И опять сильно покраснел, стараясь не встречаться со мной взглядом.
— Муля, я схожу, — пробормотала Валентина. Уши её горели, как два алых мака. — Тем более, раз консультация товарищу нужна.
Она кокетливо поправила выбившийся локон из-за уха и игриво бросила на Йоже Гале лукавый взгляд. Тот сразу выпятил грудь, чтобы казаться мужественнее и приосанился.
Я, наконец-то, сообразил и, забрав лекарство и откланявшись, свалил обратно. Правда погрозил Йоже Гале незаметно кулаком и дал поручение Ване Матвееву провести потом Валентину домой (чтобы Йоже Гале сам её по московским улицам не водил, а то потом заблудится и что мы делать будем?).
Сам же, словно на крыльях, полетел обратно, в коммуналку.
Я торопился, чтобы отдать лекарство Нине.
Там уже все женщины разошлись. Дорога в гостиницу, разговор с Йоже Гале и обратный путь заняли у меня довольно прилично времени, очевидно, бабоньки обо всём уже переговорили и устали меня ждать. Что же, оно так даже и к лучшему.
В коммуналке я постучался в дверь, где жили Августа с Василием, с тайной надеждой, что откроет Нина.
Но нет. Открыла Августа.
— Что случилось? — тихо спросила она. Вид у неё был бледный и печальный, под глазами залегли тёмные круги.
— А Нина есть? — спросил я с замиранием сердца.
— Сейчас позову, — устало ответила Августа и закрыла дверь прямо перед моим носом.
Но я уже не обижался на них. Они не успевали убираться дома, из-за дежурств в больнице. А Августа была педантичной немкой и для неё было мучительно стыдно, чтобы посторонние видели беспорядок. Поэтому они и дистанцировались ото всех.
Через миг в коридор вышла Нина. Она была изрядно удивлена:
— Что случилось, Муля? — спросила она.
Вид её тоже был вымотанный до предела, она ещё больше похудела и сейчас напоминала тень от той Нины, которую я впервые увидел на кухне. Только синие глазищи сияли ещё ярче.
— Лекарство принёс, — тихо сказал я, — Вот.
И протянул коробочку ей.
— Лекарство! — ахнула Нина и посмотрела на меня такими сияющими глазами, что каюсь, как это ни стыдно говорить, я на миг аж позавидовал её умирающему мужу.
Она схватила коробку. Прижала её к груди. Глаза её наполнились слезами и заблестели, как синие бриллианты, если, конечно, бриллианты бывают синими.
— Муля! — восторженно выдохнула она, бросилась ко мне на грудь и я вдруг почувствовал, как мою щеку обжёг поцелуй. — Спасибо тебе, Муля!
Она крутнулась и унеслась в комнату.
Хлопнула дверь.
Там, за дверью, послышались радостные возгласы. Началась суета.
Чтобы не мешать, я на негнущихся, деревянных ногах прошёл в кухню. И там закурил. Руки тряслись. Щека всё ещё горела от поцелуя. А сердце трепыхалось мелко-мелко.
Эх, ну почему так? Почему, стоит встретить ту самую, настоящую, самую лучшую в мире девушку, так она обязательно окажется чьей-то женой? Причём верной и любящей?
Вопрос был риторическим.
Я крепко затянулся, обычно курение меня всегда успокаивало. Но сейчас я с раздражением затушил вдруг показавшуюся горькой сигарету и посмотрел в окно. На дворе было уже темно. В стекле отражалось моё задумчивое и какое-то придурошно-торжественное лицо.
Идиот! — выругался я сам на себя. — Размечтался!
В коридоре хлопнула дверь, послышались возбуждённые голоса, шаги — Нина с родителями мужа уходила в больницу, несла лекарство.
Я опять тяжко вздохнул.
Они ушли, а я подошёл к умывальнику и поплескал на лицо холодной водой.
Это немного помогло прояснить мозги.
Чтобы отвлечься, я вытащил из кармана признание Глориозова и перечитал строчки, где говорилось про наши махинации с Госконтрактом…
Глава 23
Сегодня Маша вернулась из роддома обратно в коммуналку.
Так как я был на работе, то встречать её идти не мог; остальные тоже все работали, поэтому встречать и забирать её отправились Белла и… неожиданно Ярослав. Честно говоря, поступок Ярослава меня сильно удивил, но не об этом сейчас речь.
Вечером, сразу же после работы, я забежал в магазин, взял торт и отправился к Маше. Идти мне не очень-то и хотелось, не то, чтобы я не любил все эти мероприятия, но весь день признание Глориозова о госконтракте не выходило у меня из головы. Я даже выдумал какое-то правдоподобное оправдание, но Дуся сказала категорическим голосом, чтобы мы все собрались там, в коммуналке, для того чтобы почествовать нового жителя — Сонечку.
Я прибежал самым последним. Зашёл в ту комнату, где когда-то раньше проживал я, потом жил Михаил с семьёй, а теперь — Маша с Сонечкой. Там уже собрались практически все наши: здесь были и Дуся, и Белла, и Муза, и Валентина, и Ярослав, и Фаина Георгиевна с Глашей, и Рина Зелёная, и Михаил, — в общем, пришли все.
— Муля, где ты ходишь⁈ — возмущённо сказала мне Белла. — Мы уже все давно собрались, за стол не садимся, все тебя только ждём!
— Я в магазин забежал, а там очередь, — сказал я, поставил торт на стол и подошёл к Маше.
Она сильно раздобрела, но выглядела хорошо: румяные щёчки, блеск в глазах.
— Ну, поздравляю, Маша, — сказал я и поцеловал её в щёку. — Ты теперь мать. А где у нас новый член нашего общества?
В ответ раздался писк.
— Сонечка! Вот она! Посмотрите, какая красавица! — мне протянули свёрток, из которого раздавалось тоненькое попискивание. Я заглянул туда и увидел сморщенное личико, безбровое и без ресниц. На меня посмотрели светло-голубые глазки, и рёв моментально стих.
— Она тебя признала! — засюсюкала Маша от умиления.
Лицо её стало лучезарным, лучезарным, и выражение на её лице кандидата наук стало совершенно дебильным. Очевидно включился режим яжематери.
— Она красивая у тебя такая, — сказал я, чтобы польстить Маше, хотя, конечно, как можно судить о внешности новорождённого человека.
— Да она вся такая, как принцесса… она будет красавицей! — тут же наперебой принялись сюсюкать Муза и Рина Васильевна.
— Ах! — тоже защебетала Маша.
И тут же к ней присоединились сюсюкающие Белла и Дуся, и принялись нарасхват рассказывать, какие прекрасные у Сонечки глазки, какой у неё носик и всё остальное.
Я терпеливо выслушал это щебетание, но буквально через полминуты меня чуть не стошнило от общей сироповости, поэтому я торопливо отошёл подальше и уселся за стол.
— Кормить здесь будут? — глядя на умиляющихся баб, строго спросил я.
— Да, да, да! — Дуся, наконец-то, бросила щебетать и принялась споро заканчивать накрывать на стол.
Там, в принципе, уже всё было, Дуся явно постаралась. Я пододвинул к себе тарелку с котлетами и принялся накладывать.
— Да подожди ты, Муля, — сердито сказала Дуся. — Мы же сначала должны выпить за здоровье Сонечки, пожелать ей всего самого лучшего!
— Сейчас и выпьем, и пожелаем, — пообещал я, щедро наваливая себе в тарелку пюрешку. — Пока вы дорежете вот то, что вы режете, я хоть кусочек в себя брошу, а то не доживу я до этого первого тоста — умру с голоду.
Все сразу засуетились вокруг меня, подкладывая кусочки мне в тарелку.
Наконец, когда уже все сели за стол, и даже Маша, которая уложила Сонечку спать, тоже присела с краю, почему-то первый тост велели говорить мне.
Я встал и сказал так:
— Я предлагаю выпить этот тост за нового человека, который появился на нашей планете. Новый советский человек в новом советском будущем. И я надеюсь, что жизнь у неё будет намного легче, чем была у нас. Мы прошли такую тяжёлую войну, и мы победили врага, но впереди у нас будут другие враги и другие ситуации. Я очень надеюсь, что Сонечка пройдёт по жизни легко и у неё не будет таких вот тяжёлых жизненных ситуаций. А ещё я желаю ей любящего мужа и светлого будущего. А также, чтобы у неё в ближайшем будущем появился настоящий отец, — сказал я и посмотрел на мгновенно вспыхнувшую от удовольствия Машу.
Все начали поддерживать меня, засуетились, раздался звон стаканов, все выпили. Затем начали говорить тосты другие. И тут, наконец, Маша, дождавшись, когда все нормально подвыпьют и уже разговор пойдёт по-другому, принялась меня обрабатывать:
