Я внимательно посмотрел на него. Этот человек явно понимал больше, чем говорил.
— Вы правы, товарищ Сопкин. Мы меняем ход истории. И если все пройдет успешно, японский милитаризм получит такой удар, что надолго приостановит свою экспансию.
Сопкин молча кивнул. В его взгляде я увидел то особое выражение, которое появляется у людей, осознающих свою причастность к великим событиям.
— До завтра, товарищ Краснов. В шесть утра подъем, проверим технику.
Покидая шатер командующего, я глубоко вдохнул свежий вечерний воздух, напоенный запахом реки и хвойных лесов. Отправившись в свою палатку, я тут же провалился в сон.
Предрассветные сумерки окутывали полигон зыбкой пеленой, пряча в полумраке силуэты техники. Воздух наполнен запахами солярки, мокрой земли и сосновой смолы.
Даже несмотря на ранний час, полигон жил своей жизнью. Вдалеке слышались приглушенные команды, лязг гусениц, рокот моторов.
— Здесь экипажи осваивают новую технику, — Сопкин указал на дальний участок полигона, где в предрассветной дымке угадывались приземистые силуэты танков. — Т-30 принципиально новая машина для наших танкистов. Освоить ее за короткий срок задача не из легких.
Мы подошли ближе, и я смог разглядеть эти стальные боевые машины во всей красе. Приземистые, с наклонной броней и характерным силуэтом, они напоминали хищников, готовых к прыжку. Вроде хорошую машину мы разработали.
На башнях ни опознавательных знаков, ни номеров, ни каких-либо надписей. Только грунтовка защитного цвета, поверх которой местами нанесены маскировочные пятна.
— Дизельный двигатель мощностью в пятьсот лошадиных сил, — продолжал Сопкин, обходя вокруг ближайшего танка. — Семидесятишестимиллиметровая пушка с начальной скоростью снаряда шестьсот двадцать метров в секунду. Броня на лобовых деталях до сорока пяти миллиметров, установленная под углом. — Он ласково похлопал по броне. — Ни один японский снаряд ее не пробьет. Славная игрушка.
— А экипажи освоили новую технику? — поинтересовался я, рассматривая танк.
— Окунев тренирует их круглосуточно, — ответил Сопкин. — Кстати, вот и он сам.
К нам направлялся невысокий коренастый человек в промасленном комбинезоне. Его движения отличались какой-то особой стремительностью и точностью, ни одного лишнего жеста. Обветренное лицо с резкими чертами, высокий лоб, внимательные глаза, оценивающий взгляд, который мгновенно схватывает все детали, таким предстал передо мной капитан Окунев.
— Товарищ Краснов! — козырнул он, подойдя. — Рад встрече. Наслышан о вашей операции в Маньчжурии. А теперь еще и этот совместный проект…
Его рукопожатие оказалось крепким, как тиски. Мозоли на ладони говорили о том, что капитан не чурается тяжелой работы.
— Говорят, наши новые танки произвели на вас впечатление? — спросил я. — Насколько готовы экипажи?
Окунев бросил взгляд на машины:
— Готовность восемьдесят процентов. Механики-водители уже чувствуют машину, наводчики осваивают новую систему прицеливания. Проблема в том, что мало практики стрельбы. Боеприпасы экономим.
— Этот вопрос решен, — вмешался Сопкин. — Утром пришла телеграмма из Москвы. Дополнительный боекомплект для учебных стрельб доставят сегодня к вечеру.
— Отлично! — оживился Окунев. — Тогда завтра проведем полноценное выступление. Покажем товарищу Краснову, на что способны наши стальные хищники.
Танкист подвел нас к ближайшей машине. Люк механика-водителя был открыт, и оттуда выглядывал молодой красноармеец с закопченным лицом и масляными разводами на щеках.
— Младший сержант Полозов, механик-водитель танка номер один-семь, — представил его Окунев. — Лучший в батальоне. Что угодно провернет на этой машине. Полозов, покажи, как ты можешь развернуть Т-30 на месте.
Младший сержант кивнул и нырнул обратно в люк. Через несколько секунд двигатель ожил с характерным низким рыком. В отличие от бензиновых моторов, дизель не ревел, а басовито рокотал, словно большой зверь.
Тридцатитонная машина на удивление легко тронулась с места и начала разворачиваться практически на месте, задействуя бортовые фрикционы. Танк, казавшийся таким неповоротливым, неожиданно продемонстрировал удивительную маневренность для своих габаритов.
— Впечатляет! — признал я, когда рокот двигателя стих. — А что с точностью стрельбы?
— Недавно провели тренировку, — ответил Окунев. — Три попадания из трех выстрелов на дистанции тысяча двести метров, с короткой остановки. Думаю, мы сможем вести огонь даже с хода, если придется.
Он взмахнул рукой, подзывая другого танкиста:
— Сержант Буденовский, командир второго взвода. Расскажите товарищу Краснову об опыте применения машин в условиях, приближенных к маньчжурским.
Подошедший сержант, высокий плечистый мужчина с добродушным лицом, начал рассказывать о проведенных учениях с использованием рельефа местности для маскировки:
— Основная проблема маньчжурских равнин — открытая местность. Мы отрабатывали движение по руслам пересохших рек, использование туманов для скрытного продвижения, маскировку техники сетями. Вчера провели ночной марш-бросок. Тридцать километров без единого огня.
Следующий час мы провели, осматривая технику и наблюдая за тренировками экипажей. Танкисты отрабатывали тактические приемы маневрирования в составе взводов, преодоление препятствий.
Наконец, Сопкин взглянул на часы:
— Предлагаю вернуться в штаб. Скоро начнется совещание с руководителями всех подразделений. Нужно согласовать детали операции.
Когда мы покидали полигон, солнце уже полностью взошло, заливая яркими лучами всю местность. В утреннем свете танки Т-30 уже не казались такими грозными и неуязвимыми, как в предрассветных сумерках.
Но я знал, что это лишь иллюзия. На самом деле это хищники, которые только и ждали команды, чтобы обрушиться на ничего не подозревающую японскую группировку в Дацине.
Штабная палатка была просторнее, чем казалась снаружи. Внутри царил организованный порядок.
Стол с развернутыми картами занимал центральное место, вокруг стояли складные стулья. В углу работала полевая радиостанция, связист в наушниках тихо принимал какие-то сообщения, записывая их в журнал.
К нашему приходу уже собрались все основные участники предстоящей операции. Я узнал Забродина, сухощавого командира читинской группы обеспечения; рядом с ним сидел Степаненко, начальник особого отдела, перебирающий какие-то бумаги.
Воронцов, Архангельский и Александров заняли места в дальнем конце стола. Был здесь и Овсянников, инженер, отвечавший за «Катюши», он что-то оживленно обсуждал с артиллеристами.
Но мое внимание привлекла фигура в дальнем углу палатки.
Китаец в простой серой куртке военного покроя, с типичным для коммунистических командиров головным убором. Его узкое лицо с высокими скулами и внимательными глазами выражало спокойствие человека, привыкшего к опасности.
— Товарищ Вэй, представитель Хэ Луна, — представил его Сопкин. — Координирует взаимодействие с китайскими товарищами.
Китаец слегка наклонил голову, выражая почтение:
— Рад встрече, товарищ Краснов. Наслышан о вашей миссии.
Его русский был безупречен, лишь легкий акцент выдавал иностранное происхождение.
— Сколько людей сможет выставить Хэ Лун? — поинтересовался я.
— Около полутора тысяч бойцов, — ответил Вэй. — В основном партизаны, но есть и бывшие солдаты. Оружие разнородное, от японских винтовок до маузеров. Примерно треть имеет боевой опыт.
— А что с поддержкой местного населения?
— Крестьяне ненавидят японцев, — лицо Вэя на мгновение исказилось от сдерживаемой ярости. — После карательных операций прошлого года в каждой деревне найдутся люди, готовые помогать. Но открыто выступать многие боятся, слишком сильно запугали их японцы.
Сопкин кашлянул, привлекая внимание собравшихся:
— Товарищи, начнем совещание. Прошу всех занять места.
Когда все расселись, Сопкин продолжил:
— Сегодня мы обсудим план операции «Дацин». Фактически, это будет первая в истории крупная танковая операция Красной Армии с преодолением государственной границы. И хотя официально наше участие будет замаскировано под действия китайских патриотических сил, фактически это будет советская военная операция.
