Подвиги Арехина. Пенталогия (СИ) - Щепетнёв Василий

Они вошли в зал, служивший съёмочным павильоном.

– Вы за тем столом сидите?

– Да, за шахматным. По роли. Механического турка изображал.

– И вот эту переднюю панель устанавливали при вас?

– Эту.

– Вы можете её откинуть?

– Пожалуй. Я видел, как мастеровые приладили специальную задвижку, вот здесь, – Арехин нажал. Панель приоткрылась, открыть полностью её пришлось руками.

– Узнаёте? – спросил комиссар.

Внутри шахматного стола сидел, вернее, полулежал ассистент режиссёра пан Кейш.

Арехин осторожно коснулся его шеи. Пульса не было, и температура снижена градуса на четыре против температуры живого человека.

Он не торопился убирать руку с наружной сонной артерии.

– Он мёртв, мы проверили, – сказал инспектор.

– А врач его осматривал?

– За врачом послали.

Арехин ощутил под пальцами даже не пульсовую волну, а так… волнушку.

– Мне кажется, что пан Кейш не мёртв, а находится в тотальном параличе, – сказал Арехин.

– То есть?

– Будь он мёртв – хотя нет ни следов крови, ни запаха пороха, ни пятен удушения, – тут бы стоял аромат, пардон, нужника. Умирая, люди опорожняют кишечник и мочевой пузырь. А этого я не чувствую.

– Ну…

– Конечно, его могли убить в другом месте, обмыть, переодеть и принести сюда. Но слишком уж сложный способ убийства. И потом, я уловил пульс. Слабый, один удар на полторы минуты. Впрочем, доктор, внимательно осмотрев тело, а лучше бы – подключив к электрокардиографу, скажет вам наверное.

– Но с чего бы это потерпевшему впадать в паралич? – спросил Богоутек.

– С технической стороны это трудно, но возможно. Есть такие осы, помпилы, они же дорожные. Ужаленный ими паук не умирает, а парализуется. Оса откладывает в него яйца, и потомство, вылупившись, питается свежей паучатиной, покуда не подрастет.

– Его что, укусила оса? И отложила яйца?

– И это может быть, но, скорее, дело в другом. Этот парализующий яд в двадцать первом году выделил немецкий учёный Мюллер. Использовал в опытах над крысами, кроликами, собаками. Хотел погрузить их в длительный паралич, а потом, через месяц или через год, вернуть к обычной жизни путем введения противоядия.

– И как?

– Насколько мне известно, ничего не вышло. Мозг за считанные часы менялся необратимо. Маловато для мозга – один удар сердца в полторы минуты. Впрочем, с той поры прошло время…

– Но кому нужен ассистент режиссера?

– Не знаю. Я на съёмках вообще первый день. И, видимо, последний.

– Почему последний?

– Разве съёмку не прекратят?

– Не вижу оснований. Стол мы, конечно, осмотрим, выносить его за пределы студии запретим до конца расследования, но снимать фильму – отчего бы и не снимать? – Инспектор Богоутек говорил спокойно. Обыденно. Будто ничего особенного и не случилось.

– У меня будет к вам просьба, – продолжил инспектор. – Как полицейского к полицейскому. Взгляд у вас свежий, познания обширны и вы, в отличие от нас, находитесь внутри процесса производства фильмы. Вдруг что и приметите – разумеется, это лишь в том случае, если преступник или преступники находятся среди киношников. Тогда не сочтите за труд протелефонировать по этому номеру – инспектор написал его на листке блокнота, листок вырвал и отдал Арехину, не дожидаясь согласия.

Они вернулись в предыдущую комнату.

Через четверть часа всех выпустили на волю, предупредив, чтобы а) не делились своими догадками с корреспондентами, б) не покидали пределов Праги вплоть до особого уведомления и с) старались по возможности держаться в людных местах.

Последний пункт вызвал удивление Аверченко:

– Мне теперь что, спать на вокзале?

– Спать можете дома. Вы ведь снимаете меблированные комнаты в Липницком квартале?

– В Липницком, – признался Аверченко.

– Это место можно вполне считать людным.

– Да уж… – печально сказал Аверченко.

Все, за исключением полицейских, стали покидать студию.

Аверченко с Дорошевичем пошли к остановке трамвая.

Арехин посмотрел вслед. И ехать ему было в другую сторону, и трамваев он не любил, даже пражских.

А меж тем вечеру конца и края не было.

– Позвольте отрекомендоваться: Карел Чапек, литератор, – представился человек, бывший с ними в студии. – Отчасти автор сценария будущего шедевра – если, конечно, у него после случившегося есть будущее.

Арехин не спешил уверять Чапека, что есть, что непременно есть будущее. Напротив, он сказал в ответ вычитанную где‑то фразу:

– Да, вы правы. Есть тайны, прикосновение к которым убивает.

– А, вы тоже так думаете! – оживился пражский литератор. – Но что это мы стоим, как на необитаемом острове. Тут неподалеку есть кафе, где кофе первоклассный, не хуже довоенного, – и, боясь, что Арехин откажется, быстро добавил:

– Я угощаю.

Почти месяц пробыл в Чехии Арехин, а вот это «я угощаю» услышал впервые. Нет, его угощали за счет принимающей стороны, и на турнире, и днём на киностудии, но это были производственные расходы. А чтобы из собственного кармана…

Видно, широкая душа у Чапека. Или он, Арехин, его чем‑то заинтересовал.

Кафе оказалось не так уж и неподалёку, но Чапек развлекал Арехина по пути – рассказывал всякие занятные истории о прежних обитателях Праги – докторе Фаусте, императоре Рудольфе Втором, рабби Бецалеле. Первые двое желали вечной молодости, но не знали к ней пути, а рабби якобы знал, но не желал становиться юнцом.

И, как обычно, на самом интересном месте они и достигли цели.

Кафе «Чёрный лебедь» располагалось недалеко от реки.

Они заняли место на террасе, официант принес две чашки кофе. Что ж, они ведь не есть сюда пришли.

– А вон замок Любавы, нашей королевы – девы. Всех любовников ей пришлось топить во Влтаве, чтобы сберечь репутацию. Говорят, что ниже по течению был омут, в котором водились прекрасные раки, их так и называли – королевские раки, и подавались они к столу Любавы во время свиданий страсти. Сейчас таких раков уже не сыщешь…

Арехину и до этого не хотелось есть, а теперь не хотелось и подавно. Он отпил кофе – едва‑едва. Надолго ему хватит чашки.

– Вы полагаете, случившееся с паном Кейшем касается только пана Кейша? – спросил Чапек.

– Почему же? Теперь это касается пражской полиции.

– Спрошу иначе: пана Кейша убили потому, что он имеет отношение к снимаемой фильме, или по иной причине?

Арехин видел, что Чапек взволнован, более того – напуган, но старается это скрыть.

– Ну откуда же мне знать? Я с этим паном знаком менее суток, – ответил Арехин и сделал ещё один крохотный глоток.

– Хорошо. А вы сами не боитесь стать следующей жертвой?

– Как участник съёмки фильмы?

– Да.

– Никогда прежде не думал, что профессия артиста настолько опасная.

– Она не опаснее любой иной, – ответил Чапек. – Просто сюжет фильмы слишком уж щекотливый.

– Потому что касается шахматного автомата?

– Вам бы всё шутить, – сказал Чапек, хотя ни голосом, ни жестом Арехин ничего шутливого не выказал.

– Тогда объясните несведущему иностранцу, что опасного может таиться в съёмке исторической фильмы?

– Опасность заключается в самой истории. Смерть кронпринца Рудольфа и баронессы Марии фон Вечера произошла тридцать четыре года назад. Казалось бы давно. Между нами лежит Великая война, гибель четырёх империй, эпидемия инфлюэнцы – начнёшь вспоминать, так и не кончишь. Но лица, причастные к убийству в замке Майерлинг, по‑прежнему среди нас. Что такое тридцать четыре года? Прибавьте к тридцати и получите шестьдесят четыре – для политика возраст сбора урожая.

– А почему к тридцати? – Арехину стало любопытно.

– Тридцать – возраст действия. Я думаю, что участникам заговора было около тридцати лет.

– Заговора?

– Заговора с целью убийства наследника.

– И кому это было выгодно – убивать кронпринца Рудольфа?

– Возможно, партии эрцгерцога Франца‑Фердинанда, который стал наследником. Возможно, заграничным врагам Австро‑Венгрии, в первую очередь Великобритании, Италии, Франции, Испании, Турции, Германии и России – это только краткий список. Возможно, сторонникам консервативного курса императора – опасались, что тот отречётся от трона в пользу сына, который был склонен к проведению непродуманных реформ.