Катерина между тем смотрела на меня пронзительно и отчаянно кусала себя за губу. Но не отвечала. Тогда я решил немного ей помочь.
— В Москве, я слышал, имеется госпитальная школа, основанная еще полвека тому назад. Не ее ли ты имеешь в виду?
— Возможно, — ответила Катерина после продолжительной паузы.
— Но слушателей женского полу туда, кажется, не принимали?
— Возможно, — снова сказала Катерина.
— Но! — Я поднял вверх палец. — В порядке исключения, учитывая заслуги родителей и талант Катерины Романовой в лечебном деле, руководство госпитальной школы вполне могло принять указанную девицу в качестве слушательницы без предоставления пансиона.
Катерина хмыкнула.
— Не понимаю, о чем ты, — проговорила она, — но уверена, что так оно все и было.
— Я рад, что мы уладили этот вопрос! — Я хлопнул по подлокотникам кресла и поднялся на ноги. — Предлагаю отправиться к портнихе немедленно, у нас чертовски мало времени…
У портнихи проторчали изрядно. Пока Катерина примеряла одно платье, затем другое, пока снимали мерки для пошива третьего — я умаялся совсем торчать на улице, терзаясь, когда же закончится наконец это бесконечное ожидание.
Гаврила на козлах невозмутимо дымил трубкой и, кажется, дремал при этом. Не открывая глаз, он между делом сообщил мне, что курить ему девица Романова тоже запретила, и что занятие это не менее вредно для его сосудов, нежели кофий. Так что рассказывать ей, что он курит трубку вовсе не обязательно.
— Ох и настырная она! — сообщил Гаврила. — Если что в голову взбредет, как прицепится — не оторвешь! Что клещ твой…
Какой-то особой настырности я в девице пока не заметил, но мнению своего слуги был склонен доверять. Уж он-то женщин знает получше моего. Детишек у него хотя и нет, а вот женщин было предостаточно. Еще батюшка мой будучи живым, укорял его за эту слабость.
— А знаешь, барин, как Катерина наша называть меня удумала? — спросил Гаврила и покосился на меня, открыв один глаз.
Ну вот, здравствуйте! Скажите мне на милость, ну как еще можно называть человека, которого зовут Гаврила, кроме как Гаврилой?
Оказалось, что можно.
— Она зовет меня Гавр! — хвастливо оповестил Гаврила. — Красиво, да, Алёшка? Гавр! Будто я и не из деревни Дурандейки, а из какого-нибудь города Парижу. И на душе у меня от этой мысли так радостно становится, барин. Вот ты когда-нибудь бывал в Париже?
Спрашивает меня, как будто сам не знает, что ни в каком Париже я сроду не был.
— Не бывал, — ответил я ему угрюмо. — И ты не будешь. И зовут тебя Гаврила, а никакой не Гавр!
— А это ты девице своей скажи, — с плохо прикрытой хитрецой молвил Гаврила. — Ты у нее тоже вмиг из Алешки превратишься в какого-нибудь… Алекса! Терзает меня один вопрос, барин, вот только не знаю, осмелишься ты мне на него ответить или нет.
И сам молчит, ждет, когда я первый что-нибудь скажу.
— Ну давай уже, спрашивай! Не тяни, Гаврила, кота за яйца!
— Где ж ты, барин, отыскал эту девку? И для чего в дом к нам привел? С каким умыслом?
Вообще-то, мне от Гаврилы скрывать нечего. Я точно знаю, что если понадобится, он за меня и жизнь, и душу отдаст. Но не могу же я рассказать ему, как в здании бывшего лазарета она, совершенно голая, пыталась напасть на меня с палкой в руках!
— Без всякого злого умысла, Гаврила. Просто ей нужна была помощь. И я не мог отказать, понимаешь?
Гаврила выбил трубку о каблук сапога и тяжело вздохнул.
— Понимаю. Как не понять-то? На твоем месте я бы тоже не смог отказать… такой-то девице!
Пока мы ждали Катерину в экипаже, она пару раз выбегала к нам, чтобы испросить у меня дозволения купить еще вещей. То шляпку, которую на днях привезли якобы из самой Франции, то еще какие-то женские предметы, назвать которые вслух она так и не осмелилась, а только потрясла у меня перед носом растопыренной пятерней:
— Мне это совершенно необходимо, Алёшка! Девушке без этого никак! Не жопся, барин, денег-то навалом у тебя, поди!
За словом в карман она не лезла. Все нужные слова у нее всегда наготове были, но никто не мог знать заранее, какое именно она употребит. Так что домой мы вернулись с покупками, которые изначально делать и не планировалось. И даже ваза под цветы среди них оказалась. И где только она умудрилась ее взять? Убей бог не помню. И была эта ваза немедленно поставлена на камин в гостиной. А Гаврила, которого Катерина теперь действительно называла не иначе как Гавр, вызвался принести для нее цветов.
Сама Катерина немедленно направилась в свою комнату примерять перешитые наряды, а я прилег немного отдохнуть, да обмыслить все события, что произошли со мной за последние сутки.
Итак, гонец в Сагар, порванный волками в лесах под Новгородом… Жалко парня, но жизнью своей он расплатился за то, чтобы магам стал известен замысел светлейшего князя Черкасского о приведение в действие Немого Заклинания. Для чего ему это нужно, я не знаю, но свое дело я сделал — оповестил магистров магии о готовящемся событии. Теперь пусть они думают, как поступить далее. У них головы большие, не то что у нас, простых камер-юнкеров.
Теперь следующее. Катерина Романова, обнаруженная мной в заброшенном лазарете в состоянии умственного расстройства. Ну, или помешательства — тут уж кому как угодно. Девушка славная, весьма недурна собой и очень ухоженная, что говорит о том, что она не простых кровей.
Если не соврала насчет своего имени, то она из весьма знатного рода, хотя и не особо древнего. Новгородские и Московские Романовы с ней в родстве. А вот о Питерских Романовых я ничего не слышал, хотя моя новоявленная «кузина» уверяет, что она именно из Петербурга.
Ладно, об этом я еще подумаю, да поспрошаю осторожно у знающих людей. Может и найду ей родственников. Опять же, в этом свете наш предстоящий визит на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева выглядит весьма полезным. Туда приглашено огромное количество питерской знати, и если Катерина в самом деле благородных кровей (а я в этом уверен), то очень может быть, что кто-то из родни ее там признает.
Хорошо это или плохо, судить пока сложно, но одно я знаю совершенно точно: в обиду я ее не дам.
И теперь третье: сама грядущая ассамблея. То, что генерал-полицмейстер Шепелев не сможет нынче вечером на ней присутствовать — это, конечно, на руку. Сие позволяет мне взять с собой на мероприятие свою «новгородскую кузину». Но как-то боязно мне одному там быть от лица всего сыскного приказу! Значит, один там за все и отвечать буду.
А вот как явится на эту ассамблею светлейший князь Черкасский! Или того пуще — сам государь-император со своей государыней Марией Николаевной, в девичестве Магда фон Ингельштром, сагарская прынцесска. В России ее не особо жалуют, потому как язык толком выучить она так и не сподобилась, да и наследника по сию пору родить не смогла (хотя, тут уж неизвестно чья больше вина — ее личная или же государя). Но, с другой стороны, и недовольства большого она не вызывала, поскольку личностью была тихой, беззлобной и почти совсем незаметной. Словно и не было ее вовсе.
Не дай бог чему случиться на ассамблее при императоре! Хотя, безопасность государя в ведении Тайной канцелярии, и я к ней никакого отношения не имею.
Рассуждая таким образом, я незаметно для самого себя и задремал. Ненадолго, впрочем. Проснулся от того, что меня кто-то теребил за плечо:
— Алёшка, проснись! Сумароков! Да проснись же ты!
Очнувшись, я приподнял голову. Рядом стояла Катерина, завернутая в одеяло — только глазюки торчат наружу.
— Катерина, ты что ль? — Я сел на кровати. — Что опять?
— Беда, Алёшка!
Я покосился на шпагу, которую оставил на столе, и прислушался. В доме было тихо, только через открытое окно доносились звуки с улицы: громыхала по булыжнику телега, где-то в соседних домах орали друг на друга коты, кто-то пьяно кричал.
— Какая еще беда? Ты почему в таком виде?
— Я платье не могу надеть!
— Это почему еще? — все еще ничего не понимая, я растер кулаками глаза.
