— Слишком худая, — случайно пробубнил я мысль. — Одевайся.
— Одеваться? — недоумённо переспросила та.
— Неужели в этом слове есть второе значение, которое тебе не понятно?
— Понятно. Я… оденусь… здесь?
— Если тебе удобней, то можешь одеться в коридоре.
Дважды повторять не пришлось. Остроухая резко натянула на себя одежду и вскоре стояла с опущенной от стыда головой и ещё сильнее пуская слёзы, понимая, что от её тела отказались и денег не получить.
Я спросил, умеет ли женщина читать. Умела, в прошлой команде она была главной, ей пришлось брать уроки, чтобы читать объявления на доске с заданиями. Я передал остроухой один из листков, оставшихся с прошлой осени, с переписью добытых заллай за четыре месяца. Женщина вслух читала названия заллай, их количество и общую стоимость. После каждой озвученной цифры её глаза раскрывались всё шире и шире.
— Ты добытчица порождений. Вот по твоему профилю и будет работа, хоть и тяжёлая. Силёнок у тебя не хватит, как раз по дороге в Трайск тебя подкармливать будут. Вся работа там. Что именно за работа, какого рода и прочее — я сейчас не скажу. Нас могут подслушивать, — сказал я, хотя за стенами и потолком не наблюдалось белёсых облачков. — Отъезд очень скоро. У тебя завтрашний день, закончить дела. Вечером придёшь сюда ещё раз и получишь указания. Не согласна — идёшь нахер со своими проблемами.
— Переезд в Трайск?
— У меня свой дом. В нём дам тебе с ребёнком комнату для слуг. Денег с работы хватит кормилицу нанять, пока ты ходишь работать. Но работать будешь на меня. Галис или Нот рассказывали тебе, чем именно я занимаюсь?
— Изучаешь порождения. Они говорили, что у тебя в академии обучение.
— Оно закончилось, — я похлопал по гримуару и показал на листок. — Я теперь занимаюсь не только изучением, но и добычей порождений. Собственно, я расскажу тебе несколько хитростей, ты сможешь самостоятельно добывать заллаи. Но будешь молчать о способах до самого конца своей жизни.
— Клятва души?
— И это тоже. У тебя и ребёнка будет крыша над головой, еда, и виденье будущего. Так что выбирай.
— Я согласна! — подрагивающим голосом выпалила остроухая и разрыдалась. — Согласна. Что угодно сделаю. Спасибо. Спасибо, что не отказал. Я… прости, что орала. Мой сын, я… ради него… прости, я тебя…
— Я ксат. Мне плевать, что обо мне говорят, — я раздражённо потёр переносицу. — Проваливай. Готовься к завтрашнему дню.
* * *
Шедшая рядом жена выбритого налысо начальника охраны зыркала на меня ехидными глазками, постоянно лыбилась и хихикала.
— Так, может, добродушный господин, — мурлыкнула женщина, — мы видим начало невозможной любви, между ксатом и ратоном?
— Ещё одна такая шутка, и меня вырвет, — я пристально посмотрел на женщину. — И будь уверена, что на тебя.
— Будет вам, добродушный господин. И пошутить уже нельзя, — хихикнула женщина.
— Ты вообще думал о будущем? — спросил лысый начальник охраны с волчьим оскалом на лице. — Да мы думать не знали что, ну… Когда Илур нам рассказал, перед отъездом. Нет проблемы, не подумай. Просто… Ну, бабу с ребёнком приторанить. Что ты дальше-то выкинешь?
— Пройду весь первый ярус канализации, как минимум.
— Да я-то в тебе не сомневаюсь, — дёргано закивал главный охранник, соглашаясь с самим собой.
— О, разведка вернулась, — мурлыкнула женщина. Далеко впереди два всадника махали нам руками в определённой последовательности. — Чисто, говорят.
— Скоро будет тепло, — крикнул начальник на весь караван. Извозчики и охранники радостно заулыбались. Начальник подошёл к борту повозки и сообщил сидящей в ней остроухой, чтобы готовилась к работе. Та запричитала слова благодарности и что всё отработает.
В день перед отъездом я сообщил Илуру, что дополнительного пассажира обязательно надо доставить до Фраскиска. В этом проблем не было, караван шёл в королевство остроухих — но на пассажира никто не собирался тратить лишнюю монету. Да и места в караване расписаны. Мне пришлось отдать Илуру сотню золотых, чтобы тот купил провианта на остроухую, но та должна выполнять подсобную работу и не смела отходить от повозок. На эти условия мне откровенно наплевать, а у остроухой не оставалось выбора. Все прошедшие четыре дня остроухая сидела в повозке, закутавшись в несколько слоёв шерстяной ткани и меховых шкур, старательно прижимая к груди младенца и не позволяя холоду хоть как-то отразится на нём. Лишь когда караван вставал лагерем и разводили костёр, только тогда остроухая оставляла ребёнка в тепле недалеко от огня и делала всё, что прикажут: топила воду, поила лошадей, готовила ужин и прочее.
Все четыре дня караван скользил по Гварскому тракту, по мощённой огромными камнями дороге. Солнце с каждым днём грело всё сильней, ещё несколько дней назад камни под снегом достаточно прогрелись и практически растопили снег. Было легко добираться, лишь после ночного мороза утром камни покрывались тонкой корочкой льда. Только лошади и извозчики не отбили себе задницы от падений: первые подкованы, а вторые так вообще на землю спускались только на привалах.
Дорога медленно спускалась под землю. Вереница повозок въехала в широкую арку в холме. Желто-серые камни арочного свода, идеально подогнанные без видимых щелей, переходили в такие же камни просторного входного зала канализации. С лёгким тарахтением повозки проехали по мосту с левой части зала в правую, отгороженную кладкой серых камней.
— Зимника миносов нет, — сказал один конного разъезда.
— Располагаемся, — скомандовал начальник охраны.
Все засуетились, первым делом стараясь натянуть в просторном зале некое подобие тряпичных стенок, чтобы удержать внутри тепло костров. Весна хоть и берёт свои права, зал расположен под землёй на десятки метров, но залетавший с улицы ветер выдувал всякое тепло.
— Отправишься завтра? — спросил у меня начальник. Я кивнул, сказав, что надо отогреться перед тяжёлым испытанием. — Послезавтра двинуть бы.
— Успеем. В прошлые разы мне хватило и двух часов, чтобы добраться до спусков. И столько же обратно. Утром выйду и к ужину вернусь. Ну, или вернусь на следующее утро.
— А если не вернёшься?
— Значит, всё было зря, — сказал я, глядя в конец широкого зала. Там длинный проход, но узкий, там едва ли одновременно поместится два разумных.
Около прохода уже дежурило два охранника, их ночью сменят другие, потом ещё. Я же дежурить не собирался, да и не должен. Я вальяжно сел около одного из костров и поставил к огню кувшин с вином. Жена начальника охраны начала мурлыкать, что вино мне завтра помешает, но я и так последние четыре дня себе отказывал в удовольствии и не собираюсь соваться в разведку с подрагивающими руками. Только сегодня заметил, как пальцы едва заметно дрожат, и продолжают подрагивать даже спустя час, как тело согрелось от уличного холода.
Я сжал кулаки, отгоняя тремор. Желание напиться только усилилось. Ко мне приблизилась остроухая, покачивая на руках заснувшего младенца.
— Что мне делать, если ты… там… — сказала одноглазая, нерешительно кивнув в сторону прохода.
— Сначала можешь порыдать. А дальше придумаешь.
— Ты… У меня маленький ребёнок. Денег почти нет. Мне некуда возвращаться.
— Как я тебя понимаю, — искренне проговорил я, и устало помассировал переносицу. — Что тебе ещё останется, если не двигать в Трайск? Там сейчас добытчиков не хватает, работу найдёшь.
— Расскажи сейчас, что хотел. Твои знания ведь пропадут с тобой.
— Не расскажу, а покажу. И только в Трайске, — я покачал указательным пальцем перед лицом. — Так надёжней и наглядней, словами я неделю буду объяснять и, всё равно, ничего не объясню. В Трайске всё будет. Мой раб уже должен получить послание, он всё подготовит. Ты в седле держишься?
— Несколько раз приходилось. Мы, что, сразу поедим куда-то?
— Сразу на следующий день. У меня мало времени, на все дела. За сына не переживай. Кормилицу подыщут, голодать не будет.
