Системный Творец III (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

Глава 8

Последние лучи солнца окрашивали улицы города в багровые тона, словно смывая с камней дневную пыль и тревогу. После изматывающей тренировки с Вальтером все тело гудело, как растревоженный улей, а разум был выжжен дотла концентрацией и постоянным контролем над энергией. Я брел к дому Орна, ставшему мне тихой гаванью, чувствуя, как каждая мышца отзывалась приятной, ноющей усталостью. Оставалась лишь одна зыбкая надежда — на скорое возвращение старика и его товарищей.

Каково же было мое удивление, когда у знакомого, видавшего виды забора, я заметил две фигуры. Каэл, сын капитана Горста, стоял в своей привычной, чуть расслабленной, но всегда готовой к действию позе. Его темные волосы были коротко острижены, а лицо с резкими чертами казалось невозмутимым, но в глубине его глаз я уловил едва заметное напряжения. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стояла Лина. Моя соседка, чьи большие глаза обычно излучали доброту, сейчас были устремлены куда-то в сторону, а пальцы нервно теребили край простого платья.

Их разговор у моего забора звучал слишком уж оживленно для случайной встречи. Едва я сделал пару шагов, как они заметили меня. Мгновенно картина изменилась: оба вздрогнули, словно застигнутые врасплох, и засуетились. Каэл выпрямился, а Лина резко отняла руки от платья, сложив их перед собой и пытаясь изобразить спокойствие. Эта неестественная трансформация была настолько комичной, что я едва не рассмеялся. Что они тут такое замышляли?

Я подошел ближе. Первой опомнилась Лина.

— Макс! — выдохнула она, и ее лицо озарила теплая, хоть и немного смущенная улыбка. — Я… мы… так рады тебя видеть. И поздравляю. Весь город только и говорит, что ты прошел Инициацию.

В ее словах звучало неподдельное облегчение, и я понял, что слухи о моем «подвиге» уже успехи обрасти новыми, наверняка преувеличенными, деталями.

— Спасибо, Лина. — кивнул я, чувствуя легкую неловкость от такого внимания.

Затем мой взгляд упал на Каэла. Он смотрел на меня своим обычным, оценивающим взглядом, но сейчас в его стальных глазах, помимо привычной строгости, мелькнула тень уважения, добытого в бою.

— С завтрашнего утра, — без лишних предисловий произнес он, — наши тренировки возобновятся. Отец… Капитан приказал перед уходом.

Внутри у меня все невольно сжалось. Воображение тут же услужливо нарисовало грядущую рутину: ранний подъем, изнурительные упражнения под неусыпным оком Каэла, который выжимал из меня все соки, закладывая тот самый «фундамент», о котором говорил его отец. А после — короткая передышка и снова бой, но уже совсем другого уровня, с Вальтером, где нужно было думать, импровизировать и ломать шаблоны. Мои плечи предательски передернулись в легкой судороге предчувствия этой двойной нагрузки.

Но я тут же взял себя в руки, вцепившись в свое решение. Я сам выбрал этот Путь — Путь Силы. Не из прихоти или жажды славы, а по суровой необходимости. В мире, раздираемом войной с Лесом и имперскими интригами, сила была единственной валютой, которая имела настоящий вес. Единственным щитом, способным защитить тех, кто стал мне дорог. И я был готов заплатить за нее любую цену: усталостью, болью, потом и кровью. Я обрету ее. Во что бы то ни стало.

— Услышал. — мои собственные слова прозвучали спокойно и твердо, без тени тех внутренних содроганий. — Буду вовремя.

Каэл коротко кивнул, удовлетворенный. Казалось, он ждал именно такой реакции. Лина посмотрела на нас обоих с легким недоумением, плохо понимая, о каких таких тренировках шла речь, но промолчала.

— Тогда до завтра. — попрощался я с ними обоими и, отворив калитку, шагнул во двор.

Первым делом я направился к колодцу. Ледяная вода смыла уличную грязь и дневное напряжение, омывая разгоряченное лицо и запыленные руки. Приятная прохлада разлилась по телу, успокаивая ноющую боль в мышцах. Приведя себя в порядок, я зашел в тихий, полутемный дом. Приготовил простейшую похлебку из остатков провизии Орна. Еда была безвкусной, но тело с благодарностью приняло ее, требуя топлива для восстановления. Затушил очаг и рухнул на жесткую постель. Тело горело, ум отключился, и я почти мгновенно провалился в тяжелый, беспросветный сон.

Но покой оказался обманчивым. Сон не принес отдыха, а стал мучительным продолжением дневных тревог, словно вывернутым наизнанку кошмаром, окрашенным в самые мрачные тона.

Мне снилось, будто я снова стоял на площади у подножия статуи Топора. Воздух дрожал от искажения пространства, и из пустоты стали проявляться фигуры. Горст и Эдварн. Они шли, поддерживая друг друга, их доспехи были изорваны, лица залиты кровью, но в глазах читалась ярость и усталая победа. А за ними… никого. Пустота. Я вглядывался в нее, пока глаза не заболели, но Орна так и не было. Статуя стояла в своей новой, победной позе, но ее каменное лицо казалось мне насмешливым. «Он не прошел, — шептал чей-то голос, холодный и безжалостный. — Слаб. Не потянул. Сгорел в аду Инициации».

Картина сменилась. Из-за стен города выползали черные, обугленные щупальца Леса. Они ползли по улицам, проникали в дома, и никто не мог им противостоять. Горст и Эдварн лежали мертвые на площади, их тела поглощала ядовитая зелень поросли. Лина, ее братья, сестра… все, кого я знал, кричали в ужасе, но их голоса тонули в шелесте наступающей растительности. Бабушка Агата стояла на пороге своего дома, тщетно пытаясь остановить ползучую тварь своей резной палкой. Щупальца обвились вокруг нее и утащили в темноту. Весь город, мой хрупкий, нечаянно обретенный дом, погибал в огне и хаосе. Я бежал по пустынным улицам, не в силах никого спасти, а мой топор оказался бесполезен против этой всепоглощающей тьмы.

Я проснулся от собственного стонущего всхлипа. Сердце колотилось где-то в горле, а тело было покрыто липким, холодным потом. В ушах еще звучали отголоски криков. Комната была погружена в глубокую ночную тьму. Я лежал, пытаясь отдышаться и отогнать остатки кошмара, твердя себе, что это всего лишь сон, игра разгоряченного сознания.

И в этот момент в дверь постучали. Сначала тихо, почти осторожно, затем — настойчивее, громче.

Сонливость испарилась мгновенно. Адреналин, верный спутник последних дней, снова хлынул в голову. Я сорвался с кровати, на ходу натягивая штаны и хватая со стула топор. Лезвие, освещенное бледным лунным светом, едва заметно блеснуло. Не раздумывая, я распахнул дверь.

На пороге стоял один из солдат Горста, оставленный Вальтером следить за статуей. Его лицо, в прошлом бесстрастное, в этот раз выражало сосредоточенность.

— Они вернулись. — отчеканил он коротко, без лишних слов.

Большего мне не требовалось. Я бросился вперед, даже не закрыв за собой дверь, и помчался по спящим улицам. Ноги сами несли меня, опережая сумбурные мысли. Сердце колотилось уже не от страха, а от лихорадочной, почти болезненной надежды. «Живыми. — стучало в висках. — Только бы живыми».

Площадь встретила меня необычным оживлением для ночного часа. Несмотря на позднее время, здесь собралось несколько десятков человек — те, кто не смог уснуть в ожидании или кого разбудила весть. В центре этого немого круга, у подножия исполинской статуи, стояли трое. Три фигуры, которые казались мне сейчас самыми прекрасными и дорогими на свете.

Я замер на мгновение, переводя дух и впитывая окружающую картину. Мощная фигура капитана Горста была испачкана грязью и темными подтеками, вероятно, кровью. Броня покрыта свежими вмятинами и царапинами, но он стоял уверенно, широко расставив ноги, и на его обычно суровом лице сияла искренняя, почти мальчишеская улыбка. Он что-то говорил Эдварну, и его хриплый, уставший голос звучал победно.

Эдварн выглядел более сдержанным. Его коренастая фигура была напряжена, рука крепко держала рукоять боевого топора. Но даже его мрачное, обветренное лицо смягчилось, а уголки губ непроизвольно подрагивали, пытаясь сдержать улыбку. В его глазах читалось глубокое удовлетворение и усталость воина, вышедшего победителем из кромешного ада.