— Вот как? — я был приятно удивлен такой оперативностью. — А Забродин?
— Прибыл вчера вечером со своей группой, — ответил Степаненко. — Обеспечивает тыловую поддержку и маскировку перемещений.
Лагерь представлял собой образец военной организованности. Четко расположенные по периметру посты охранения, техника в капонирах под маскировочными сетями, в центре командирские палатки с узлом связи.
— Учения? — с улыбкой поинтересовался я у группы красноармейцев, проходивших мимо с полевыми катушками телефонного кабеля.
— Никак нет, товарищ! — бодро отозвался молодой боец. — Настоящее дело! Хоть и секретное.
Настроение в лагере ощущалось приподнятое, бойцы чувствовали, что готовится нечто важное.
Степаненко провел нас к большой палатке защитного цвета, над которой развевался небольшой красный флаг, знак командного пункта.
— Товарищ Сопкин ждет вас, — произнес Степаненко, отступая в сторону.
Внутри палатки царила деловая атмосфера полевого штаба, стол с развернутыми картами, полевой телефон, несколько военных, склонившихся над документами. В центре этого организованного хаоса стоял человек, которого я сразу определил как командира. Крепко сложенный, с квадратным волевым подбородком и внимательными серыми глазами под густыми бровями.
— Товарищ Краснов! — Сопкин выпрямился и энергично шагнул мне навстречу. — Рад наконец познакомиться лично.
Павел Артемьевич Сопкин оказался крепким мужчиной среднего роста, на вид немногим старше тридцати. Короткий ежик русых волос, загорелое лицо с отчетливыми морщинками в уголках глаз, следами постоянного прищура человека, привыкшего вглядываться в даль. Военная гимнастерка сидела на нем без единой складки, но не благодаря штабному щегольству, а из-за развитой мускулатуры, ладно и ловко наполняющей форму.
— Взаимно, товарищ Сопкин, — ответил я, пожимая его сухую, крепкую руку. — Наслышан о ваших успехах в противодействии японским диверсантам.
Сопкин улыбнулся, обнажив крепкие зубы:
— Нужное дело, но мелкое. То, что предстоит нам сейчас, несравнимо масштабнее. Прошу, — он указал на карту Маньчжурии, развернутую на столе.
Я подошел ближе. Карта оказалась детальной военной топографической съемкой приграничных районов, с нанесенными от руки пометками. Красным карандашом отмечены японские гарнизоны, синим возможные пути продвижения наших войск.
— Изучал подходы к Дацину, — Сопкин обвел пальцем район нефтяных месторождений. — Местность гладкая, как стол, для танков идеально, но и нас будет видно издалека. Придется использовать складки местности для скрытного приближения.
Его палец заскользил по карте:
— Вот здесь болотистая низина, танки не пройдут, придется огибать. Зато тут — смотрите, — он указал на извилистую линию, — русло пересохшей реки. Глубина до четырех метров, идеальное укрытие для техники при дневном марше.
В его движениях чувствовалась энергия сжатой пружины, готовой распрямиться в нужный момент. Этот человек явно не привык сидеть на месте.
— Что скажете о силах японцев в этом районе? — спросил я, разглядывая красные отметки на карте.
Сопкин достал из картонной папки несколько фотографий:
— Разведка доносит о двух усиленных пехотных ротах, общей численностью до трехсот штыков. Легкая артиллерия, четыре горных орудия калибра семьдесят пять миллиметров. Бронетехника десяток легких танков «Тип 89», жестянки с противопульной броней.
Он выложил на стол фотографию приземистого японского танка на фоне маньчжурского пейзажа:
— Наши Т-30 прошьют их насквозь с любой дистанции. Основная проблема это авиация. У японцев на аэродроме в Цицикаре эскадрилья истребителей «Накадзима».
— Наши танки до подхода к Дацину будут тщательно замаскированы, — заметил я. — Марш только ночью или в утреннем тумане. И это еще не все.
Я достал из планшета запечатанный конверт с грифом «Совершенно секретно» и положил перед Сопкиным:
— Ознакомьтесь. Только вам лично.
Сопкин аккуратно вскрыл конверт. Его брови поползли вверх, когда он увидел чертежи и фотографии «Катюш».
— Что это? Ракетная система? — в его голосе звучала смесь удивления и восхищения. — Никогда не видел ничего подобного.
— Новейшая разработка, — подтвердил я. — Реактивная система залпового огня. Шестнадцать снарядов за восемь секунд. Дальность до пяти с половиной километров. Эффект уничтожение всего живого на площади до двух гектаров.
Сопкин присвистнул:
— Потрясающе. И сколько таких систем будет в нашем распоряжении?
— Две установки. Достаточно для демонстрации силы и решения тактических задач. Особенно важен будет психологический эффект. Японцы никогда не сталкивались с подобным оружием.
Сопкин задумчиво потер подбородок:
— Понимаю. Внезапность, шок, паника… — Он снова склонился над картой. — Предлагаю следующую тактику: танковый кулак наносит основной удар здесь, — его палец указал на центр японской обороны, — а эти «Катюши» поддерживают с фланга, выбивая их артиллерийские позиции и резервы.
Я кивнул:
— Добавьте к этому китайскую пехоту, которая создаст видимость масштабного наступления местных сил, — я поднял на него внимательный взгляд: — Насколько надежны наши китайские товарищи? Слышал, там каждый командир тянет одеяло на себя.
— На нас будет работать Хэ Лун, один из лучших командиров китайских коммунистов, — ответил Сопкин. — Мы налаживаем контакт через Коминтерн. Кроме того, местные крестьяне ненавидят японцев, поддержка населения обеспечена.
Он выпрямился и подошел к пологу палатки. Откинулся, выглянул наружу.
— Так мало времени на подготовку, — произнес он, не оборачиваясь. — Сжатые сроки, но выполнимо. Танки уже доставлены железной дорогой в приграничную зону, замаскированы под сельскохозяйственную технику. Личный состав проходит специальную подготовку.
Он повернулся ко мне, в его глазах читалась решимость:
— Вы уже знакомы с капитаном Окуневым?
— Только по документам, — ответил я. — Талантливый танкист, по отзывам.
— Не просто талантливый, а гениальный, — Сопкин улыбнулся. — Я лично отобрал его для командования танковым батальоном. Этот человек чувствует бронемашину, как продолжение собственного тела. В учебном бою на полигоне умудрился подбить три мишени из движения, на полном ходу.
Он вернулся к столу и склонился над картой:
— Предлагаю решить вопрос с маршрутом движения. Вот смотрите, — его палец обвел излучину реки, — если двигаться ночью через этот участок, можно срезать почти двадцать километров и выйти прямо к флангу японских позиций.
Следующий час мы с Сопкиным провели, склонившись над картами, обсуждая маршруты движения, порядок переброски техники, расположение засад и секретов. С каждой минутой во мне крепла уверенность, что выбор командира для операции сделан правильно.
Сопкин мыслил нестандартно. Предложенная им тактика включала ночной марш-бросок через считавшийся непроходимым заболоченный участок, внезапный удар с тыла в предрассветных сумерках, когда видимость ограничена, и использование дымовых завес для скрытия маневра танков.
— Особенно важен момент внезапности, — подчеркнул Сопкин, — японцы не ожидают удара с севера. Их разведка сосредоточена на юго-восточном направлении, где они готовят свою провокацию.
Снаружи постепенно темнело. Дальневосточные сумерки наступали быстро, как будто торопя нас с подготовкой.
— Предлагаю завтра с утра выехать на танковый полигон, — произнес Сопкин, сворачивая карты. — Познакомлю вас с Окуневым и покажу, на что способны ваши Т-30.
— Согласен, — кивнул я, поднимаясь. — Чем раньше мы наладим взаимодействие между всеми частями операции, тем лучше.
Когда я уже стоял у выхода, Сопкин окликнул меня:
— Товарищ Краснов, позвольте вопрос, не для протокола.
Я обернулся:
— Слушаю.
— Эта операция… она ведь гораздо важнее, чем просто захват нефтяного месторождения, верно? — в глазах Сопкина читалось понимание. — Это поворотный момент.
