Великолепный живот повара исчез, отчего одежда на нем изрядно обвисла. Теперь перед нами стоял просто очень крепкий, но отнюдь не толстый человек лет тридцати. Это был все тот же Ван-дер-Флит, но изрядно помолодевший. Лет на десять, не меньше.
— До Сагаринуса не более четырех часов езды, — сообщил он. — Если, конечно, Великий князь не захочет поберечь хрупкие косточки принцессы и не прикажет ехать помедленнее. В любом случае, к вечеру вы будете в столице…
Глава 13
Прелюбодеи, упыри и другие почтенные граждане Великого княжества
Кортеж Великого князя Ульриха мы нагнали без труда. Собственно, и нагонять-то нам его не пришлось — в честь прибытия невесты в Сагар был устроен почетный обед с лесным кабаном, а также форелью, выловленной в притоке Зильберхали, что протекал прямо за городскими стенами. Все номера в гостином дворе были выкуплены еще месяц назад, а территория вокруг него была сплошь заставлена экипажами самых разных форм, цветов и размеров.
Когда принцесса немного отдохнула с дороги, ее вместе с герцогиней пригласили за стол. Обед, впрочем, был недолгим. Чтобы уважить хозяина гостиного двора, князь с принцессой испробовали по кусочку кабана, лишь слегка прикоснулись к форели, глотнули немного местного вина и сразу же отправились к карете.
В этот момент принцесса и заметила нас с Кристофом. Хотя, врать не стану — на самом деле заметила она только лишь Кристофа, а меня не удостоила даже взгляда. Мы стояли у ее старой кареты и беседовали с обер-вахмистром, который оказался весьма рад нашему решению сопровождать их до Сагаринуса. Но при виде Кристофа, лицо Фике, которое с момента въезда в город словно окаменело, вдруг ожило, просияло, а в распахнувшихся глазах отразились солнечные лучи.
Мне даже показалось, что она хотела что-то крикнуть ему и помахать рукой, но само собой сдержалась. Однако мимо нас к своей новой карете она проследовала уже с улыбкой. Покосившись на Кристофа, я обратил внимание, каким огнем засветилось его лицо, и каким восторженным взглядом смотрит он вслед предмету своего обожания. Это настолько бросалось в глаза, что мне пришлось ткнуть неофита кулаком под ребра, чтобы хоть немного отрезвить его.
Если их обмен взглядами был заметен мне, то он не ускользнул и от зоркого взора местных придворных, которые наверняка изрядно поднаторели во всякого рода интригах и только и жаждали, чтобы создать новую и использовать ее в свою пользу.
Мне показалось, что десятки заинтересованных пар глаз уставились в этот момент на юную принцессу с неподдельным хищническим интересом.
— Друг мой, советую вам прекратить пялиться на Фике своими томными взглядами, — прошипел я Кристофу на ухо. — Этой неуемной страстью вы только испортите ей жизнь.
— Совершенно с вами согласен, герр Сумароков, — поддержал меня обер-вахмистр, заслышав мой шепот. — Старая жизнь осталась для принцессы по ту сторону Зильберхали. В Сагаре весьма строгие законы, касающиеся посягательства на честь княжеской персоны. В особенности, если оно проявлялось в склонении кого-то из членов правящей семьи к супружеской измене.
— Вот как? — сразу заинтересовался Кристоф. — И в чем же проявляется сия строгость?
— Это весьма интересный ритуал, — пояснил герр Глапп, явно обрадованный тем интересом, который вызвали его слова. — Если, к примеру, вас, дорогой Кристоф уличат в порочной связи с какой-то девушкой из княжеской семьи, с вами сделают следующее: сначала разденут догола, затем обреют все волосы с вашего тела и головы и подвесят вверх ногами на всеобще обозрение, с дубовой веткой, воткнутой вам в зад. А украшать эту ветку будут ваши чресла, которые вам предварительно отрежут. Но сагарцы — большие аккуратисты, и все это они проделают так, чтобы вы не умерли от потери крови и могли лицезреть части своего тела, которые болтаются рядом с вами.
Кристоф слушал его, раскрыв рот. Глаза его постепенно наполнялись ужасом.
— Как интересно вы рассказываете, герр Глапп, — заметил я. — Я слышал, о строгости местных законов на этот счет, но полагал, что дело ограничивается обычной виселицей.
Зажмурившись, обер-вахмистр покачал у меня перед лицом пальцем.
— Обычной виселицей это могло бы закончиться где-нибудь в Померании, — сказал он. — В Сагаре же к этому вопросу подходят весьма обстоятельно. Когда вы начнете терять сознание от прихлынувшей к голове крови, вас снимут с веревки, приведут в чувство, а потом приколотят ваши руки и ноги к деревянной стене семидюймовыми гвоздями. Вот таким образом…
И обер-вахмистр широко расставил ноги и раскинул в стороны руки, демонстрируя, каким образом виновного в прелюбодеянии приколотят к стене. И я подумал, что очень не хотел бы оказаться приколоченным к стене подобным образом. Собственно, я вообще не хотел оказаться приколоченным к стене. Любым образом…
— Затем вам секирой либо обычным топором отрубят левую ногу, — обер-вахмистр на себе показал покуда несчастному Кристофу отрубят ногу, ежели он будет уличен в порочной связи. Оказалось, что отрубят ее по самый пах.
Ну правильно, а чего им мелочиться⁈ Чресла-то все-равно уже оттяпали! Вон они, на ветке дубовой болтаются, что из задницы торчит…
— Потом вам сразу же отрубят правую ногу, — продолжал запугивать герр Глапп моего несчастного неофита. — И вы повисните на гвоздях, что забиты в ваши руки.
— Какой кошмар… — пробормотал побледневший Кристоф. — Какой кошмар… Да еще эта ветка в жопе…
— Жутко неудобно, — согласился с ним обер-вахмистр. — Потом вам отсекут одну руку. Обычно это левая рука, — он показал Кристофу свою левую руку, — но это совершенно не обязательно. Данный момент целиком и полностью на воле палача. И после этого вы останетесь висеть на своей единственной руке… Но если вы думаете, что следующим шагом вам отрубят эту руку, то вы ошибаетесь. Обычно на данном этапе Великий князь проявляет свою княжескую милость и делает знак палачу, что тот может закончить истязания. Для этого он поднимется со своего места и взмахнет красным платком. И только после этого вам отрубят голову. Но поскольку вы все еще висите на стене в очень неудобной позе, — Генрих весьма колоритно изобразил эту неудобную позу, — и при этом еще можете биться в конвульсиях, то отрубить вам голову с первого удара может и не выйти. И палачу придется кромсать вам шею несколько раз — пять или семь — пока ваша голова не упадет на помост. Вот так-то, мой молодой друг!
Кристоф смотрел на него с совершенно жалким видом. Карета Великого князя, между тем, тронулась с места и покатила по направлению к западным воротам города. Гвардейский конвой немедленно встрепенулся, над головами пронеслась какая-то зычная команда по-немецки, и десятки копыт звонко застучали по булыжнику мостовой.
Загрохотали колеса других карет из свиты, и некоторое время спустя они все уже катили длинной чередой через весь город.
Обер-вахмистр уже успел приобрести в Аухлите по случаю отличного сагарского скакуна вместе со всей сбруей по совершенно смешной цене. Так он сам утверждал, во всяком случае. Поэтому в карете вслед за кортежем отправились лишь Бернард и девка-служанка. Мы же втроем последовали за свитой верхом, благо погода способствовала подобным прогулкам: было тепло и в то же время не жарко, а солнце, словно не желая без надобности слепить путников, то и дело пряталось за кучерявыми облаками.
Вскоре к нам присоединился еще один всадник — французский посланник в Сагаре по имени Франсуа де Бомбель. Ему наскучило трястись в душной карете, и он решил проехаться верхом, слава богу, что вслед за его каретой шло несколько запасных лошадей.
Это был весьма привлекательного вида человек лет тридцати с небольшим. По городу ему волей-неволей пришлось двигаться в колонне, поскольку ширина местных улиц не предоставляла особой свободы. Но как только кортеж покинул гостеприимные стены Аухлита, посланник ушел в отрыв. С гиканьем он гонял своего скакуна вдоль дороги, хохоча и радуясь, словно ребенок. С той лишь разницей, что ребенок не стал бы при этом держать в руке бутылку вина и время от времени к ней прикладываться.
