Единственный вопрос был подвешен для решения по обстоятельствам: когда сообщить Таисии о гибели матери.
Тася с первого дня в Лаборатории была плотно занята с утра до вечера, причём ко всем занятиям проявляла живейший интерес. Михаил Маркович не стал делать даже лёгкого внушения, тормозящего мысли о родных: хотелось поисследовать девочку такой, какая она есть, до всяких вмешательств в её психику. Спокойно ожидали, когда она сама спросит о близких.
Одного не предусмотрели: что девочка спросит, и не единожды, а товарищу Бродову об этом не будет доложено! Анфилофьевна своей инициативой спутала все карты.
— В самом деле, Нина Анфилофьевна, как вы бабушку отправили на окопы? — подивился психиатр. — Старушек, кажется, не посылают.
— Бабушка, Михаил Маркович, ещё не обязательно старушка, — ехидно парировала Нина Анфилофьевна.
— Пусть не старушка, — махнул рукой Бродов, который личное дело Таисии помнил почти наизусть, в том числе и возраст её бабушки. — Где она их рыла-то?!
— Ну, может, под Ленинградом.
Нина Анфилофьевна пожала плечами, всем своим видом давая понять, что не находит, из чего раздувают пламя в сыром бору.
— Нина Анфилофьевна, если вам это известно, значит, вы специально разыскивали бабушку Таисии. С какой целью?
— Допустим, передать что-то от погибшей матери, сказать, что с внучкой всё в порядке…
— Нагромождение вранья. Михаил Маркович, что скажете? Можем мы сделать простое внушение, что, мол, Нина Анфилофьевна ничего тебе не говорила, ты ничего не слышала?
— Не лучший выход. Внушение маскирует память и, по сути, не стирает. Таким образом, мы внедряем в психику грубое противоречие: девочка своими ушами слышала, но этого не было. Неосознаваемое противоречие порождает замешательство. Замешательство повышает подверженность внушению и чужому волевому влиянию. Если вы хотите, чтобы Таисия в дальнейшем успешно работала самостоятельно и сохранила устойчивость к внешним влияниям, её нельзя оставлять надолго в состоянии замешательства.
Нина Анфилофьевна втянула голову в костлявые плечи и, явно нервничая, предложила:
— Ладно уж, пожертвую авторитетом ради дела. Скажу девчонке как есть: уж прости, я, старая дура, просто так ляпнула. Нынче везде роют — под Мурманском, и под Киевом, и… Все роют. Ничего я не знаю про твоих. Вот так. И внушайте вы ей дальше сами, что хотите.
Николай Иванович вопросительно глянул на психиатра и понял, что тот также не в восторге от простого, казалось бы, решения Нины Анфилофьевны, как и он сам.
— Давайте подумаем, — начал Бродов мирно, — хорошо ли будет, если Таисия станет сомневаться в том, что ей здесь говорят, уже на данном начальном этапе?.. Ведь не проходная для неё информация, а вопрос о самых близких людях… Что — на данном, подчёркиваю, этапе — будет правильнее поддержать: критическое мышление или доверие к авторитету старших, более опытных товарищей?
— Несмотря на очевидные недостатки образования, — осторожно начал психиатр, — девочка имеет способности к аналитическому мышлению…
— При чём тут образование? — Николай Иванович досадливо поморщился. — У неё светлый природный ум, здоровая крестьянская сметка. В мать, кстати.
— Хорошие задатки, — кивнул Михаил Маркович и скомканно закончил: — Я голосую за приоритет авторитетов.
— Почему?
— Обучение пойдёт быстрее. У нас такие дисциплины, что… критический анализ не обязателен. Критический анализ в разы удлинит процесс освоения нашего материала. Без него не обойдёшься при обучении теории. Но у нас же нет теории в чистом виде…
— Ясно, — прервал Бродов.
— Мне не ясно, — встрепенулась Нина Анфилофьевна. — Я их не обучаю. Я только воспитываю. Как вы сюда приплели какой-то критический анализ?
«Воспитывает она», — хмыкнул про себя Николай Иванович.
— Потому что Михаил Маркович не туда загнул с обучением. Проще всё. Не в учёбе дело, а в жизни. Если Нина Анфилофьевна отнеслась так небрежно или же так ошиблась, кто ещё в чём ошибается, а кто и обманывает? Можно ли положиться на людей, к которым нет доверия?.. А нам требуется её полное доверие.
— Поддерживаю, — сказал Михаил Маркович. — Даже для введения в глубокий транс…
— Ясно с этим, — снова нетерпеливо перебил Бродов.
Он считал каждую секунду: пока они тут совещаются, девочка, сбитая с толку «откровениями» зама по воспитанию, может выйти на мысленный контакт с кем-то из близких, и тогда обманы вскроются.
— Это нельзя, то вредно. Что можно?
Нина Анфилофьевна заткнулась и не выступала больше.
— Что касается внушений, — вновь подал голос психиатр, — то гораздо безопаснее для психики и лучше усваиваются дополнительные. Например, мать рыла окопы и была убита при авианалёте. Бабушка тоже рыла, простудилась и умерла. Такие цепочки.
— Бабушку предлагаешь всё же похоронить? — вздохнул Бродов.
— Я для примера. Но вообще-то… Да, лучше ампутировать! Всё равно от неё живой проку для ваших целей никакого, пока она под немцами. Девочке — только лишняя забота: как там, что там? А так умерла — и концы в воду.
От такого безграничного цинизма, неожиданного в устах ближайшего сподвижника, Николай Иванович аж поперхнулся и не сразу оценил прагматику предложения психиатра. Потом прикинул: что, если…
— Допустим. Но вы говорите, Михаил Маркович, «лишняя забота». Возвращаемся к разговору месячной давности. Если мы сейчас объявим: твоя мать погибла, бабушка, кстати, тоже умерла. И между прочим, отец-инвалид остался один, беспомощный, на оккупированной территории. Сколько будет горя! Как долго она будет страдать и оставаться неработоспособной? А?
Ответ у Михаила Марковича нашёлся. Нина Анфилофьевна, перепуганная тем, что копеечная оплошность обернулась большим вредом и может стать ей дорого, не вмешивалась.
После согласования деталей постановили. Михаил Маркович вводит Таю в глубокий транс… Девочка не гипнабельна в примитивном варианте, но в глубокий транс отлично входит по доброй воле. А добрую волю её, пока доверие не утрачено, обеспечить не сложно… Итак, в глубоком трансе Михаил Маркович внушает, что мать и бабушка рыли окопы, заболели и умерли. Это произошло давно. Ты уже отгоревала. Пока лучше о них не вспоминать. И об отце тоже.
Между прочим, Бродов был немало удивлён: чем лучше лживое «умерла», нежели правдивое «убита» — конечно, при фашистском налёте, а не… Но не важно. Психиатр пояснил, что «убита» — событие единомоментное, жёсткое, требует привязки к конкретному времени. Умирание же от болезни процессуально и растянуто во времени, что позволяет мягко вписать его в транс и, соответственно, в жизнь. «Давно» — понятие настолько растяжимое, насколько и ужимаемое. Чем больше реального времени пройдёт, тем лучше растянется «давно», размажется по происходящему. И — опять же: «концы в воду»!
«Пока лучше не вспоминать» — формулировка в трансе будет другой, но суть именно такова: предельно мягкая директива, вроде рекомендации. При случае, при необходимости, девочка вспомнит — память ей никто не перекрыл, но будет всячески избегать этого — «пока», то есть до получения следующей директивы.
— Всё вроде бы стройно, — заключил Бродов. — Какие минусы? Есть же существенные минусы?
— У любого вмешательства в психическую жизнь индивида есть. Конечно. Основной минус: блокировка сопряжённого содержания. Например, отец рассказывал сказку, которую она любила слушать. Не желательно вспоминать отца — не желательно вспоминать содержание сказки. Даже в ответ на прямое требование она будет уклоняться. Есть риск, что в ряду сопряжённых содержаний окажутся ценные для решения наших задач.
— И как быть?
— Когда пройдёт период горевания — это несколько месяцев, — мы сможем вернуть разрешение на вспоминание. Взамен я дам совсем простой запрет — на контакт с умершими близкими. Вы понимаете зачем. И между прочим, за это время посмотрим, что такого ценного для нас оказалось сопряжённым.
— Всё. Решили. Нина Анфилофьевна, ваша задача: объяснить остальным, что в ближайшее время с Таисией нежелательно заводить разговоры о её родных.
