Президент новой коллегии! Личный медик императрицы!
Это не просто взлет, господа, это самая вершина желаемого. Выше нее разве что сам императорский престол… Это я несколько преувеличил, конечно, но лишь самую малость.
Я к своему бокалу едва приложился, но не потому, что не желал поздравить Катерину с высоким назначением, а просто не хотел сейчас пьянеть. Хоть и получил я тумаков и колотушек изрядно — от матушки, да от Гришки Орлова, — но голова у меня соображала, и я хотел обдумать, как же мне поступить дальше.
Матушка моя была права: присутствие высоких гостей в имении долго скрывать не получится. Мы не сможем запереть императрицу в доме навечно, и вести о ней очень быстро разнесутся по округе. Наверняка это процесс уже начался, и идет прямо сейчас, вот только молва пока не успела уйти дальше изгороди. Но уже завтра она доберется до ближайшей деревни. А дальше — больше. И пойдет-поедет!
Не-ет, определенно пора подыскивать для государыни новое укрытие. Тихое и крайне надежное, где она без помех сможет выносить наследника и в положенный срок произвести его на свет божий. Велика земля русская, и без всяких сомнений такое место где-то имеется. Нужно только его найти…
Мои размышления прервал голос матушки, обращающейся к Катерине:
— А что, Катерина Алексеевна, голубушка, коль уж вы теперь в полном праве врачевания состоите, то может покажите нам свое мастерство?
Катерина даже головой затрясла, настолько непонятной показалась ей эта просьба. И я поторопился встать на ее сторону.
— Матушка, ваша просьба звучит несколько странно! Катерина Алексеевна не какой-нибудь шут ярмарочный, чтобы исполнять по заказу хитрые номера. И врачевание — это вам не представление домашнего театра, где заказать можно любую пьесу.
— Я это прекрасно понимаю, Алексей Федорович, — с улыбкой ответила мне матушка. — А прошу Катерину Алексеевну об услуге только потому, что обратиться мне более не к кому… В деревне моей Ольшанке, что здесь совсем неподалеку, нынче баба молодая рожать удумала. В первый раз, до того других родов не было. Аленка, Савелия-кузнеца жена. Дочка Тимофея хромого. Помнишь Тимофея хромого, Алешка?
Я помнил.
— И живот-то вроде у нее не особо большой — у меня с Санечкой в два раза больше был, а уж когда Алешку носила, то вообще молчу, — продолжала матушка. — Но уже третий день она разродиться не может. Сначала орала, как порось недорезанный, а теперь уже и орать перестала. Силы совсем покинули ее. Бабка повивальная говорит, ребеночек там как-то неудобно встал, Аленка никак выдавить его из себя не может. Лекарь из уезда приезжал, пудрой с парика натряс на Аленку, кровь ей пустил и уехал. Ничего, говорит, сделать не может. Либо родит, говорит, либо помрет. Так это мы и без него знали!
Катерина слушала ее напряженно, я видел, как поигрывают желваки на ее красивых скулах. И вдруг подумалось мне, что я вижу сейчас перед собой не просто ту девицу, которую отыскал в заброшенном доме на окраине Петербурга в виде совершенно непотребном. Вижу я перед собой личного медика самой государыни — лицо, которое наделено огромным влиянием. И при этом она была президентом целой коллегии, и это обеспечивало ей такой уровень власти, о каком многие и мечтать не могут.
А я? Могу ли я теперь мечтать о ней по-прежнему? Как еще нынче утром? Или же мы теперь птицы разных полетов, и мне, нахохленному воробушку, не подняться до той высоты, где летает нынче сия прекрасная голубица?
— Лекарь уездный истинную правду сказал, — ответила матушке Катерина. — Аленка ваша либо родит, либо помрет, тут третьего не надо. Опыта работы с роженицами у меня нет совершенно, и потому я сомневаюсь, что смогу чем-то помочь. Но все же я хотела бы взглянуть на эту роженицу!
— А я так даже на этом настаиваю! — воскликнула Мария Николаевна.
И только мы с Катериной поняли причину ее пыла. В скором времени ей и самой предстояли роды, и насколько сложными они окажутся — одному богу известно. И ей очень хотелось бы, чтобы ее свежеиспеченный лейб-медик изрядно поднаторел к тому моменту в деле родовспоможения.
— Васька нас мигом на коляске до Ольшанки домчит! — обрадовалась матушка царской поддержке. И приказала девке, прислуживающей нам за столом: — Фекла, вели Ваське коляску запрягать. Мы в Ольшанку поедем!
Глава 19
Немного о страхе, когда режешь человека в первый раз
Мария Николаевна высказала желание отправляться в Ольшанку вместе с нами, но я строго-настрого запретил ей это. Не для того мы сбежали из Санкт-Петербурга в такую даль, чтобы светиться перед глазами посторонних людей.
В столь знатной барыне могут очень быстро признать императрицу, а слухи по империи распространяются с такой неимоверной скоростью, что порой только диву даешься. Мне ли этого не знать? Кто бы мог подумать, что сплетни обо мне с Катериной за считанные дни доберутся аж до самого Новгорода? Но ведь добрались же!
А кавалергарды светлейшего доберутся еще скорее. И в этот раз мне уже не скрыться от них, с такой-то поклажей! А эти ребятушки вообще не шутят, и в ответ на мою магию могут и свою собственную продемонстрировать.
Я не знаю, конечно, насколько она сильна, магия их, но зато знаю, что сам я лишь в самом начале ее постижения. Да и не могу я так рисковать. Собой еще мог бы, но теперь у меня такая подопечная, что сидеть мне полагается тише воды, ниже травы, и не отсвечивать.
А потому в Ольшанку отправились лишь мы с матушкой, да Лизанька с Катериной. Гришке же Орлову я наказал перед отъездом:
— Ты, Григорий, посматривай тут, чтобы государыня далеко от дома не отходила, да на глазах у людей не маячила. А лучше всего пусть в своей комнате сидит и отдыхает.
Гришка на это откликнулся очень неприветливо:
— А ты мне не указ, Алеша, чтобы я твои приказания слушал! Сам знаю, что мне делать!
— А коли знаешь, так и делай! — отвечал я. — Об одной заботе печемся.
Гришка рыкнул напоследок что-то неразборчивое и скрылся в доме. А мы с Катериной направились к коляске, где нас уже дожидались матушка с Лизаветой. В руке Катерина несла сумку рыжей кожи, в которую сложила свой медицинский инструмент и прочие необходимые вещи.
— А что это ты прихрамывать стал, Алешка? — поинтересовалась Катерина. — Не хромал же вроде…
— Матушка поколотила, — пожаловался я. — Черенком от вил. Больно так.
Катерина даже с шага сбилась, за рукав меня схватила.
— За что же это? — спросила она удивленно.
— В воспитательных целях, — пояснил я.
— И как? Воспитался?
Я вздохнул:
— Воспитался. Вот думаю-гадаю теперь, как исправить то, что наворотить успел…
До Ольшанки и в самом деле было рукой подать. На коляске не более получаса езды по вполне себе ровной дороге. Это после дождей по ней с трудом можно пробраться, но дождей проливных здесь давненько не было, так что ехали мы шустро.
Матушка моя, сидевшая рядом с Катериной, все приставала к ней с расспросами.
— А скажите мне, голубушка Катерина Алексеевна, — вопрошала она, — только ли телесные болезни вы лечить способны, или же и душевные тоже?
Я весьма смутно понял смысл этого вопроса. И, судя по недоуменному виду Катерины, она пребывала в том же положении.
— Я не уверена, что правильно поняла вас, Настасья Алексеевна. Что вы имеете в виду под душевными болезнями? Или же у вас в семье кто-то страдает слабостью рассудка? — В этом месте она усмехнулась и искоса глянула на меня. — Надеюсь, это не Алексей? Это было бы обидно, потому как у меня на него имелись большие планы!
Это явно была шутка, и матушка ее приняла. Звонко хлопнув меня по колену, она закатисто расхохоталась.
— На Алешку⁈ Планы⁈ Эк вас угораздило! Бедная девушка… — тут матушка перестала смеяться и кончиками пальцев утерла слезы под глазами. — Нет, я сейчас говорю совсем о другом человеке. Тут дело странное, и я бы даже сказала таинственное… Несколько дней назад — шесть, а может быть и семь, точнее уже и не припомню — там же в Ольшанке мужики из реки девку выловили.
