Но постойте… Магия попала под запрет с повеления светлейшего князя Черкасского, специальным указом, подписанным покойным императором. Однако нынешняя императрица легко может этот указ отменить! Ей достаточно издать особый манифест, в котором будет сказано о прекращении гонений на магов и восстановлении их всех в правах. И взамен она немедленно получит целую армию чародеев, преданных ей и готовых использовать все свое магическое умение в ее поддержку.
И если совместить это с поддержкой гвардии, которую обеспечит государыне Гришка Орлов со своими братьями, то императрица Мария Николаевна сядет на трон очень прочно, и сможет без всякой опаски управлять империей.
Озаренный этой мыслью, я решил, что мне следует сегодня же поговорить с Марией Николаевной на эту тему и убедить ее в полезности магии для дел государственных. И тогда, заручившись словом императрицы, я составлю разговор с куратором Амосовым Петром Андреевичем, который скорейшим образом проведет совет магистров о выводе чародейства на Руси из подпольного состояния на свет белый…
Впрочем, едва только на глаза мне попалась та самая дорожка, ведущая к беседке, как все дела государственные тотчас вылетели прочь из моей головы, а перед глазами вновь замаячило самодовольное лицо Вольдемара Глебова. Я бегло глянул на свои плечи и убедился, что мои цветные «эполеты» успели испариться.
Это хорошо. Стоит только унять свой гнев, как они исчезают. Правда, вместе с ними пропадает и сила двух демонов, полученная мной после поединков с ними, но, чтобы расправиться с подлецом, мне совершенно не нужна магия. Честно сказать, мне даже шпага для этого не нужна, я мог бы свернуть ему шею и голыми руками, если… Если бы так было принято!
Но так поступать нельзя. За подобное если и не повесят сушиться на солнышке на длинной веревке, то на каторгу точно отправят. Да еще и имя будет опорочено недозволительными для дворянина деяниями. Только шпага и честная дуэль позволит сохранить имя чистым! Хотя, от каторги они могут и не защитить…
Да плевать — я все-равно убью этого негодяя!
Я решительно свернул на дорожку, ведущую к беседке, и пройдя по ней несколько десятков шагов, понял, что слышу какие-то голоса. Ошибиться сейчас мне было никак нельзя, и я прислушался, остановившись. Так и есть — где-то неподалеку, скорее всего именно на беседке, вели разговор двое. И один из них почти наверняка был мужчиной — мне показалось, что я слышу низкие нотки.
Я уверенно двинулся дальше, свернул за поворот и вновь остановился. Теперь я слышал голоса еще четче. Нет, отдельных слов разобрать возможным не представлялось, но было ясно, что говорят именно двое — мужчина и женщина. И мужчина при этом наверняка рвет с веток вишню, бросает ее в рот, а косточки плюет прямо мне под стол. С наглой такой усмешкой…
Скрипнув зубами, я ускорил шаг. За вишневыми ветвями уже мелькнули белые бруски беседки, когда я услышал отчетливый вскрик Лизаветы:
— Как вы можете говорить подобное⁈ Ведь я доверилась вам!
Сердце мое так и ухнуло куда-то в желудок и торопливо застучало там, вызвав нежданную слабость в ногах.
Неужели я опоздал⁈ Неужели то, чего я так опасался, все-таки случилось? Слова, подобные тем, что произнесла Лизанька, девушки обычно говорят в моменты сильного потрясения, и уж точно никак в моменты приятных вечерних посиделок. Между ними явно что-то произошло, и я точно знал, что оно мне сильно не понравится.
«Я доверилась вам»…
В чем именно доверилась? Она доверила этому человеку что-то, что он не смог сберечь? Что доверила? Свою честь девичью? Этому придворному моту и сердцееду, который даже и за кобылой принялся бы ухлестывать, если бы все девицы на свете исчезли бы вдруг? Да когда он вообще успел завести шашни с моей сестрой⁈ Ведь он безвылазно торчит в столице и отирается при дворе, участвуя едва ли не в каждой дворцовой интриге. Неужели он столь часто навещает своих родителей в Ижорском? Да, впрочем, мне певать на подробности, я просто хочу, чтобы он был наказан!
Теперь я лицезрел их обоих, и мужчину, и девушку. Лизанька — а это несомненно была она, я узнал ее платье, в котором он присутствовала за ужином — стояла у самого входа, и я прекрасно видел ее силуэт. Мужчина же стоял рядом, но фигура его была наполовину скрыта вишневыми ветками, но было заметно, что он держит Лизаньку за руку. Она попыталась вырваться, но он не позволил ей сделать этого, а наоборот — дернул ее к себе. Лизанька припала к его груди, замерла на мгновение, но сразу же отпихнулась и вновь попыталась сбежать. Но мужчина по-прежнему сжимал ее руку и не позволял ей сделать этого.
— Эй, сударь! — крикнул я, когда был уже в десятке шагов от беседки. — Отпустите ее немедленно! Надеюсь, ваша шпага при вас, потому что я собираюсь хорошенько вас проучить!
На бегу выхватив шпагу, я влетел на беседку.
— Я смотрю, вам пришлись по вкусу моя вишня и моя сестра? — рыкнул я. — Посмотрим, как вам понравится моя шпага!
Лизанька — толи с испугу, толи преднамеренно — не давала мне пройти вглубь беседки, своим телом пряча от меня Вольдемара, и потому свои слова я адресовал скорее скамейке, нежели конкретному человеку.
— Алешка, уйди! — вскричала Лизанька, пытаясь выпихнуть меня из беседки. — Я прошу тебя! Пожалуйста!
— Я уйду только после того, как взгляну, какого цвета потроха у этого негодяя! — в горячке воскликнул я и оттолкнул Лизаньку в сторону. — Защищайтесь, сударь!
Но последнее слово так и завязло у меня в горле, словно кость, попавшаяся в куске рыбы. Потому что передо мной находился вовсе не Вольдемар Глебов. Это был… Это был его отец, сам князь Сергей!
Я осекся, даже шпагу опустил, которую только что собирался без промедления пустить в ход.
— Князь? — ошарашенно пробормотал я. — Сергей Иванович… Но как же так?
Я вдруг понял, что в своей растерянности выгляжу достаточно жалко, и поторопился взять себя в руки. Заметив, что Лизанька сделала движение, чтобы выйти из беседки прочь, я поймал ее за платье и остановил. И почувствовал, как растерянность моя уходит, и на его место вновь возвращается былая злость. И может быть даже еще более сильная. Потому что связь Лизаветы с Вольдемаром Глебовым я вполне мог понять, хотя и не приветствовал. Он молод и хорош собой, богат может и не фантастически, но тем не менее вполне обеспечен… Да бог с ними, с деньгами — самое главное, что по возрасту он вполне годился Лизавете в женихи!
Но князь… Ему было уже около пятидесяти, и он был женат! Будь он холост, то вполне мог бы набиваться в женихи к моей матушке. Но к Лизавете…
Ей-богу, меня даже затошнило. А он стоял передо мной — высокий, крепкий, с зачесанными назад длинными чуть седыми волосами, и мне показалось, что он даже слегка улыбается. Не откровенно, конечно, а так исподволь, едва-едва.
— Князь, потрудитесь объяснить, что здесь происходит? — процедил я сквозь зубы.
Глебов с ответом не замедлил.
— Ничего такого, что могло бы вызвать у вас подобное возмущение, — сказал он. — Мы обсуждали с Лизаветой Федоровной состояние дел в вашем имении.
— А какое вам дело до нашего имения? — спросил я со всей презрительностью, какую только смог вложить в эти слова. — К тому же говорить об этом уместно со мной, или же с матушкой, но никак не с Лизаветой Федоровной. Вы бы еще с младшей Александрой об этом поговорили… К тому же, вы напрасно полагаете, что ваш фокус с платком смог меня обмануть. Я сыщик сыскного приказа, и разных фокусов мне довелось насмотреться. Вы всерьез полагали, что ваш крестик на платке введет меня в заблуждение? Вы думали, что я не догадаюсь, что он означает?
Я заметил, как князь усмехнулся. Но как-то очень уж вяло. Явно ему было сейчас не до веселья.
— Этот крестик не предназначался для ваших глаз, Алексей Федорович, — ответил он. — Никто другой так ничего и не заподозрил. Мы же не могли знать, что вы столь скоро вернетесь в имение, после своего недавнего отъезда. Обычно вас сюда и калачом не заманишь.
