Но приходили к Косаре не только черноградцы. Белоградцы точно так же толпами стекались в Черноград. Всего за несколько месяцев она залечила больше упыриных укусов и царапин от когтей волколака, чем за все годы практики. Будущие охотники на монстров, очарованные туристы, любители экстрима, потомки иммигрантов, ищущие свои родовые поместья… У мастерской Косары всегда стояла очередь.
Как только зелье перестало кипеть, Косара перелила его в пузырек и передала Ибрагиму:
– Вернешься через пару дней и расскажешь, помогло ли.
– Спасибо. Я искренне надеюсь, что поможет. Сколько я тебе должен?
– Три гроша.
– Три?! – резко выдохнул Ибрагим.
– Это проблема?
– Ну, мы только что вернулись из отпуска в Месамбрии, с деньгами немного туго… Цены за границей – дичь, сама понимаешь. А если придется заказывать похороны…
– Для кого?
– Для меня.
Косара глубоко вздохнула:
– Ибрагим, в последний раз говорю: ты не умер. Давай сюда грош и выметайся.
– Грош? Точно? Одна только печень караконджула стоит дороже.
– Поверь мне, я в курсе…
Ибрагим откланялся, но Косара решила не идти в свою холодную спальню. Огонь в мастерской грел здорово, а вдобавок теперь на верхнем этаже всегда было слишком тихо – без Невены.
Косара не слышала голоса сестры с той самой зимней ночи, когда заперла Змея в Стене. Все больше и больше она верила, что зов Невены ей просто почудился.
Те двенадцать дней вообще выжали из нее все соки. Неудивительно, что к их концу ей слышались голоса.
Однако, забившись в угол дивана под кучей одеял и глядя, как тлеют угли в очаге, она не могла отрицать, что слышала один голос прямо сейчас.
«Моя маленькая Косара, – прошептал Змей. – Где же ты? Здесь так холодно. Здесь так холодно…»
* * *
Она сбрендила – это единственное разумное объяснение. Одиночество сводило ее с ума, и теперь она слышала голоса. Такая жизнь – в одиночестве, в большом, скрипучем, населенном привидениями доме – ненормальна. Она даже принялась чаще разговаривать с домашними духами, несмотря на то что до и после Темных дней они казались ей мелькающими мороками.
– Твое здоровье, тетя! – поднимала она вечерком очередной бокал вина за кухонную хозяйку.
– Доброе утро, дядя, – приветствовала она духа ванной, когда утром шла чистить зубы.
Она знала, что должна быть благодарна им за то, что дом еще не рухнул, не похоронил ее в куче прогнивших обоев, пыли и ржавых гвоздей. В последние месяцы она была настолько занята, что у нее едва хватало времени на уборку или ремонт. Между приемом клиентуры и рысканьем по самым опасным районам города в поисках следов Карайванова в сутках просто недоставало часов.
– Доброе утро, дядя!
Так сказала Косара, по своему обыкновению, войдя в ванную тем утром. Стоял такой мороз, что на крошечном круглом окошке распустились инеистые цветы.
Мороз. В июне!
Только она закончила чистить зубы и засобиралась в душ, как в дверь постучали. Косара вздохнула. Ни минуты покоя с самого утра.
Стук раздался снова, такой громкий, что гнездившиеся под крышей ласточки встрепенулись и сердито защебетали.
– Иду, иду! – закричала Косара и вновь натянула свитер, сбегая по лестнице.
Открыв дверь, она увидела Ибрагима. Сегодня он выглядел еще хуже – более нервным, уставшим, и руки у него тряслись.
– Куры! – вскричал он. – Косара, всех кур порешили!
* * *
Черноград никогда не бывал веселым местечком, даже в летнюю пору. Однако в этом июне город казался еще серее и мрачнее прежнего. Обычно владельцы кафе и ресторанов на Главной улице выставляли столики на летних верандах, а продавец мороженого кружил по городу на велосипеде. Но не теперь. Большинство заведений общественного питания просто заколотили, не выдержав конкуренции с ресторанами по ту сторону Стены. А продавец мороженого, как слышала Косара, и вовсе переехал в Белоград.
Ибрагим жил неподалеку, в многоквартирном доме, спрятанном в грязном переулке в стороне от главной площади. Он открыл входную дверь и провел Косару по неубранному коридору.
– Я проснулся рано, собирался на работу, – объяснял он, ища в пальто ключи от задней двери в сад. – Обычно мы замешиваем тесто еще в три часа ночи, чтобы точно успело подняться. А еще поди попробуй раскатать фило на скорую руку… В общем, я встал и спустился покормить кур. Данчо сегодня работает в ночную смену. – Пока Ибрагим поворачивал ключ в замке, его пальцы дрожали, и он провел ими по своим темным волосам. – Боже, он же рассердится на меня до жути! Он любил этих кур, как детей. Всех называл по именам, представляешь?
– Не глупи, – сказала Косара. – Незачем ему на тебя сердиться. Это же не ты сделал.
– А что, если я? – Ибрагим с глазами, полными паники, повернулся к Косаре. – Что, если я забрел туда посреди ночи и всех поубивал?
– Тогда ты наверняка заметил бы кровь на руках, когда проснулся.
– А может, я помыл их!
– Тебе крови все еще хочется?
– Нет. – Ибрагим замолчал. – Кажется, нет.
– Значит, зелье помогло.
– Или же я утолил голод ночью…
Косара потянулась через его плечо, толкая дверь:
– Давай осмотрим место преступления.
Она сказала это в шутку, но вскоре поняла, что дело оказалось весьма серьезным. Садик походил на бойню. На траве, а также в курятнике были разбросаны пернатые тельца. Их невидящие глаза-бусинки уставились на Косару.
Но нигде не было ни капли крови. Большинство кур выглядели так, словно они просто заснули вечным сном. Один только петушок, похоже, дал смертный бой: его крыло висело под неестественным углом, а все когти были переломаны.
– Какого черта… – Косара огляделась. – Сад точно не общественный? Ни у кого больше нет ключей?
– Насколько я знаю, ни у кого.
Косара перевернула петушиное тельце мыском ботинка, чтобы не касаться его голыми руками. Она не могла сообразить, поранился ли он в бою или в слепой панике колотился о стены курятника. Но что могло вызвать у птицы такую панику?
– Сосед предложил нам ощипать их, – глухо сказал Ибрагим, – и куриного супчика наварить. Но я просто не смог себя пересилить. Чтобы я кормил Данчо супом из его же кур?
– Не надо кормить. И вообще не трогай их. Мы не знаем, что их убило. Я бы послала за ветеринаром.
– Думаешь, они болели?
Косара сомневалась. За эти годы в Чернограде было много вспышек куриного гриппа – такое случается, когда целые стаи держат вблизи друг от друга. Но это…
Ее взгляд упал на петуха со сломанным крылом. Что-то было не так. Шестое чувство кричало ей, что смерть его не была естественной.
И чудилось нечто ужасно знакомое в напряжении, нависшем над курятником, заставляющем воздух тихо, почти неслышно потрескивать. Ветер уносил запах, который Косара откуда-то знала, только не могла его правильно назвать.
Хмурый Ибрагим все еще смотрел на нее.
– Ты их не убивал, – твердо сказала Косара. – Они не обескровлены. Должно быть, что-то – или кто-то – их заразило.
– Уверена?
– Ты ведь живешь с врачом. Что, сам не видишь, что у них не пили кровь?
– Ну, я подумал, что мог выпить парочку кур, насытиться, а потом избавиться от остальных как от свидетелей…
– Ты смеешься? – воззрилась на него Косара.
– Не знаю, Косара! Я сам не свой.
– Позови-ка лучше ветеринара. Держу пари, он прольет свет на это дело.
В конце концов, Косара была ведьмой, а не куриным следователем по уголовным делам. Будь здесь Асен, он, вероятно, раскрыл бы дело в два счета.
Косара покачала головой: нет, об Асене лучше не думать.
– Сообщи потом, что скажет ветеринар, – сказала она, направляясь обратно в дом. – Уверена, всему этому есть логическое объяснение.
Правда, по дороге домой она не могла избавиться от ощущения, что что-то упускает. Что-то было неправильное в пустых взглядах кур. В сломанных петушиных когтях. В знакомом запахе.
