Меж двух огней (СИ) - "Lt Colonel"

Разговор устремился не в то русло, и я решил сменить тему.

— У вас красивая деревня.

— Когда имеешь в распоряжении вечность, рано или поздно испытываешь желание сотворить что-нибудь красивое.

— Тогда почему не построили настоящую стену? То, что вместо неё, не остановит даже зайца. Хотя они у вас не водятся, — добавил я, вспомнив, что животные сбежали от соседства с мертвецами.

Мальчик пожал плечами.

— Плетень — это напоминание. Любая красота преходяща, и вечность — это в действительности всего лишь взятые взаймы у судьбы годы. Нас не уберегут от расплаты и самые высокие стены, а остальное не заслуживает того, чтобы их строить.

Пожалуй, пора перестать думать о нём как о мальчике. Фаталистические рассуждения, исходившие из уст ребёнка, выглядели смешно, если забыть, что он старше моих родителей.

Я забыть не смог. Оттого предпочёл прекратить докучать Исаку вопросами. Мою благодарность за тёплый приём он воспринял с отстранённой невозмутимостью и, убедившись, что я закончил, откланялся.

И всё-таки в Исаке была искра, заслуживавшая уважения. Его идеи перекликались с тем, чему меня учили с детства. С недоверчивым удивлением я осознал, что мне понравился этот неупокоенный — и их быт, обрисованный в грубых штрихах. Теперь деревня не казалась мне погостом. В ней протекала своеобразная жизнь, в которой не было места посторонним, но жизнь эта не мешала другим — более того, предпочитала мирное сосуществование кровавым альтернативам.

Так и сходишь с ума, начиная сочувствовать мертвецам.

— Как игрушка с ярмарки, — сказал Алойз, не переставая жевать полоску вяленого мяса. Полоска промёрзла насквозь, больше льда, чем мяса, но хоть какое-то занятие. Жевать и болтать. А ещё наблюдать и дрожать от промозглого холода.

До чего унылая штука война. Алойз почти скучал по сражениям, хотя знал, что когда дело дойдёт до рубки, то он будет скучать по покою.

— Великоват для игрушки, — отозвался Фабиан. Он с утра дышал на ладони и твердил, что они скоро отвалятся. Пока не отвалились, но от нытья его это не избавило.

— Я не про размер, — уточнил Алойз, глубокомысленно описав полоской круг. Ему пришло в голову, что твёрдым мясом можно забить человека до смерти. Смерть не от клинка, а от жёсткой, как стоптанная подошва, еды.

Безделье всегда наводило его на странные мысли.

Весь день облака сгущались над Старой Литецией. Небо темнело, опускалось всё ниже, и колючий ветер набирал силу. Солнце давно скрылось за тучами и показываться явно не собиралось. Будь его воля, и Алойз бы тут не показывался — паршивое местечко. Пропитанное смертью. Где это видано, чтобы лес был настолько тихим? Да, покачивались разлапистые сосны, но и они делали это нерешительно, неслышно перебирали ветвями. Будто сама природа боялась того, что обитало поблизости.

— А про что?

— Про красоту! — с неожиданной злостью выпалил Алойз. Смутился, но виду не подал: он старше по званию, негоже выказывать слабость перед подчинённым. Даже если он с Фабианом из одного села. Парень тот по-своему славный, просто начисто лишён воображения.

— Глянь, улицы ровные и широкие, стены — ух, как горы, дома один ко второму, но каждый в чём-то отличается от соседа. И чудной такой, будто необитаемый, хотя вроде кто-то бродит там. Они, небось, всё снесли и перестроили.

— Угу. Жопу при штурме порвёшь.

Алойз вздохнул. Нечего было ожидать, что Фабиан поймёт.

— Ну, наши-то задницы будут рваться не здесь.

Они сидели на вершине холма, с которого открывался отличный вид на Старую Литецию.

— Это если нас не найдут, — мрачно бросил Фабиан, потирая ладони.

Об этом Алойз размышлять не захотел и умолк, в очередной раз предприняв атаку на каменное мясо.

А Фабиан бросил украдкой взгляд на командира. Алойз был по-своему славным парнем, однако частенько витал в облаках и обращал внимание на всякую ерунду, не стоившую упоминания. Но повысили его, а не Фабиана. Может, что-то и было в его трёпе?

Фабиан решительно уставился на город, но никакой особой красоты в нём не увидел. Да, выстроен как по линейке, да, манерный. Фабиану больше приходились по душе петляющие крикливые улочки Кельдиниума, где он как-то побывал. От Старой Литеции веяло непонятной жутью. То есть жуть-то понятная — там затаилось зло. Однако этим дело не ограничивалось: не мог честный город быть построен так… так…

От напряжения разболелась голова, и Фабиан перестал ловить скользкую, как вымоченный в масле угорь, мысль. Подышал на пальцы. Затем его привлекло кое-что иное: медленно опустился мост к восточным воротам. Выступили первые ровные шеренги.

— Это что за херовина?

Предполагалось, что они будут ждать до прибытия Соединённого Войска. С чего бы слугам тьмы выдвигаться из Старой Литеции? Они намеревались дать бой в чистом поле?

Крошечные человечки продолжали вытекать из поднятых ворот. Их было много, очень много. Не разведка, не передовой отряд. Основные силы.

— Это, — проговорил Алойз, — наш путь назад. Собирайся, уходим.

Фабиан пошевелил пальцами и с удовлетворением отметил, что они гнулись. Дежурство оказалось не таким долгим, как он боялся.

Глава 58

Неупокоенные не ездили на конях, однако выносливость — или отсутствие усталости — позволяла им бежать часами без перерыва. Ящерокони не уступали мёртвым в стойкости, и спать порой приходилось в седле. Скорость окупала мучения, однако под конец я чувствовал себя сырым яйцом, которое сунули в блендер.

На протяжении скачки Дерек становился всё мрачнее. Из него и слова нельзя было выжать — сидел на ящероконе, нахохлившись и стреляя острыми взглядами во всякого, кто к нему приближался. Он ничего не ел, разве что иногда жевал травы, которые прежде заваривал, и периодически харкал кровью. Пандору, похоже, подташнивало; лачерты пришлись ей не по вкусу. Лишь Вероника сохраняла внешнее спокойствие, но и его предавали поджатые в тревоги губы. В последние часы ветер доносил до нас рокочущий гром — без молний, без дождя или снегопада.

Если не считать бряцания доспехов на неупокоенных и цоканья подков, двигался отряд в тишине. Вертлявая дорога огибала холмы, пока они не уступили открытому пространству. Показалась столица, омытая лучами закатного солнца.

Белое поле у серых стен Старой Литеции усеивали тёмные точки. Столбы дыма упирались в жирные тучи. Отдалённый рокот, что проносился над холмами, превратился в громогласные взрывы. Они накатывали с запада вместе с запахом гари и просоленным бризом.

Город горел. На свинцовой морской глади выступали крошечные корабли, жались к береговой линии. Выступающая городская стена скрывала гавань, с которой накатывал шум сражения. В порту Старой Литеции высаживались враги.

Тёмные точки превратились в тела. Они лежали неподвижно, истыканные стрелами, обожжённые, оплавившиеся. Единообразный облик их доспехов заставлял предположить, что они из регулярной армии — вот только чьей? Соединённое Войско обрушилось на Мадил с северо-востока. Цепочка трупов тянулась с юго-запада.

На стене сверкнул стеклянный отблеск. Вероника вскинула шаэ’рун, и поднятый мост, усеянный пятнами копоти, начал опускаться. Идеально начищенные цепи не скрипели; не скрипнула и поднимаемая решётка.

В проходе стояли люди, и лишь у одного, с тёмными кругами под глазами, на поясе был кинжал тьмы. Остальные, бледные и бесстрастные, держали копья, топоры и мечи со щитами. Каждый был облачён в сияющие латы, на пластинах которых не виднелось ни единого пятнышка. Вероника спешилась.

— Во имя тьмы, что тут творится? Почему нас атакуют? Почему ублюдков ещё не сбросили в море? — накинулась она на мужчину, которому по виду годилась в дочери. Он поднял изнурённое лицо, сплюнул.

— Ну вперёд, сбрасывай. Выродки умудрились скрестить пушки со светлой магией и разнесли запирающие гавань цепи, прежде чем их успели поднять. А теперь высаживаются в порту и разрывают всякого, кто к нему подбирается. Я позволил забрать большую часть стражи с ворот, так эти треклятые реманы послали отряд захватить их снаружи. Мы по уши в дерьме, если ты, конечно, не прибыла с посланием от Анитьера — и парой тысяч солдат, чтобы это послание дотащить.