, сэр.
Уэллс машет мне следовать за ним. Мы направляемся через весь склад.
Мне нравится движуха штаб-квартиры Золотой Стражи. Здесь всегда есть что-то интересное, чтобы заценить и подумать о краже. Группа агентов в костюмах тайвек [172] и респираторах с помощью автопогрузчика запихивает массивного каменного идола в кузов грузовика. Идол лежит на спине и оттуда, где я стою, это сплошные щупальца и груди, но готов поклясться, что пока они опускают идола, некоторые щупальца слегка шевелятся. На другой стороне сварщики дорабатывают автомобили. Агенты достают из ящиков и изучают новое оружие. Один парень, такой же тощий, обтянутый кожей и выглядящий таким же старым, как мумия короля Тута [173], бродит по этажу и окропляет всё святой водой.
— Какой будет бонус за то, что я разобрался с четырьмя лишними кровососами?
— Судя по виду этих бумажников, мне кажется, что ты уже получил свой бонус.
— Тебе так кажется? Если я случайно и нашёл что-то на месте преступления, поверь, это едва хватит, чтобы покрыть расходы на замену куртки. Кроме того, с такой плохой разведкой, я заслушиваю дополнительных денег просто из принципа.
— Правда?
— Если только ты не знал, что находилось внутри этого здания.
Уэллс остановился и посмотрел на меня.
— Ещё раз?
— Если только ты не знал, что там стая, но отправил меня искать одну неопытную девочку. Разве не так ты бы сказал, если б подставил кого-то?
— Ты спрашиваешь или утверждаешь?
— Как там твоя подружка внизу?
— Не говори о ней так.
Всякий раз, как я упоминаю Аэлиту, Уэллс уходит в оборону. Он к ней неравнодушен, но ангел немного не в его лиге.
— Лады. Как поживает мисс Аэлита? Здорова? Счастлива? Не видал её с самой Авилы.
Аэлита — своего рода ангел сержант-инструктор. Она руководит Золотой Стражей, небесными пинкертонами [174]. Она знает, что я нефилим, и у неё для меня есть миленькое прозвище: «Мерзость». Я почти уверен, что ей хочется видеть меня мёртвым.
— Уэллс, ты послал конфеты и цветы на День Святого Валентина? Знаешь, это не возбраняется. Он был святым.
У него звонит телефон. Он отходит в сторону и тихо говорит в трубку. Мне кажется, что у ангела пылают уши.
Уэллс кивает и убирает телефон в карман.
— Тебе дают бонус в размере двадцати процентов к следующему чеку.
— Двадцать процентов? По-твоему, я кто, ваш официант? Я принёс пять вампиров, а не БЛТ [175].
— Двадцать процентов — это то, что я уполномочен предложить. Бери или откажись.
— Беру.
Он достаёт из куртки белый деловой конверт и протягивает мне. Чек за мой последний заказ от Стражи. В Помоне кучка пригородных друидов пыталась воскресить Инвидию, стайку божеств межпространственного хаоса. Те друиды были прикольными. Они выглядели как статисты из «Шоу Энди Гриффита» [176], в одинаковых белых халатах пытающиеся вызвать дьявола. И что ещё забавнее, их план почти сработал. Их сухопарый предводитель Барни Файф [177] находился на расстоянии одного убитого младенца от уничтожения Южной Калифорнии.
Интересно, если бы я слегка промедлил, и Барни смог бы высвободить Инвидию, мы бы действительно смогли заметить разницу?
Я смотрю на чек, а затем на Уэллса.
— Почему ты всё время впариваешь эту хрень?
— Какую? Соблюдаю закон?
— Я фрилансер, а ты вычитаешь всякие налоги и социальное страхование.
— Ты не похож на типа, который вовремя подаёт декларации. Я делаю тебе одолжение.
— Я не плачу налоги, потому что меня не существует. Ты полагаешь, я собираюсь в шестьдесят пять подать на соцобеспечение?
— Тебе захочется подождать до семидесяти. Дополнительные льготы того стоят.
— Я ничего не жду. Официально я мёртв. Почему я плачу всё это дерьмо собачье?
— Я велел тебе следить за языком.
— Пошёл ты на хер, мисс Манеры. Заставляешь меня убивать для тебя, а затем лишаешь меня денег.
— Эти деньги принадлежат правительству. Оно финансирует то, чем мы здесь занимаемся. Не нравится — баллотируйся на выборах.
Я не хочу никуда баллотироваться. Я хочу запихнуть этот жалкий чек-дешёвку так глубоко Уэллсу в задницу, чтобы он смог прочесть код банка обратной стороной глаз.
Но «Макс Оверлоуд» в настоящее время переживает трудные времена, а я не хочу, чтобы пришлось искать другое место для проживания. В Лос-Анджелесе домовладельцы не хотят, чтобы у вас были домашние питомцы. Что мне делать с дымящей как паровоз отрубленной головой? Гордость — это хорошо, но только деньги заставляют работать свет и душ.
Я наблюдаю за сварщиками, работающими на другом конце склада, поэтому мне не нужно смотреть на Уэллса, пока я складываю чек и кладу его в карман.
— В самом конце времён, когда ваша сторона проиграет, я хочу, чтобы ты вспомнил этот момент.
Уэллс сужает глаза.
— Почему?
— Потому что Люцифер, наёбывая тебя, не ждёт от тебя благодарности. Вот почему он победит.
Уэллс с минуту разглядывает пол. Закладывает руки за спину.
— Знаешь, когда я рос, моя мама много смотрела христианское телевидение. Торгаши адским огнём и серой рассказывают библейские истории и вопят о вечных муках, чтобы заставить дураков и стариков посылать им чеки с социального пособия. Я никогда особо не обращал на них внимания, но однажды, откуда ни возьмись, один этот пожилой морщинистый проповедник начинает рассказывать то, что называет персидской притчей. Так вот, это странно для баптистского привирателя Библии.
