Ну а пока люди втягивались на дорогу, Дунай пытался спешно вскрыть одного из убитых монстров. И наблюдал я за этим, если честно, не без брезгливости. Очень уж инородными и неприятными казались эти синие прыгучие твари…
— Обратите внимание: кровь до сих пор не замёрзла! — делая надрез, заметил охотник.
— Она же свернулась! — возмутилась Кострома.
— Свернулась, да! Но должна-то была замёрзнуть! — пояснил Дунай. — Посмотри сама, сколько её натекло.
— А вот в снегу она замёрзла! — обратил внимание Витя.
— Потому что с водой смешалась, — кивнул Дунай.
— Хочешь сказать, что кровь у них сама по себе не замерзает? — уточнила Кострома.
— Всё замерзает, просто вопрос — при какой температуре… — усмехнулся охотник, продолжая вскрывать тушу. — Ртуть — например, металл, но замерзает где-то при минус сорока.
— А что могло дать крови такие свойства? Какие вообще есть жидкости, которые не замерзают? — заинтересовалась Кострома.
— Всё, что содержит спирты!.. — буркнул Пустырник. — И бензин, но он вроде тоже содержит спирты…
— Вечно молодой, вечно пьяный! — мурлыкнул я себе под нос.
— Да, шутка про не обнаруженную в вашем спирте кровь заиграла новыми красками… — кивнул Витя.
— Их синий цвет как бы намекал на определённую проспиртованность! — согласился я.
— Два сердца, — Дунай указал на два мешка, один из которых был пробит копьём. — Потеря одного сердца некритична. А вот это… Это, судя по всему, железа с кислотой!
Охотник осторожно ткнул ножом в какой-то отвратительно выглядевший орган, и на месте прокола тут же выступила густая жидкость с характерным кислым запахом.
— Она! Собрать бы всё это для наших «научников»!.. — вздохнула Кострома.
— У них всё равно нет инструментов для анализа, — отмахнулся Пустырник. — Да и живут эти твари, как я понял, на леднике. Кто-то из вас хочет добровольно морозиться ради ресурсов?
— Я пас! — сразу же открестился я. — Всё то же самое можно синтезировать. Вот пусть и ищут способы синтеза. И вообще… Если у этих «синяков» кровь не замерзает при таком минусе, как сейчас, то какие холода на леднике?
— Вполне возможно, что такие же… — задумалась Кострома. — То, что надувает с востока, как раз могло с ледника принести.
— А почему тогда с востока? — не понял Пустырник.
— А ты атмосферу Земли на снимках из космоса видел? — подняла бровь валькирия. — Есть циклоны и антициклоны. Циклоны — области низкого давления с восходящими потоками воздуха. Закручиваются по спирали против часовой стрелки. А антициклоны — области высокого давления. Закручиваются по часовой стрелке с нисходящими потоками воздуха. Вот сейчас над нами — классический антициклон. Набирает воздух на севере и гонит на юг. В то время как наш тёплый воздух перекачивается на север.
— Я понял, о чём ты, — кивнул Пустырник. — То есть, если антициклон достаточно большой, то он мало того, что гонит нам сейчас холодный воздух из верхних слоёв атмосферы, так ещё и смешивает его с тем, который зацепил на полярных шапках? Или это по-другому работает?
— Да я без понятия, как это всё в итоге работает! — пожала плечами Кострома. — Может, так, а может, нет… Но суть в том, что ветер дует с востока, а воздух гонит с севера. Помнишь, в самом начале снегопадов ветер с моря задувал, но было ещё тепло? Тогда ещё бывало, что снег начинало нести вверх.
— Ага, — кивнул Пустырник. — Это был циклон, значит?
— А разве при антициклоне не должно быть ясной погоды? — уточнил я.
— Это в центре, — ответила Кострома. — А на границе с циклоном чего только не бывает! Если коротко, то к югу от нас — циклон. К северу — антициклон. Тут они сталкиваются. Поэтому нас одновременно и заваливает, и морозит. Если хочешь узнать больше — Семёна пытай! Всё, хватит тётю Кострому вопросами заваливать! Дунай? Что там у тебя?
— По органам всё похоже на местную норму… — развёл руками Дунай, воткнув в снег испачканный нож. — Мозга тут, правда, на мой кулак. Но башка у этих тварей — слабое место. Почти любое попадание в заднюю пару глаз приводит к повреждениям. Передняя пара глаз и так мутная, да и с мозгом соединяется криво… В общем, тут не всё однозначно. Сердце чуть выше средней пары ног, но оно двойное. А рядом с передними лапами — кислотная железа. Вот если её со стороны брюха прострелить — тоже, наверное, финита ля комедия будет.
— А копьём? — уточнил я.
— А копьём не надо! — покачал головой Дунай. — Я Хир-Си скажу. Тот, кто железу проткнёт, рискует сам кислотный душ принять.
— Короче, садим в башку, прямо во второй глаз! — кивнул Витя. — Ну что, идём? Беженцы почти все на дорогу втянулись.
— Идём, — кивнул Дунай.
Присыпав снегом жестоко препарированную тушу, мы двинулись к своим. Впереди нас ждал очень долгий и очень муторный путь.
Тем более, беженцы, хоть и отогрелись за ночь, но вряд ли превратились в выносливых марафонцев, несгибаемых полярников и стойких ходоков. Несмотря на все пережитые ужасы, они оставались просто людьми, уставшими и морально измотанными. И я точно знал, что нервы они нам в дороге ещё подпортят…
Дневник Листова И. А.
Триста шестидесятый день. Пушистики.
Я как в воду глядел! Первые отстающие появились всего-то на втором часу пути. Мы и без того двигались, как замерзающие черепашки — а теперь ещё и беженцы стали растягивать колонну. Если поначалу все шли примерно в одном темпе, плотной группой, то мало-помалу расстояние между людьми начало увеличиваться…
Самые слабые выбивались из сил, медленно смещаясь к концу колонны. И тем бойцам, кто прикрывал тыл, пришлось выполнять роль нянек. Ну то есть, уговаривать людей шевелить нижней парой конечностей, чтобы потом не хвататься за голову верхней парой, спрашивая себя: «Ну что же я не потерпел-то?».
Люди — очень странные существа. Вообще-то мы хотим жить. Всегда! Даже идущий на добровольную жертву или решившийся на самоубийство тоже хочет жить. С этим желанием человеку, решившему закончить свою жизнь, приходится бороться ежесекундно.
Когда на уставшего и израненного человека несётся опасный хищник, даже тогда этот человек находит в себе силы рвануть прочь. Да, сил у него не хватит на полноценный марафон, но на последнюю отчаянную попытку избежать смерти — вполне.
Но всё меняется, если смерть не похожа на смерть!
Холод — один из коварнейших врагов. Это я понял, когда пообщался с первыми отстающими. Как бы ни было холодно, как бы ни пугали зависшие на востоке тучи, но люди готовы были рискнуть и остаться, попробовав переждать бурю — лишь бы не выбиваться из сил, шагая дальше.
О, сколько у них было веры в свои силы сопротивляться стихии — у тех самых людей, у кого не было сил двигать ногами! Сколько уверенности было в их взглядах, когда они пытались меня убедить! Сколько настойчивости они проявляли, лишь бы им позволили идти помедленней!..
По-хорошему, надо было им разрешить. Ну а что? Хотят люди замёрзнуть насмерть — так это их дело. Может, в капсулах, оставленных далеко позади, у них получится выжить. Всё может быть! И, возможно, так и надо было сделать. Но я — жадный. И пока оставалась призрачная надежда на «полный успех», я готов был за неё держаться.
И проявлял просто чудеса красноречия! Я убеждал, уговаривал, стращал, пугал, напоминал — и снова убеждал, и опять уговаривал… Раз за разом мне, Костроме и Сочинцу удавалось найти нужные слова и заставить людей снова идти. А потом уставших бедолаг становилось больше, и они предпринимали новую попытку…
— … Только вперёд! Только двигаясь, вы выживете! Там, впереди, совсем недалеко, вы найдёте тепло, еду и уют! Неужели вы сами не устали от этого бегства⁈ Неужели вам не хочется уже закончить это путешествие⁈ Вперёд! Надо идти! — именно так я закончил очередную мотивационную речь.
Честно говоря, я даже не помню, что плёл вначале. Главное было закончить красиво. Во мне даже пробудилось какое-то красноречие, почти как у Мелкого. И люди, услышав меня, развернулись и побежали вперёд! Побежали!
