Отец как-то сказал, что это часть праздника. Без этих писков, смеха и слез, без запаха духов и пудры, без всей суеты с примеркой бал можно считать неудачным.
Спустившись в гостиную, я обнаружил Огюста, который сегодня ночевал у меня, куафера с огромным растрепанным альбомом причесок и Дору — ее уже успели одеть в белое платье с пояском под грудью, по античной моде, и портной возился с лифом, прикрепляя к нему крошечные бриллиантовые звездочки. Огюст пил кофе и с видом бывалого знатока и женского пола, и балов говорил:
— Дебютантка должна быть только в белом, и даже не пытайтесь меня переубедить, господин Каруш. Персиковый? Она не какая-нибудь непромытая деревенщина!
Из огромного чемодана действительно выглядывал краешек персикового шелка. Портной закрепил очередную звездочку, пославшую Огюсту кокетливый сиреневый луч, и запустил пальцы в раскрытую шкатулку. Дора, кажется, не дышала — с таким трепетом она смотрела на платье.
Я понимал, что она чувствует в этот момент. Обитательница скучного мира, лишенного и волшебства, и воображения — для нее, конечно, все было чудом.
— Но, мирорд, — произнес портной с режущим восточным акцентом. — Сейчас искрючитерьно модно добавлат сиреневий дымка. Рёгкий паутинка поверх пратья, очень красиво. Ее веричество и их высочества добавряют.
Огюст только рукой махнул.
— Это их дело. Они могут хоть жабу на голову надеть, а наша гостья должна следовать правилам.
Дора вопросительно посмотрела на Огюста, а потом вдруг обнаружила, что я вошел в гостиную и пристально смотрю на нее — она сразу же смутилась, опустила глаза, снова став невероятно хорошенькой и трогательной, и сказала:
— Доброе утро. А я тут… с платьем.
— Доброе утро, — ободряюще улыбнулся я, сел на диван и спросил: — Помнишь, братка, как наши сестры собирались на балы?
— О да! — воскликнул Огюст и рассмеялся. — Еще бы я не помнил, Оливия однажды прижгла мне ухо щипцами для завивки!
Дора ахнула.
— Почему? Что ты сделал?
— Он сказал, что Оливия похожа на цаплю в юбке, — ответил я. — Весело у нас было, ничего не скажешь.
Портной прикрепил еще одну звездочку и сказал:
— Все, миреди может снимать пратье. Я приготоврю остарьное уже посре обеда, — он обернулся ко мне, прекрасно понимая, кто в доме хозяин и кому следует задавать вопросы, и поинтересовался: — Мирорд Мартин, но все-таки, может, стоит добаврат сиреневий дымка?
Дора умоляюще посмотрела на меня. Сейчас она была настолько хорошей, что и у меня на душе сделалось хорошо.
— Давай хотя бы посмотрим! — попросила она. — Ведь ее можно будет и снять, если что.
Мне оставалось только кивнуть. Все это было таким трогательным и забавным, что я не хотел портить все веселье. Огюст лишь завел глаза к потолку и махнул рукой.
— Доставайте вашу дымку, — улыбнулся я, и портной нырнул в чемодан и вынул круглую бляху артефакта.
— Удивительно, — заметил я. — Швейных дел мастера теперь работают с артефактами?
Портной кивнул и ответил:
— Недавный изобретение. Очен удобный.
Артефакт с легким жужжанием начал работу, и над Дорой заискрились мелкие сиреневые звездочки. В воздухе запахло грозой и морем. Звезды становились крупнее, липли друг к другу, выбрасывая длинные тонкие лучики, и опускались на белую ткань платья. Спустя несколько мгновений бальный наряд Доры был накрыт невесомой сиреневой паутинкой, нити которой переплетались, создавая причудливые цветы и диковинные узоры. Портной опустил артефакт, Дора обернулась к зеркалу и восторженно ахнула, прижав ладони к губам.
Она действительно была красива — какой-то далекой, почти недостижимой красотой. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь так же, как когда-то давным-давно, в юности, так светло и беспечно, словно наша жизнь могла бы быть только хорошей. Портной правильно оценил мою улыбку, потому что сразу же уверенно произнес:
— Очен красивый. Очен. Все будут смотрет торько на миреди.
Я покосился на Огюста и кивнул.
— Тогда оставляем. Наша дебютантка будет в сиреневом.
Это было какое-то очень доброе и домашнее чувство. Отец всегда выносил вердикт по поводу платьев дочерей и жены, и сейчас я вдруг ощутил, что мое прошлое было не просто картинками в памяти — оно было настоящим и живым. Оно было хорошим.
Дора улыбнулась, и в ее глазах появился сиреневый отблеск.
— Спасибо, — негромко ответила она и повторила: — Спасибо.
* * *
Артефакты неторопливо вращались высоко под потолком, и на всех, входящих в бальный зал, сыпались золотые снежинки, напоминая: наступила зима, а с ней придут Новый год, санки, глинтвейн с яблоками и дольками апельсинов, снежные горы и колядки на Рождество. Про морозы, от которых трескаются стекла в окнах, сейчас никто не думал — всем было весело, на лицах девушек цвел румянец, и музыка была легкой-легкой, словно хотела подхватить и унести на волнах.
Дора, которая сейчас держала меня под руку, смотрела по сторонам с детским восторгом. Я видел, что ей нравится все — и гирлянды из белых роз, украшавшие стены и колонны бального зала, и тропические бабочки в прическах дам, и оркестр, который сейчас играл на балконе, и винные фонтанчики, окруженные горами сладостей. Огюст предложил:
Назад
123…9
Вперед
— Думаю, самое время для первого бокала шипучего.
И мы неторопливо направились к янтарному фонтану, по игристой поверхности которого прыгали золотые рыбки. Все, как в старые времена: король Георг всегда следовал традициям и не менял их, если они работали так, как надо. Нас провожали любопытные взгляды гостей — всех интересовал и я, которого считали мертвым при жизни, и моя спутница, о которой уже знали, что Дора иномирянка, невинная дева, которой удалось пробудить волшебника. Вдобавок, сиреневая дымка на белом платье сразу же выделила Дору из всех девушек, впервые выходящих в свет, и я краем уха услышал разговор возле соседнего фонтана:
— Думаешь, Цетше отпустит ее танцевать?
— Держи карман, братец. Эти Цетше, как драконы. Своего не отпустят.
«Конечно, не отпустим», — мрачно подумал я и, подставив бокал под одну из струй, покосился в сторону говоривших. Два молодых человека были явно из семьи герцогов Карносса, если судить по рыжим волосам, ранним залысинам и длинным носам, которые они мочили в бокалах с красным вином. Один из них, повыше ростом, поймал мой взгляд и с достоинством поклонился. Я улыбнулся и негромко сказал Доре:
— Братья Карносса уже хотят с тобой танцевать.
Дора бросила быстрый взгляд в сторону молодых герцогов, отвернулась и негромко рассмеялась.
— Эти рыжие? Ну нет, — и она посмотрела на меня с теплом и надеждой, словно хотела сказать что-то еще, но не решалась. Зато сказал я:
— Конечно, нет. Тебе ведь есть, с кем танцевать. А я соскучился по танцам, скажу честно.
Лицо Доры озарило счастливой улыбкой, и в этот момент оркестр заиграл торжественное «Славься!» — в бальный зал вошел государь с супругой. Все согнулись в поклонах, мужчины опустились на одно колено, приветствуя его величество. Король отдал всем общий поклон, и музыка сменилась на более легкую и плавную — начинался первый танец.
По традиции бал открывала правящая фамилия — потом Георг отправлялся за карточный стол, и я помнил о его приглашении. Сейчас, когда пары выходили в центр зала, меня вдруг охватило давно забытое чувство, похожее на пузырьки в бокале, которые бьют в нос и заставляют смеяться и чувствовать себя молодым, веселым и открытым всему, что приготовила жизнь. Я протянул Доре руку и произнес:
— Миледи Дора, позвольте пригласить вас на танец.
Дора улыбнулась, взяла меня за руку, и вдруг на ее лице появился самый настоящий страх. «Она ведь не умеет танцевать», — подумал я. Да и когда ей было учиться? В своем мире она ухаживала за лежачей больной, в нашем тоже было не до танцев. А теперь все будут смотреть на нее и подмечать каждую ошибку.
Но ведь рядом с ней Мартин Цетше. Этого нельзя упускать.
