Наверняка в запасе были и другие чудеса, какие ранее народ не видывал. Петербургская знать всегда любила удивлять всякого рода новинками. Даже если и обходились они устроителям в кругленькую сумму.
Мы с Катериной направились в обход особняка к шатрам, и по пути очень удачно наткнулись на дворецкого Силантия. Катерина с довольным видом хлопнула в ладоши.
— Что ж ты, подлец, утиную грудь от меня прячешь⁈ — весело спросила она.
Силантий немного струхнул.
— Так ведь и не прячу, сударыня! — немного заикаясь ответил он. — Немедля прикажу подать… Васька! — заорал он проходящему мимо лакею. — Бросай все, тащи утиную грудь с брусничным соусом для госпожи… госпожи… — он умоляюще уставился на Катерину.
Но та и не думала ему помогать — продолжала строго смотреть на него, немного поджав свои влажные губы.
— Для госпожи Романовой, — сжалился я над дворецким. — Да поскорее там! И вот еще что… — остановил я его, кинувшегося было прочь. — Все предписания сыскного приказа выполнены в точности и в полной мере. За это хвалю тебя, Силантий. Молодца!
И жахнул ему по плечу так, что он даже присел. Тут же просиял от моей похвалы и побежал по своим делам.
Под ближайшим шатром мы с Катериной сели на стулья и подняли наполненные красным вином бокалы, которые нам немедленно поднес лакей. Отпили по глотку. Катерина блаженно закрыла глаза, задрав лицо кверху. Грациозная шея ее вытянулась, и я увидел на ней светлые полоски, тоненькие как ниточки.
— Алешка, можно задать вопрос? — спросила Катерина, не открывая глаз.
— Конечно, спрашивай.
— В честь кого город Санкт-Петербург получил свое имя?
— Ну это и младенцу понятно! Город святого Петра назван в честь святого Петра.
— Блин… — сказала Катерина, непонятно что имея в виду. И открыла глаза. — Я не об этом совсем! По чьему приказу он был построен?
Я посмотрел на нее удивленно. Она тоже смотрела на меня, и как всегда пронзительно щурилась, как бы говоря: «Не дай тебе бог, Алешка, назвать меня слабоумной!»
— Строительство Санкт-Петербурга было начато по указу первого императора российского Петра Первого, — ответил я с расстановкой.
— Петра Первого! — воскликнула Катерина, чему-то обрадовавшись. — Значит, он был!
Но неожиданно замолчала, довольная улыбка медленно сползла с ее лица.
— Ведь это был Петр Алексеевич Романов? — уточнила она осторожно.
Я недоуменно скривил губы.
— Почему же Романов? Трубецкой! Петр Михайлович Трубецкой! Первый российский император. Великий полководец и реформатор.
— Черт! — сказала Катерина и отвернулась. В один присест допила вино.
Откуда-то из-за спины тут же возник лакей, вновь наполнил ее бокал и сразу вновь исчез, словно его и не было.
— Спасибо… — рассеянно сказала Катерина.
Я уже знал, что многие общеизвестные факты вызывают у нее недоумение, но сейчас она выглядела совсем уж расстроенной. Неужели она и впрямь полагала, что первым российским императором был кто-то из рода Романовых? Конечно, несложно понять желание девицы оказаться в кровном родстве с правящей династией, но…
Хотя, что значит «но»? Романовы в свое время претендовали на престол наравне с Трубецкими, и если бы заседание Поместного Собора в ту пору пошло немного иначе, то вполне возможно, что сейчас я сидел бы за одним столом с девицей царских кровей.
Тут есть только один вопрос: а действительно ли Катерина принадлежит роду Романовых? Или же это просто ее фантазии?
Чтобы отвлечь девушку от грустных мыслей, я завел разговор на отвлеченную тему — начал рассказывать о фейерверках. И еще о том, к каким последствиям это может привести. Заодно поведал и о большом пожаре, случившемся лет десять тому назад как раз по причине неправильно запущенного фейерверка. Половину города тогда за одну ночь спалили. Вот это повеселились так повеселились! Славно погуляли, что и говорить…
Тут нам принесли утиную грудку под брусничным соусом, как и было обещано. Причем две порции — мне и Катерине. Сумерки постепенно сгущались, на поляне с шатрами начали зажигать светильники. За едой и беседой мы постепенно отошли от темы о царской крови и фейерверках. Поговорили о моих сестрах и матушке, затем я вспомнил пару курьезных случаев, произошедших со мной во времена моего камер-юнкерства, еще при прежнем императоре.
Рассказы эти развеселили Катерину — во всяком случае, смеялась она над моими байками вполне искренне. Выпили еще по бокалу, отчего в голове слегка зашумело. А тут и фейерверки грянули, и мы с бокалами в руках вышли из-под шатра, чтобы иметь возможность наблюдать, как разноцветные огненные фонтаны рассыпаются над усадьбой.
Шипели огненные мельницы, извивались пылающие змеи, а множество горящих фонарей, поднявшись к небу, сложились в витиеватый вензель «МТ». Что означало, несомненно, «Михаил Трубецкой», и было своего рода подарком императору, который на ассамблее сегодня отсутствовал, но мог лицезреть эти буквы из окон своего дворца. Я совсем не уверен, что у него получилось бы что-нибудь разобрать на таком расстоянии, кроме светящихся пятен. Но разве дело в этом? Наверняка на утро ему доложат, что на ассамблее у сиятельного князя Бахметьева были подняты в воздух «китайские фонари», которые сами собой сложились в инициалы царственной особы.
Когда фейерверки угасли, и стихло шипение огненных мельниц, гости, которые повысыпали из дома во двор, разразились аплодисментами и одобрительными криками.
— Шампанского, господа! — крикнул кто-то. — Предлагаю по этому поводу открыть шампанское!
Захлопали пробки, взвились пенные струи. Послышались дамские визги и смех. Звенели бокалы.
А потом посреди этого всеобщего веселья вдруг отчетливо хлопнул пистолетный выстрел.
Бдыж!
Катерина даже бровью не повела — она отнесла этот звук на счет очередной открытой бутылки шампанского. Но я-то мог отличить вылетающую из бутылки пробку от пистолетного выстрела.
Я резко развернулся на звук.
И снова: «Бдыж!» Затем послышался короткий крик, а следом — громкий стон. Отбросив в сторону бокал, я кинулся на выстрел, обратив внимание, что следом за мной кинулись еще несколько мужчин.
— Алешка, ты куда? — услышал я себе в спину удивленный голос Катерины. — Эй, Сумароков! А я?
Я увидел, что какой-то мужчина лет сорока на бегу налетел на стоящий перед ним стул, уронил его и сам рухнул на землю. Правда, сразу же вскочил и побежал дальше. Слева меня догонял Петруша Вяземский, неожиданно быстро перебирая своими коротким ногами.
Обогнув зеленую стену кустов, я резко остановился. Передо мной на траве лежал сиятельный князь Бахметьев и хрипел. Глаза его были страшно вытаращены, а зубы оскалены. Иногда он вздрагивал всем телом, и тогда сквозь зубы у него пробивалась кровавая пена. Руки князь прижимал к груди, а промеж пальцев у него сочилась черная кровь.
Черт… Да как же так⁈
Я упал на колени перед распластанным телом.
— Князь… Ваше сиятельство! — позвал я негромко.
Князь в очередной раз вздрогнул и перевел на меня обезумевшие глаза.
— Сумароков… — прохрипел он. — Сумароков, за что меня так?
За спиной послышался топот, тяжелое дыхание многих людей.
— О, Боже! Что б меня разорвало!
— Алешка, что случилось? Кто стрелял? — это Петруша Вяземский, его голос я узнал даже не оборачиваясь.
— Царица небесная! Да это же князь Бахметьев!
А князь между тем прикрыл глаза и вдруг мелко задрожал.
— Господи, он умирает! Он умирает! Доктора! Срочно пошлите за доктором!
И неожиданно посреди всех этих причитаний и не нужных вопросов я услышал единственные слова, которые вдохнули в меня толику надежды на то, что все еще может закончиться не так плохо.
— А ну-ка, живо все расступились! Я доктор! Чего тут столпились? Дайте воздуха раненному!
Катерина совершенно бесцеремонно растолкала сгрудившихся над телом умирающего князя людей и присела рядом со мной.
— Пуля? В грудь? Это плохо… Алешка, свали-ка отсюда по-быстрому, дай мне взглянуть на рану.
