Четвертое крыло (ЛП) - Яррос Ребекка

Образы прекращаются, и мои чувства снова становятся моими собственными.

И, блядь, если я не завелась настолько, что мне приходится сместить свой вес, чтобы облегчить боль между бедер.

"Хорошая работа!" Профессор Карр кивает, что-то записывая.

"Не могу поверить, что ты только что это сделал".

"Не за что".

Мои щеки пылают жаром, когда я поднимаю тыльные стороны ладоней к коже.

"Видишь, я же тебе говорил". Карр поднимает блокнот. "Последний обладатель молнии сказал, что она заставила их перегреться. Теперь сделай это снова".

Таирн хихикает.

"Ни одного гребаного слова от тебя", — предупреждаю я.

На этот раз я сосредоточиваюсь на ощущении прилива силы, а не на том, что его вызвало, открываю все чувства и позволяю раскаленной до бела энергии пройти через меня, накапливаясь до предела. Затем я выпускаю ее, и молния ударяет более чем в миле от меня. Ну, посмотрите на это. Я — сертифицированная крутая.

"Может быть, на этот раз вы поработаете над прицеливанием?" Профессор Карр заглядывает в свой блокнот. "Только помните, что не стоит истощать физическую силу, с помощью которой вы управляете силой. Никто не хочет видеть, как ты сгораешь. Такая сила, как у Таирна, сожрет тебя заживо, если ты не сможешь ее сдержать".

Молния бьет еще пять раз, прежде чем я выдохнусь, и ни одна из них не попадает туда, куда я целилась.

Это будет сложнее, чем я думала.

Первое июля, годовщина битвы при Аретии, настоящим провозглашается Днем воссоединения и будет отмечаться по всей Наварре в этот день каждый год в честь жизней, погибших во время войны за спасение нашего королевства от сепаратистов, и тех, кого спас Аретийский договор.

— Королевская прокламация короля Таури Мудрого

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ОДИН

В дверь постучали, когда я доставала охапку одежды из скелетных останков того, что когда-то было моим шкафом.

"Входи", — зову я, бросая их на кровать.

Дверь открывается, и входит Ксаден, его волосы развеваются на ветру, словно он только что с летного поля, и мой пульс подскакивает.

"Я просто хотел…", — начинает он, затем делает паузу, осматривая обломки моей комнаты, оставшиеся со вчерашнего вечера. "Почему-то сегодня я убедил себя, что мы не причинили столько вреда, но…"

"Да, это…"

Он смотрит на меня, и мы оба улыбаемся.

"Слушай, это не должно быть неловко или что-то в этом роде". Я пожимаю плечами, пытаясь снять напряжение. "Мы оба взрослые люди".

Его покрытая шрамами бровь приподнимается. "Хорошо, потому что я не собирался этого делать. Но меньшее, что я могу сделать, это помочь тебе убраться". Его внимание переключается на шкаф, и он морщится. "Клянусь, он не выглядел таким уж разрушенным в темноте, когда я уходил сегодня утром. Оказывается, прошлой ночью ты тоже поджгла не одно дерево. Понадобились два мастера воды, чтобы их потушить".

Мои щеки пылают. "Ты ушел рано". Я стараюсь сделать свой тон как можно более бесстрастным, пока иду к своему столу — который чудом уцелел — и наклоняюсь, чтобы собрать несколько моих книг, которые мы сбили на пол.

"У меня была встреча с руководством, и мне нужно было начать пораньше". Его рука касается моей, когда он наклоняется и берет мою любимую книгу басен, ту, которую Мира сунула в мой рюкзак, когда мы вернулись на Монтсеррат той ночью.

"О." В моей груди становится легче. "В этом есть смысл". Я встаю, кладу свои тексты на стол. "Значит, это не потому, что я храплю или что-то в этом роде".

"Нет". Уголок его рта приподнимается. "Как прошла тренировка с Карром?"

Отличная смена темы.

"Я умею владеть оружием, но не могу прицелиться, и это совершенно изнурительно". Я сжимаю рот, вспоминая первый удар, который я нанесла. "Знаешь, вчера на летном поле ты вел себя как придурок".

Он крепче сжимает книгу. "Да. Я сказал тебе то, что, по моему мнению, тебе нужно было услышать, чтобы пережить этот момент. Я знаю, что тебе не нравится, когда другие люди видят твою уязвимость, а ты…"

"Была уязвима", — заканчиваю я.

Он кивает. "Если тебе станет легче, я тоже не мог ничего сдерживать после того, как впервые убил кого-то. Я не думаю о тебе хуже за такую реакцию. Просто это значит, что в тебе еще есть человечность".

"У тебя тоже", — говорю я, осторожно забирая у него книгу.

"Это спорно".

говорит человек, у которого на спине сто семь шрамов. "Это не так. Не для меня".

Он смотрит в сторону, и я знаю, что в любую секунду он начнет защищаться.

"Расскажи мне что-нибудь реальное", — говорю я, отчаянно пытаясь удержать его рядом с собой.

"Например, что?" — спрашивает он, как и раньше, когда мы летели, когда он оставил меня сидеть на той горе, когда у меня хватило наглости спросить о его шрамах.

"Как…" Мой разум мечется в поисках того, о чем можно спросить. "Например, куда ты пошел в ту ночь, когда я нашла тебя во дворе".

Он нахмурил брови. "Ты должна быть более конкретной. Третьекурсников постоянно отсылают".

"С тобой был Бодхи. Это было прямо перед Гончей". Я нервно провела языком по нижней губе.

"О." Он берет еще одну книгу и кладет ее на стол, явно тянет время, решая, откроется он мне или нет.

"Я никогда никому не расскажу ничего из того, что ты мне расскажешь", — обещаю я. "Надеюсь, ты это знаешь".

"Я знаю. Ты никому не рассказывал о том, что видела под деревом прошлой осенью". Он потирает затылок. "Атебайн. Ты не можешь знать почему или спросить что-то еще, но мы были именно там".

"О." Это определенно было не то, чего я ожидала, но не из ряда вон выходящее для курсантов — бежать с чем-то на аванпост. "Спасибо, что рассказали мне". Я двигаюсь, чтобы положить книгу обратно и вижу, что переплет определенно хуже, чем после того, как мы сбили антикварный фолиант со стола прошлой ночью. "Черт." Я открываю заднюю обложку и вижу, что она расколота у переплета.

Что-то выглядывает наружу.

"Что это?" спрашивает Ксаден, заглядывая мне через плечо.

"Не уверена". Уравновешивая тяжелую книгу одной рукой, я вытаскиваю то, что выглядит как жесткий кусок пергамента, из того места, где он был спрятан за переплетом. Гравитация смещается, когда я узнаю почерк моего отца, и это датировано всего несколькими месяцами до его смерти.

Моя Вайолет,

К тому времени, когда ты найдешь это, ты, скорее всего, будешь в квадранте Писцов. Помните, что фольклор передается из поколения в поколение, чтобы рассказать нам о нашем прошлом. Если мы потеряем его, мы потеряем связь с нашим прошлым. Достаточно одного отчаявшегося поколения, чтобы изменить историю — даже стереть ее.

Я знаю, что ты сделаешь правильный выбор, когда придет время. Ты всегда была лучшей и для своей матери, и для меня.

С любовью,

папа

Я нахмурила брови и передал письмо Ксадену, пролистав книгу. Все сказки знакомы, и я все еще слышу голос отца, читающего каждое слово, как будто я все еще ребенок, свернувшийся на его коленях после долгого дня.

"Это загадочно", — замечает Ксаден.

"Он стал немного… загадочным в годы после смерти Бреннана", — мягко признаю я. "Потеря брата сделала моего отца еще более затворником. Мне удавалось проводить с ним время только потому, что я постоянно находилась в архиве, обучаясь на писца".

Страницы трепещут, когда я перелистываю истории о древнем королевстве, раскинувшемся от океана до океана, и о великой войне между тремя братьями, которые боролись за контроль над магией в этой мистической стране. Некоторые басни рассказывают о первых всадниках, которые научились связывать себя с драконами, и о том, как эти связи могут обернуться против всадника, если он попытается поглотить слишком много силы. Другие рассказывают о великом зле, которое распространилось по всей земле, когда люди стали развращены темной магией и превратились в существ, известных как венины, которые создали стаи крылатых существ, называемых вивернами, и опустошили землю от всей магии в жажде еще большей власти. В другой басне говорится об опасности использования силы земли, а не неба, поскольку человек может легко начать черпать магию из земли и в итоге сойти с ума.