Второй же, хотя и был меньше ростом и телосложение имел худощавое, но выделялся ярко-алой повязкой на глазу, завязанной наискось через всю голову. Узел ее был скрыт под большой синей треуголкой, из-под которой ниспадали ему на плечи слегка вьющиеся черные волосы. Крупный узкий нос с горбинкой напоминал клюв хищной птицы.
Про себя я отметил, что этого господина — доведись нам встретиться снова — я узнал бы сразу и без всяких оговорок.
Между тем князь подошел к дамам, что-то сказал негромко и поцеловал кончики пальцев сначала принцессе, а затем и герцогине. Стоящего за их спинами обер-вахмистра он удостоил единственным взглядом, и это был взгляд хищника, который взирает на раненную им добычу. Нехороший такой взгляд, опасный. Нас же с Кристофом он попросту не заметил. Это было и понятно, ведь по большому счету, мы даже не являлись его гостями. Просто сопровождение принцессы, не более того.
Затем князь представил дамам своих спутников, и те напыщенно раскланялись, даже пританцовывая при этом. При дворе императора нашего Михаила Алексеевича так обычно раскланивался камергер Петр Петрович Лефорт. Не то чтобы ему это очень нравилось, но однажды на приеме (еще не будучи камергером) он не очень удачно поскользнулся на начищенном полу и изобразил что-то вроде танца перед государем-императором. И тому настолько уж понравилось это маленькое представление, что Лефорт немедленно был обласкан, а после даже пожалован в камергеры. И с той поры он вынужден был раскланиваться таким замысловатым образом.
Я вспомнил об этом, а Великий князь любезно указал принцессе на ожидающую их белую карету в конце ковровой дорожки, и они направились к ней, о чем-то переговариваясь. Двое вельмож взялись сопровождать герцогиню, что-то активно ей объясняя. Иоханна кокетливо смеялась в ответ и прикрывала лицо веером.
Кристоф пихнул меня локтем в бок.
— Мсье, вы это видели⁈ Видели⁈
Я пихнул его в ответ.
— Не понимаю, о чем вы говорите… Что я должен был увидеть?
— Она посмотрела на меня на прощание! Принцесса! Кинула последний взгляд. И мне показалось, что он был полон любви.
— Полон чего? — опешил я.
— Полон любви, мсье! Уверяю вас, так оно и было, только не каждому это дано понять!
Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы не отвесить неофиту крепкого подзатыльника. И зашипел:
— Какой еще любви? Друг мой, вы что — дурак⁈ Оставьте свои тщетные надежды, принцесса принадлежит другому! Видите этого бледного господина, который ведет принцессу к карете? Это Великий князь Ульрих, и уже завтра Фике станет его законной супругой. Так что забудьте о ней. К тому же она лютеранка…
— Ее матушка тоже лютеранка, — резонно возразил Кристоф. — Вас этот факт, однако, не остановил.
— Не путайте божий дар с яичницей, дорогой Кристоф, — посоветовал я. — В моем случае, мы с герцогиней оба понимали, что никакого продолжения отношений не последует. Это был просто маленький ночной каприз веселой вдовы. В вашем же случае, друг мой, мне кажется, что вы и сами не прочь занять место князя Ульриха рядом с Фике. И мне это не нравится. За подобные притязания в Сагаре вам грозит хорошо намыленная веревка, а висящий на виселице вы для меня не представляете особой ценности в нашем деле.
Пока я читал неофиту свою отповедь, Великий князь подвел принцессу к своей белой карете и помог ей войти внутрь. Потом предложил руку и герцогине, и только затем сел сам. Лакеи быстро убрали подножку, закрыли дверцу и заскочили на запятки. Сопровождающие князя вельможи, несмотря на свой напыщенный вид, весьма проворно запрыгнули на лошадей и пристроились карете в хвост.
Огромные колеса качнулись вперед-назад и сразу же загремели по булыжнику. Гвардейский караул немедленно рванул с места, топот многочисленных копыт поднялся, казалось, до самых небес.
За ними покатила и старая запыленная карета принцессы. Кучер с лакеем Бернардом и носа в нашу сторону не повернули. В окне мелькнуло нахмуренное лицо обер-вахмистра Глаппа. Встретившись со мной глазами, он зачем-то похлопал себя по плечу, словно пыль с камзола отряхивал. Не придав значения этому жесту, я просто помахал ему на прощание рукой.
А мгновение спустя понял, что он имел в виду мое собственное плечо и покосился на него. Ткань камзола на левом плече была словно зеленой пылью покрыта. Если говорить точнее, то пыль эта была похожа на изумрудную плесень, которая даже слегка светилась едва заметным на солнце светом.
Я недоуменно отряхнул эту пыль с плеча и поморщился — раны, полученные в схватке с демоном, тут же дали о себе знать. И я понял еще одну вещь: это была вовсе не пыль, и даже не плесень. Какая-то странная воздушная субстанция, и она изумрудным облачком отделилась от моего плеча и быстро развеялась налетевшим порывом ветра. Раны под повязкой вновь принялись зудеть.
За это время на площади почти никого не осталось. Лишь некоторые горожане, собравшиеся здесь для того, чтобы поглазеть на невесту своего князя, еще расхаживали кое-где, словно здесь могло последовать какое-то продолжение разыгравшегося действа. Но большая же их часть поторопились вслед за процессией вверх по неширокой улице, уходящей куда-то вглубь города.
По большому счету, на всей площади мы с Кристофом остались одни. Печально глядя вслед удаляющейся толпе, Кристоф поднял руку и запоздало попахал рукой. Потому прижал пальцы к губам и послал туда же воздушный поцелуй.
— Вот и отлично! — провозгласил я, пытаясь тем самым не столько настроить его на рабочий лад, сколько извлечь из пучины вселенской печали. — Мы с вами достойно исполнили просьбу герцогини и сопроводил ее с принцессой до самого Аухлита без всяких потерь. Теперь нам ничто не мешает заняться собственными делами, тем более, что мы все равно уже прибыли в пункт назначения…
Я попытался расспросить попавшихся под руку горожан, где найти таверну под названием «Грюне Циге». По заверению Амосова, на русский это переводилось как «Зеленая коза», и найти там Ван-дер-Флита можно было без особого труда. Как он выглядит, никто не знал, поскольку лично из магистров с ним встречался только мой куратор, но было это почти два десятка лет назад и сложно было ожидать, что нынешний сорокалетний мужчина будет выглядеть также, как двадцатилетний юноша тех времен.
В свое время таверна принадлежала родному дяде Ван-дер-Флита по материнской линии, и маг тогда работал у него поваром. Собственно, это все, что мог сообщить мне Амосов. Хотя нет — было еще одно: Ван-дер-Флит был рыжим. И не просто рыжим, а таким рыжим, что — по словам Петра Андреевича — от его волос можно было трубку раскуривать.
И это было хорошо, потому что таких рыжих людей встретишь не часто. Вот Гаврила мой тоже рыжий, но от его бороды трубки не раскурить. Поблек он совсем, растерял свою яркость за прошедшие годы. Но маменька рассказывала, что когда-то его за версту в поле рассмотреть можно было.
Впрочем, бог с ним, с Гаврилой. Не до него сейчас вовсе. Местные жители толи не понимали моего корявого немецкого, толи никакой «Зеленой козы» в Аухлите давно и в помине не было, но на меня в основном смотрели как на умалишенного и отходили прочь подобру-поздорову.
Но в конце концов нашелся мальчишка, который внимательно выслушал мои объяснения, почесал затылок и сказал:
— Ди таверне ист да линкс… — и указал пальцем на узкую улочку, что притаилась промеж серых каменных домиков на левом краю площади. А потом протянул раскрытую ладонь. — Пфенниг! — потребовал он.
Тут глубоких знаний языка не требовалось, чтобы понять, что он требует с меня деньги, за то, что указал путь. Но пфеннигов у меня не было. Из местных денег были только талеры и гульдены, но и то и другое являлось слишком крупной монетой, чтобы расплачиваться ей за столь ничтожную услугу.
Тогда я запрыгнул в седло, взял мальчишку за шиворот и усадил на лошадь впереди себя. Показал ему гульден.
— Покажешь нам дорогу, получишь гульден, — сказал я по-русски, крутя монетой у него перед носом. — А если обманешь, я вырву тебе печень, зажарю ее съем. Понял меня?
