Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

– Нам по пути – сказал Чапек. – Дойдем до Карлова моста, а там я почти дома.

– И я, – согласился Арехин.

До моста идти было неблизко, но он никуда и не спешил.

Прошли сто метров, двести, пока в особо темной части набережной, под деревьями их не нагнала та четвёрка, что кофейничала вместе с ними в «Чёрном Лебеде».

– Стойте, панове, – сказал один из них почти ласково.

– В чем дело, господа? – спросил Чапек.

– Дело в вас. Именно в вас. Другой пан может идти дальше, а вам придется остаться здесь. Боюсь, надолго, если не навсегда.

Будь на небе луна, и не будь над ними деревьев, можно было бы увидеть зловещие отблески света на выкидных ножах бандитов.

Но Арехин видел их и так, без света.

Покуда Чапек пытался взывать к благоразумию бандитов, он повернул особый рычажок на трости, и та превратилась в шпагу. Оружие устаревшее, в моде разве у немецких студентов, но всяко длиннее ножей. Без долгих разговоров он заколол первого: на руку сыграла темнота. Второй, услышав движение, повернулся в его сторону, но лишь для того, чтобы удобнее было попасть в цель: между третьим и четвертым ребром слева от грудины. Хотя ребра были прикрыты и плотью, и одеждой, Арехин не сомневался, что клинок достиг цели. Третий открыл рот, пытаясь крикнуть что‑то угрожающее, и Арехин рубящим ударом рассек тому горло. Какая гадость.

Четвертый, уже шагнувший к Чапеку, обернулся на шум (профессионалом он был ещё тем), и получил удар опять‑таки в межреберье. Говоря проще – в сердце.

Всё это заняло от силы четыре секунды. По‑суворовски, быстрота и натиск.

– Это… Это что? Это вы их того… оглушили? – спросил Чапек, не веря глазам своим. Да и верить было нечему, слишком уж темно.

– Ещё скажите – связал руки и доставил в полицию. Нет, конечно. Я их убил. Вы как раз спрашивали, сколько человек я убил. В мае пока четверых.

– И вы так просто это говорите.

– Не совсем просто, – сердце с двухсот ударов в минуту возвращалось к обычным шестидесяти, то ж и дыхание. – Но, конечно, делать дело сложнее, чем разговоры разговаривать.

Луна, наконец, выглянула из‑за облачка. Арехин склонился над убитым, потом над вторым, над третьим…

Они менялись на глазах. Лица, конечности возвращались в начальную сущность. Гигантские саламандры.

– Я слышал… Слышал, что такое бывает, но думал – обычные легенды, – Чапек был бледнее саламандр, хотя крови и не терял.

Саламандры тем временем таяли, будто снегурочки в русской печи. Даже быстрее.

– Что теперь? Звать полицию? – спросил Чапек.

– А что мы им расскажем? Что на нас напали люди, которые превратились в чёрт знает что, а потом и вовсе растаяли, оставив после себя четыре костюма магазина готового платья, четыре ножа и… Нет, нижнего белья они не носили. И карманы пусты – убедился Арехин.

Чапек отошел в сторону. Рвало его долго, хотя какая с кофе рвота, желчь одна.

– Вы думаете, полиция в это поверит? – продолжил Арехин.

У Чапека продолжалась рвота.

– И даже если поверит, это ведь не вопрос веры, это вопрос делопроизводства.

– Откуда они? И почему…

– Я думаю, их создали очень быстро. Из подручного материала – рыб, лягушек, а более всего инфузорий, плесени и прочей дряни. Наложили ментальную матрицу: они и сами верили, что являются людьми, удачливыми бандитами.

– Кто создал?

– Кто мог, тот и создал. Откуда мне знать? Это ваш город. Думаю, умельцы создавать големов не перевелись. Бецалель творил истуканов из земли, а эти – по сути, из воды. Другая школа, но направление схоже. Вот и создали. Не из экономии даже, и уж точно не ради нашего удивления. Нас требовалось срочно убить, очень срочно. Быстрее, чем выписать из Лондона или Варшавы профессионалов. Но теперь выпишут. Или создадут что‑нибудь половчее, – Арехин нашёл ступеньки, ведущие вниз, к площадке у самой воды. Лодкам причаливать, рыболовам сидеть или вот, как ему, отмыть клинок от крови. Хотя разве это кровь…

Облако совсем оставило луну, и он, как мог, осмотрел себя. Зрение и нос утверждали: кровь или иная жидкость на одежду не попала. Особенность колотых ран – кровь изливается не наружу, а внутрь. Преимущественно.

Вытерев клинок насухо носовым платком и убедившись, что тот после процедуры ничем не запятнан, Арехин вернул трости её мирную сущность. Платок же бросил в ближайшую урну. Обыкновенный платок из чешского галантерейного магазина, таких здесь двенадцать на дюжину.

Все это время Чапек молчал. Арехин и его осмотрел – нет ли крови. Не было.

– Продолжим прогулку? – сказа Арехин

– Простите, нет желания.

– А что делать?

– Тут рядышком улочка… – от волнения Чапек позабыл название, – улочка… ну, неважно. Можно поймать извозчика.

– Ну, пойдемте ловить.

И хоть не было у них ни загонщиков, ни охотничьих собак, ни ловчих сетей, извозчика они поймали.

– Любезный, отвези нас в хороший русский ресторан, – распорядился Арехин.

– Почему в ресторан?

– Вам необходимо выпить водки. И закусить. Говорю, как фельдшер военного времени.

Чапек попробовал возражать, что, мол, поздно, что водку он не пьёт, что вообще сейчас не до этого.

– Спорить с более опытным человеком нехорошо. У вас же, пан Чапек, нет опыта в подобных делах? И – теперь моя очередь угощать.

Чапек замолчал.

Извозчик понял приказ дословно и привез их к ресторану, который так и назывался: «Русский». Располагался он неподалеку от Малостранской башни, видом радовал, а потому, расплатившись с извозчиком, Арехин повёл Чапека внутрь. Тот совсем раскис и шёл, словно к зубному врачу: и нужно, и страшно.

Ресторан и в самом деле оказался хорош: несмотря на позднее время нашлось и горячее, и икорка (из Персии, но не хуже нашей, предупредил половой), и много всякого‑разного, но обязательно вкусного и свежего. И, разумеется, водка, не белоголовка, а польская «Зубровка», но за неимением гербовой сойдет и «Зубровка».

После первой рюмки Чапек начал оживать, после второй потянулся к закускам, а после третьей стал задавать вопросы.

– Так вы считаете, что на нас напали не люди?

– Вы сами видели.

Чапека это известие, похоже, обрадовало. Одно дело быть если не соучастником, то свидетелем убийства четырёх человек, совсем другое – случайно присутствовать при ликвидации какой‑то нежити, колдовских чар, морока.

– Признаться, о многих диковинах слышал, но всегда считал это вымыслом, фантазией досужих обывателей. Да я и сам присочинить не прочь, но столкнуться лицом к лицу… Это как с трамваем: пока он катит где‑то по рельсам, параллельно нашей жизни, он сливается с обыденностью, но если вдруг вы, поскользнувшись на рельсах, видите тот же трамвай, надвигающийся на вас…

Арехин снова наполнил рюмки:

– Мне ваше сравнение с трамваем нравится, но могу предложить и другую, попроще: ребенок из приличной семьи впервые увидел крысу. До этого они, крысы, жили где‑то в подвалах, но вот наводнение или голод погнали их наверх, в бельэтажи, в квартиры людей опрятных, не жалеющих средств на ежегодную дератизацию. Смотрит ребенок на крысу и говорит: «Мама, мама, погляди, она настоящая!»

Выпили и по четвертой. Рюмки, правда, были небольшими, да и наполнял их Арехин разно: Чапеку полные, себе, начиная со второй, половину. И этого достаточно. Чужому разуму все пьяные одинаковы, как кошки ночью.

– То есть таких существ много? Там, в подвалах?

– Особенно в подвалах нашего сознания. А что есть сознание, как не обработанная разумом реальность?

– Так эти крысы…

– Похоже, как раз эти создания к крысам отношения не имеют. Помимо крыс водятся и другие твари. Особенно в реках, озерах, океанах…

– Саламандры.

– В саламандрах я не знаток.

– Саламандры, саламандры, – с нарастающей уверенностью сказал Чапек, и уже сам разлил водку. Руки если и дрожали, то самую малость. Арехину тоже налил, полную рюмку, с мениском. – Вы пейте, не бойтесь. У меня… – он полез во внутренний карман пиджака, – у меня есть семейное средство от похмелья.