– Здравствуйте, Борис Петрович. Чем обязан?
– Хотелось бы с вами сегодня встретиться. Надеюсь, у вас найдётся немного свободного времени в районе трёх часов дня?
– А на какую тему?
– По телефону сказать не могу, узнаете во время встречи. Но поскольку она носит статус неофициальной, то предлагаю встретиться не в кабинете, а в скверике рядом с площадью Дзержинского, на улице Кирова. Найдёте?
– Думаю, да.
– Я буду в сером костюме, на вид лет сорок, с «Литературной газетой» в кармане пиджака. Ровно в три, не опаздывайте.
Да уж, словно в шпионском детективе, встреча сексота с сотрудником КГБ… В голову закралась мысль, что это, возможно, какая-то провокация или ловушка западных спецслужб, решивших дискредитировать известного советского футболиста, окончательно перекрыв ему дорогу на чемпионат мира. Впрочем, я тут же эту мысль отогнал из-за её бредовости.
Лисёнку говорить о КГБ ничего не стал, просто сказал, что важная встреча в Союзе композиторов, отлучусь на два-три часа. Тут же был озадачен требованием купить на обратном пути хлеба.
На месте я был без пяти минут три. Скверик здесь, на бывшей-будущей Мясницкой, имелся, по моим прикидкам, только один, как раз на выходе на площадь Дзержинского, она же Лубянская. Из двух лавочек одна была занята молодой мамашей с коляской, никак не походившей на мужчину сорока лет, в сером костюме. А вместо газеты в руках она держала томик Есенина.
Я сел на свободную скамейку под липой, которая своей тенью хоть немного спасала от жары, и только откинулся на гнутую спинку, как из-за моей спины вынырнула фигура.
– Добрый день, Егор Дмитриевич!
Похоже, обойдёмся без рукопожатий. Майор сел в метре от меня, цепким взглядом окинул окрестности и только после этого перешёл к делу, но при этом говорил, по-прежнему не глядя в мою сторону.
– Я по поручению Владимира Ефимовича. Он, ввиду сильной занятости, не может встретиться с вами лично, поэтому попросил меня. Это по делу, по которому вы с ним встречались в прошлый раз.
– Насчёт настоящей причины отстранения от сборной? – уточнил я.
– Так точно, и ввиду новой поступившей оперативной информации Владимир Ефимович поручил передать, что запрет снят.
– В смысле?
– В смысле, – поморщился от моей недогадливости Елшанский, – что вы снова можете выступать за сборную. Товарищ Ряшенцев нами уже сегодня проинформирован, дальше ваше будущее – уже дело его и тренеров сборной.
– А что…
– Всё, что я должен был вам сказать, я сказал. О нашей встрече – никому. Подписку с вас не беру, надеюсь на ваше слово.
Глядя в удаляющуюся спину чекиста, я думал, что из-за такой ерунды мог бы и не назначать встречу, а сказать всё по телефону. Какая на фиг подписка, он мне всего-то и сказал, что… И только спустя несколько секунд до меня дошёл смысл услышанного. Мама дорогая, меня только что отправили в Англию!!!
Не знаю уж, что там за новая оперативная информация к ним поступила, в дела фээсбэшников… тьфу ты, кагэбэшников лучше нос не совать, иначе вместе с носом головы лишишься, но теперь я могу отправляться на чемпионат мира!
На радостях сунулся в коляску к молодой мамаше, изобразил «козу» сосавшему соску младенцу и чуть ли не бегом отправился к ближайшему автомату с газированной водой. Пить захотелось ужасно, в горле моментально пересохло после таких новостей.
«Теперь дело за малым, вернее, за Ряшенцевым и Морозовым», – думал я, потягивая третий кряду гранёный стакан с газированной водой без сиропа.
Николай Петрович, насколько я помнил со времени его последнего звонка, спал и видел меня у себя в сборной, насчёт Ряшенцева были сомнения, но если его проинформировали ОТТУДА, то, будучи умным человеком, должен намёки понимать. Да и письмо игроков сборной, о котором упоминал Морозов, тоже кое-что значило… Ох ты ж, вот это денёк! Надо в календаре его красным карандашом обвести.
Так, а теперь нужно придумать, как объяснить жене такую новость. А то что же получается – поехал в московское отделение Союза композиторов СССР, а возвращается с футбольными новостями. Или сказать, что ещё и в Федерацию футбола заехал, вспомнил, мол, неожиданно, что Ряшенцев к себе звал? Блин, ну а ежели меня всё же не возьмут в Англию, тогда пшик получится, Ленку только зря обнадёжу? А может, наоборот, ей меня никуда из семьи отпускать не хочется? Пожалуй, пока утаю новость, хотя сделать это, судя по моей отражавшейся в витрине магазина масляной роже, будет крайне затруднительно. И не забыть ещё хлеба купить…
– Егор Мальцев! – Ну вот, опять поклонницы…
Две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать восторженно пялились на меня с глупыми улыбками на лицах. Но статус обязывает, нужно поддерживать реноме.
– Что, девушки, автограф?
– Ой, а можно?
– Да легко! На груди, попе, животе? Шучу, давайте ваши блокнотики… Тебя как зовут? Ага, вот тебе, Валя, с пожеланием. А тебя как? Ну а это тебе, Таня. Меня вчера по телевизору видели? Было такое… Все мои пластинки собрали? Молодцы какие! И даже плакат есть? Ну вообще – слов нет! Ладно, девочки, удачи, а мне бежать надо, новые шлягеры сочинять.
Ёш твою медь, замечтался так, что всё-таки забыл о поручении жены. Пришлось под её наставления снова тащиться обратно на улицу, в магазин.
А поздно вечером позвонил Ряшенцев. Извинился за поздний звонок, справился, как у меня дела, поддерживаю ли спортивную форму, не идёт ли моей физической подготовке в ущерб занятие музыкальной деятельностью… Вот ведь жук, все нервы измотал, пока наконец не выдал:
– Я, собственно, чего звоню-то… У меня буквально только что был телефонный разговор со Швецией, откуда наша сборная шестого утром в Англию вылетает, кстати, наши у шведов выиграли – четыре—ноль. Так вот, Морозов сказал, что по-прежнему на тебя рассчитывает. Да ещё ребята в твою поддержку письмо написали. Мы тут подумали, посоветовались с товарищами и решили, что Егор Мальцев нужен советской футбольной сборной.
– То есть я смогу сыграть на чемпионате мира? – на всякий случай задаю уточняющий вопрос.
– Ну, мы, по крайней мере, надеемся.
– Николай Николаевич, вы не представляете, как вы меня обрадовали! – Всё же изображать радость повторно на таких же эмоциях трудно получается. А тут ещё и перед женой нужно показать своё актёрское мастерство.
– В общем, пусть врачи и тренеры «Динамо» дадут нам своё заключение о твоей готовности, завтра они ждут тебя на утренней тренировке. Если всё нормально, покупаем тебе на утро пятницы билет до Хитроу, а оттуда доберёшься до Мидлсбро, там присоединишься к команде. Думаю, с твоим знанием Англии не заплутаешь.
– А что с «Челси», Николай Николаевич?
– Ах, эти… Обзвонились, честно говоря. Думают, мы набиваем тебе цену, не отпуская в Англию, и задрали стоимость твоего контракта чуть ли не в два раза по сравнению с предыдущим. Ну мы тут подумаем ещё над этим вопросом. Приоритет, сам должен понимать – сборная СССР.
Положив трубку, я на цыпочках прокрался в спальню, где рядом с нашим ложем стояла детская кроватка.
– Кто там на ночь глядя названивал? – сонным голосом спросила Ленка.
– Ряшенцев, из Федерации футбола. Ну всё, Лисёнок, пляши – мне разрешили присоединиться к сборной в Англии!
– Да ты что! Ой, как я за тебя рада, а то, бедный, исстрадался весь… Бли-и-ин, опять без тебя, значит? Сколько твой чемпионат мира идти будет? Около месяца? Что ж делать, будем с Лёшкой ждать тебя, как семья декабриста… Что-то весь сон как рукой сняло, теперь фига с два уснёшь… Ёжик, ну ты чего, нашёл тоже время… Ёжи-и-ик!
Довольные оба жизнью, уснули мы далеко за полночь.
Глава 13
Скучал ли я по тебе, Лондон? Пожалуй, да. Скучал по неторопливо отмерявшим столетия стрелкам на Биг-Бене, по чайному магазинчику старины Олдриджа, по пабу «Старый чеширский сыр» и его добродушному хозяину… По своим музыкантам, по неповторимой атмосфере клубов, где выступали легенды рок-н-ролла и где мне посчастливилось выйти на сцену… По ребятам из «Челси» наконец, хотя уж не знаю, испытывали ли они ко мне подобные чувства.
