Камень. Книга восьмая (СИ) - Минин Станислав

Спокойно поваляться на солнышке мне не дали, минут через десять после ухода Демидовой ко мне присоединился воспитатель и молча сунул свой телефон.

— Прохор, а если я не считаю Филиппа X Савойского глубокоуважаемым? — оторвался я от прочтения текста вызова. — Я его, тварину, тупо хочу завалить без всякого уважения.

— Ты издеваешься?

— Пошутить нельзя?

— Читай давай, время поджимает.

— Хорошо-хорошо…

Кремлевские или МИДовские крючкотворы наворотили, конечно, по полной и от души — и многоуважаемый, и неприятный инцидент с печальными для нас всех последствиями, и соболезнования семьям погибших, и требования жесткого наказания всем соответствующим должностным лицам, проявившим преступную халатность, и моя глубокая обида, и глубокая обида всего рода Романовых, которую можно смыть только кровью самого Филиппа, и ответственность всех Савойских, если сам Филя попытается уклониться от дуэли. Короче, читал и плакалъ!

— Сильно? — ухмыльнулся Прохор, когда я вернул ему телефон. — Все писалось с прицелом на публикацию, сынка. Кстати, ты заметил, что нигде нет упоминания ваших с Филиппом титулов?

— Ну… — замялся я. — Так написано, что зачитался и не обратил внимания.

— Ладно я, простой сапог с военно-розыскным образованием, а ты на цельного юриста учишься, — покивал осуждающе воспитатель. — Проехали… Мне Саша сказал, мол, они хотели создать иллюзию, что один простой дворянин вызывает на дуэль другого такого же — какие-то там двойные толкования параграфов и подпунктов. Короче, не заморачивайся, лови письмо и шагай к своей Шереметьевой — ее дед уже барыши подсчитывает от резкого увеличения траффика на их ресурсах.

— Ловлю и иду…

Такую реакцию Ани Шереметьевой предвидеть я не мог — чем дальше она читала текст вызова, тем бледнее становилась, а, вернув телефон, заявила срывающимся голосом:

— Алексей, у тебя что, совсем совести нет?

— В смысле? — не понял я.

— В коромысле, Романов! Сначала на Ибице ты мне все нервы истрепал, когда против беснующейся толпы впереди всех наших пошел, а сейчас решил короля Испании на дуэль вызвать? Ты понимаешь, что Филипп вызова не примет, но подобного оскорбления тебе никогда не простит?

— Ну… — совсем потерялся я.

— И найдет повод поквитаться, а методы у него будут отнюдь не джентельменские.

Бледность у Анечки сменилась румянцем, грудь в купальнике начала высоко вздыматься от учащенного дыхания, да и сама она сейчас напоминала мечту подростка пубертатного периода — молодую сексуальную, но строгую училку, отчитывающую своего ученика. Очков и указки только не хватало…

Бл@дь, гребаное воздержание! А что со мной будет дальше? Хоть в Москву на ночь улетай, потому что визит Алексии в Монако при сложившихся обстоятельствах крайне нежелателен.

— Я не отдам это в печать, — строгая Аня скрестила руки на груди и мило прикусила нижнюю губу. — Только через мое хладное, бездыханное тело.

— Анюта, милая, вопрос уже решенный и со старшими Романовыми согласованный, — вздохнул я и решил использовать последний аргумент. — Лучше опубликовать через тебя, чем через кого-то левого — тебе я хотя бы доверяю…

— Доверяешь? — глаза девушки сузились. — И вопрос согласован со старшими Романовыми? Хорошо, Лешенька, раз я никак не могу на эту дурость повлиять, обеспечишь мне полный эксклюзив на освещение событий, связанных… — она потерялась, но быстро нашлась. — Ты меня прекрасно понял. Как там говорили мудрые: не можешь предотвратить — возглавь? Мы договорились, Алексей?

— Договорились, Анна, — выдохнул я. — Лови письмо.

Когда я вернулся к Прохору, тот вовсю ухмылялся:

— Дураком называла?

— Аня слишком хорошо воспитана. Попробовала отговорить, а потом потребовала эксклюзива на освещение всей нашей деятельности.

— Ожидаемо. Далеко пойдет девка, если муж и дети не остановят.

— Что насчет эксклюзива?

— Это к Нарышкину, он у нас за эту сферу отвечает. А вот и наш дипломат под прикрытием, легок на помине…

— Алексей Александрович, беда! — с ходу заявил взволнованный генерал. — Наше посольство в Париже с самого утра атакуют представители Honda, Yamaha, Kawasaki и Suzuki, буквально требующие передать вам на тест-драйв свои мотоциклы. Все четыре японских концерна уже отправили контейнеры с образцами своей продукции в Монако, а адресатом указали великого принца Алексея Романова, что, сами понимаете, осложнит логистику доставки товара до конечного получателя. А у нас с японцами мир и дружба, как бы конфуза не вышло… Сами знаете, как они щепетильны в вопросах проявления уважения.

— Не было печали, просто уходило лето!.. — выдохнул я. — Алексей Петрович, родной, и это, по-вашему, беда? Беда — это когда… — перед глазами стояли Демидова с Шереметьевой, и каждая, бл@дь, по-своему соблазнительная. — Беда — это когда мне ради решения государственных проблем приходится обещать начинающим журналисткам права на эксклюзивное освещение всей нашей деятельности. Договоримся так: я решаю с японскими контейнерами, а вы в тандеме с Прохором Петровичем разбираетесь с очаровательными и соблазнительными журналистками.

На вопросительный взгляд Нарышкина ответил ухмыляющийся Прохор:

— Алексей Александрович имеет в виду княжну Шереметьеву, которая может оказывать на нашего великого князя определенного рода влияние.

— Я понял, — невозмутимо кивнул генерал. — Сливы грязного белья приветствуются?

— Если только от него будет не так сильно вонять, — заявил продолжавший улыбаться воспитатель. — Желтизну мы не признаем, но французскую прессу, помимо российской, гарантируем.

— Горячими сливами обеспечим, особенно если они во французской прессе будут опубликованы.

— Может, по рюмашке, Петрович?

— Можно и по рюмашке, Петрович…

А я под многозначительным взглядом Прохора зашагал в сторону нашей компании, тусующейся около бара, и после дежурных упреков в игноре «высшего общества» практически слово в слово повторил информацию, донесенную до меня Нарышкиным. Ева «намек» поняла правильно и тут же заверила, что все грузы в ближайшие дни будут подвергнуты особо тщательной проверке и обязательно найдут своего получателя, а эмоциональный Багратион на радостях с брызгами раздавил свой бокал с пивом:

— Алексей, ты представляешь, сколько в этих контейнерах будет классных японских кроссовых байков? Да я… Да мы все побережье на них объездим, в каждую бухту заглянем! Везде искупаемся!

— Сандро, — улыбался я, — тебе сегодня ночью мало приключений было?

— Виноват… — подобрался он, посерьезнели и все остальные. — Но байки, хочешь не хочешь, Алексей, надо испытать. Грех добру пропадать.

— Ты ответственный, — кивнул я. — Что там по мотоклубу?

— Документы в работе, — он покосился на кивающего Долгорукого, — к нашему возвращению на родину все будет готово.

— Вот и славно.

Слегка обиженным выглядел только Джузеппе, с которым я решил поговорить позже, да Аня Шереметьева сверлила меня подозрительным взглядом, но это меня уже волновало мало — дело сделано, а там будь что будет…

***

Через пару часов я чувствовал себя сраной поп-звездой от всех этих обожающих взглядов «преданных поклонников» из числа малого света — вышла статья Анечки, где она приводила оригинал моего вызова на дуэль на русском языке и на родном наречии Филиппа.

Паутина взорвалась! Такой наглости от «возомнившего о себе подростка», по словам одних, современная история еще не помнила. По словам других, испанский король сам нарушил защищавшее его от подобных вызовов правило — через своих подданных напал на представителей аж четырех правящих родов.

От проявления восторгов молодежи пришлось сбежать в ресторан, где, как оказалось, наличествовал отдельный маленький зал, закрыться там и попытаться спокойно пообедать.

— Не продешеви с японцами, сынка! — сытый и довольный Прохор после очередной смены блюд поглаживал свой слегка округлившийся под рубашкой живот. — Ты у нас сейчас во всем мире информационный повод номер уно, уж прости меня за мой испанский. Делай что хочешь, но двадцать процентов контракта с ускоглазыми за мучения при твоем воспитании без всяких обсуждений мои. — Он мне многозначительно подмигнул.