Пария (ЛП) - Райан Энтони

– Наверное, – сказал я, сдерживая дрожь в голосе, и посмотрел прямо на Ведьму в Мешке, – лучше не спрашивать, как это сделано.

Она наклонила голову, и мешок смялся, выражая недоумение.

– Его кровь была поражена отравой, – проскрежетала она. – Я её убрала. Теперь его тело излечивается.

Я кивнул, решив, что дальше уточнять ни к чему. Мне хотелось поскорее убраться отсюда, пока слишком много глаз не заметило наше присутствие здесь.

– Сколько он будет спать?

Её мешок смялся ещё сильнее.

– Пока не проснётся.

Я пожал плечами и тихонько усмехнулся.

– Разумеется. Итак, я предполагаю вы хотите получить плату…

– Не бойся меня, – перебила она, и мои слова мгновенно остановились. Не столько из-за того, что она прервала меня, сколько из-за её тона, поскольку жуткий скрежет внезапно исчез. Теперь ведьма говорила хоть и с акцентом, но бегло, из чего становилось ясно, что каждое слово, произнесённое ею ранее, было представлением. Её губы были такими же невредимыми, как и мои, а в голосе слышалась глубокая искренность, окрашенная лёгкой ноткой сожаления.

Что-то в этом голосе, в боли, которую я услышал, сорвало с моих губ честный ответ, прежде чем я смог его придержать:

– Я знал прежде двоих из вашего народа. Один разбойник, который делал амулеты. А другой намного хуже. Очень плохой человек с… пугающей способностью. А ещё он пел песни.

– А разве среди твоего народа нет плохих людей? – спросила она. – И если есть, то считаешь ли ты из-за этого всех злыми?

– Много. – Я жалко и покорно ухмыльнулся. – Но нет, не всех.

– Кем он был? Этот человек зла?

– Цепарь, который собирает пойманных разбойников и увозит их, чтобы продать в рабство. – Я замолчал, снова охваченный желанием сказать больше, чем нужно. Всю жизнь я оттачивал инстинкты выживания, и теперь они не оставляли сомнений, что эта женщина опасна, и всё же я чувствовал себя в её присутствии совершенно спокойно. «Это её заклинание?», думал я. «Я теперь околдован?». И тем не менее, я снова заговорил, и сейчас понимаю, что вовсе не из-за какого-либо неестественного воздействия. Скорее из-за осознания, что, несмотря на закрытое лицо, эта женщина понимала меня так, как никто другой.

– Думаю, я был ему для чего-то нужен, – сказал я. – Продав меня на Рудники, он попытался выкупить меня обратно. Не знаю, почему, но выглядел он как человек, совершивший смертельную ошибку.

Мешок пошевелился – голова в нём кивнула.

– Я знаю этого человека. Ты прав, считая его злым, но таким его сделали. Сердце, искорёженное пороками мира и собственными ошибочными суждениями. А ещё я знаю, почему он хотел тебя выкупить, и тебе повезло, что не выкупил.

– Почему? Что он от меня хотел?

– Убить тебя. Его… способность в твоём народе называют проклятием. Она позволяет ему добывать у вашей знати монеты, но ещё делает его изгоем навеки. И она непостоянна, как и подобает проклятию, призванному, чтобы жертва страдала. Она хитрит, насмехается и ведёт его путями, которых лучше избегать.

– Почему? – я придвинулся к ней ближе, снова вдохнул её аромат и обнаружил, что тот изменился. Если прошлым вечером он отталкивал своей необычностью, то теперь в нём ощущалась пьянящая растительная смесь, навевавшая воспоминания о летнем Шейвинском лесе. – Зачем ему меня убивать?

– Потому что проклятие сообщило цепарю – слишком поздно, по своему обыкновению, – что однажды ты его убьёшь.

Моё лицо было так близко к маске из мешковины, что я отчётливо видел глаза – утреннее солнце пронзало ткань, окрасив отблеск затемнённых сапфиров. Я сглотнул нежданную струйку слюны, сердце колотилось, а пот каплями выступал на лбу.

– Итак, – прошептала она своим плавным голосом без скрежета, – ты всё-таки пришёл ко мне на поле крови. – В её тоне звучало удовлетворение, окрашенное печалью, словно она получила давно обещанный подарок, который оказался желанным.

– Довольно, – прошептала она, отступая назад. В тот же миг тяжёлое биение моего сердца успокоилось, и стих жар, от которого покалывало кожу, сменившись прохладной влажностью. А ещё очарование её запаха резко исчезло, уступив место прежнему осеннему мускусу.

Несмотря на внезапный сдвиг восприятия, я понял, что по-прежнему сдерживаю желание прикоснуться к ней. Мне хотелось рассказать больше, хотелось больше узнать. О проклятии цепаря. О том, как ей удалось убрать яд из вен Брюера. Но больше всего я хотел узнать о ней самой.

– У вас есть имя? – спросил я.

– Да, – быстро ответила она с такой законченностью, по которой стало ясно, что продолжения не будет. – Пришло время оплаты.

Ведьма сунула руку в складки заплесневелой накидки. Секунду я развлекался абсурдной мыслью, что она собирается продемонстрировать мне счёт с перечнем оказанных услуг, но вместо этого в её руке оказалась книга. Старая книга, в потемневшей и потрескавшейся коже, с потускневшей и поцарапанной медной застёжкой. Ни на обложке, ни на корешке не было никакого названия, только старая кожа, покрытая сложными завитушками и чередующимися узорами.

Протянув книгу, ведьма молчала, пока я не решился её взять, открыть застёжку и взглянуть на страницу текста, написанного плотно, но отчётливо. Пролистав несколько страниц, я обнаружил, что текст местами прерывают пиктограммы и иллюстрации, нарисованные простыми чернилами, а не золотом и многоцветными красками, как у мастера Арнильда. Книга сразу показалась мне в равной мере захватывающей и озадачивающей, поскольку, несмотря на своё образование, я не мог прочесть ни слова.

– На каком это языке? – спросил я, взглянув на Ведьму в Мешке.

– На языке моего народа. Или, точнее, на одном из множества языков, на которых когда-то говорили в землях, которые вы сейчас называете Каэритскими Пустошами.

Я продолжал очарованно и удивлённо листать книгу.

– О чём эта книга? Это священное писание?

– Писание? – Судя по тону, её это слегка позабавило. – У моего народа нет эквивалента этому слову. Но да, наверное, у этой книги… священное значение.

– Наверное? – я нахмурился. – Вы не можете её прочитать?

Мешок смялся на шее – она опустила голову. Когда она заговорила снова, веселья в её голосе уже не осталось:

– Ваш народ называет его Бич. Для моего народа это Элтсар, Падение. Многое было потеряно для нас, и, пожалуй, самая ужасная потеря – наши древние истории и знание, как их прочесть, поскольку именно в них заключается душа народа.

– И вы думаете, я смогу её перевести? – спросил я, снова глядя на книгу. – Для меня в ней смысла не больше, чем в отпечатках куриных лап.

– Со временем понимание придёт. В отличие от меня, ты можешь беспрепятственно путешествовать по этим землям. Есть места, куда ты отправишься, а я не могу. Места, где можно найти средства, чтобы открыть знания в этих словах.

– Что за места?

– Места, куда ты всегда собирался отправиться. Точно так же, как мы с тобой всегда собирались оказаться здесь в этот миг. Со временем мы вместе окажемся в другом месте, и там ты отдашь свой долг.

Она отошла от телеги и направилась к укрытию, а потом остановилась рядом со мной. Меня снова окутал приятный запах лета, когда ведьма наклонилась ко мне и зашептала текучим идеальным голосом:

– Следующая услуга, о которой ты меня попросишь, повлечёт за собой куда более серьёзный долг. Подумай хорошенько, захочешь ли ты его выплачивать.

Она больше ничего не сказала, даже когда я крикнул ей вслед:

– Как мне вас найти?

Ведьма, пригнувшись, вошла в укрытие и закрыла вход. Шкура казалась хлипкой, но я знал, что вход заперт не хуже двери темницы.

Брюер проспал весь следующий день и ночь, а, проснувшись поутру, не помнил ничего после нашего возвращения с поля боя. Просящий Делрик настоял на том, чтобы несколько часов тщательно обследовать Брюера. Он, как обычно, мало говорил, но на лице читалось явная озадаченность и немалая подозрительность, которые ничуть не развеяли мои вежливые объяснения.