Я перечитал главную страницу. Официальным, канцелярским языком документ разрешал «проведение экономического эксперимента по внедрению хозрасчета и материального стимулирования на отдельных предприятиях тяжелой промышленности». За этими сухими формулировками скрывалась революция в экономике, мой «промышленный НЭП».
Часы на стене показывали без четверти девять. В приемной уже слышались голоса, мои ближайшие сотрудники, вызванные на экстренное совещание, начали собираться.
— Семен Артурович, пригласите всех, — сказал я появившемуся в дверях Головачеву.
Секретарь кивнул и через минуту ввел моих соратников. Василий Андреевич Котов, главный финансист, вошел первым, как всегда, подтянутый, в безупречном костюме с жилетом и золотой цепочкой от карманных часов.
За ним Александр Сорокин, молодой инженер с взъерошенными волосами и горящими глазами, вечно генерирующий новые идеи. Последним шагнул в кабинет Алексей Григорьевич Мышкин, начальник службы безопасности, невзрачный человек с цепким взглядом бывшего контрразведчика.
— Присаживайтесь, товарищи, — я указал на стулья вокруг стола. — У нас появилась уникальная возможность официально предъявить то, что мы уже негласно внедряли на наших заводах.
Я передал постановление по кругу. Мышкин, просмотрев документ, присвистнул:
— Полномочия обширные. Орджоникидзе и Киров хорошо поработали.
— Не только они, — заметил я. — Главное, что Сталин осознал необходимость экономических реформ. Теперь нужно действовать быстро, пока обстановка благоприятствует.
Развернув на столе карту СССР, я начал отмечать красным карандашом предприятия, входящие в мою «империю».
— Наша экономическая лаборатория включит следующие объекты. Металлургический кластер: Нижнетагильский комбинат и Златоустовские заводы. Машиностроение: Путиловский завод в Ленинграде и Коломенский машиностроительный. Автомобилестроение — Горьковский автозавод. И, конечно, экспериментальные нефтепромыслы «Союзнефти» в Волго-Уральском регионе.
— Внушительная география, — Котов педантично записывал в блокнот. — Какие полномочия у нас в финансовом плане?
Я достал из папки еще один документ:
— Вот распоряжение Наркомфина. Все предприятия эксперимента переводятся на особый режим финансирования. Двадцать процентов сверхплановой прибыли остаются в распоряжении предприятия для формирования фонда развития и материального стимулирования.
— Двадцать процентов! — Сорокин вскочил со стула. — Да это же переворот в системе управления!
— Именно, — кивнул я. — Но этот переворот должен быть контролируемым. Мышкин, обратите особое внимание к безопасности проекта. Наверняка появятся желающие его саботировать.
Начальник безопасности сделал пометку в маленьком блокноте:
— Уже имеются первые сведения о недовольстве в аппарате ВСНХ.
— Ожидаемо. Головачев, подготовьте циркуляр для всех директоров предприятий, входящих в эксперимент. И организуйте совещание в ближайшие дни.
Секретарь кивнул, делая пометку в рабочем блокноте.
— Василий Андреевич, — обратился я к Котову, — разработайте унифицированную систему учета для всей группы предприятий. Нам нужно отслеживать малейшие изменения экономических показателей.
— Будет сделано, — ответил Котов. — Унифицируем по образцу системы, которую уже внедрили на Горьковском.
— Отлично. И еще один момент, — я разложил перед соратниками график. — Сталин дал нам сжатые сроки на демонстрацию результатов. Первый отчет о ходе эксперимента нужно представить уже скоро, затем итоговый. Если показатели удовлетворят руководство, эксперимент расширят на другие предприятия страны.
— А если нет? — тихо спросил Головачев.
— Тогда все вернется к централизованной модели, а мы… — я сделал выразительную паузу, — потеряем доверие вождя. Со всеми вытекающими последствиями.
В кабинете воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов.
— Значит, сделаем все, чтобы эксперимент удался, — твердо сказал Котов.
— Главное преимущество в том, — продолжил я, — что на многих предприятиях мы уже фактически внедрили элементы «промышленного НЭПа» в том или ином виде. Теперь нам нужно только систематизировать опыт, задокументировать результаты и распространить успешные практики на все предприятия группы.
— Предлагаю начать с Горьковского автозавода, — сказал Сорокин. — Там наиболее впечатляющие результаты по производительности труда.
— Согласен. Сегодня же выезжаю в Нижний. Пора проверить, как отразились наши новации на конвейерном производстве.
— Я подготовлю сравнительные таблицы по всем предприятиям, — сказал Котов. — Будем отслеживать динамику внедрения.
— Отлично. И последнее на сегодня, — я достал еще один документ. — Приказ о создании Научно-экономического совета при нашей группе предприятий. Приглашаем лучшие кадры: Вознесенского, Величковского, молодых экономистов из Промышленной академии. Нам нужно теоретическое обоснование эксперимента.
— А зарубежных специалистов привлечем? — спросил Сорокин.
— Без этого тоже не обойтись. Я уже договорился с Наркоминделом об оформлении приглашений для нескольких экспертов из Америки и Германии.
Когда совещание закончилось, я подошел к окну. Внизу кипела жизнь москвичей, вступающих в холодную осень 1931 года.
Трамваи громыхали по Мясницкой, прохожие кутались в пальто, грузовики развозили товары по магазинам. Экономика страны набирала обороты, но впереди стояли такие трудности, о которых большинство советских граждан даже не догадывалось.
У меня появился шанс изменить ход истории, смягчить трагические последствия форсированной индустриализации и коллективизации. И я не собирался его упускать.
— Семен Артурович, — позвал я секретаря, — заказывайте купе до Нижнего. Выезжаем вечерним поездом.
Горьковский автозавод встретил меня гулом сотен станков и запахом машинного масла. Еще с перрона вокзала я увидел огромные корпуса предприятия, возвышающиеся над окрестными кварталами. После переименования города из Нижнего Новгорода в Горький многие продолжали по привычке называть его Нижним, но на всех официальных документах красовалось новое название.
Валериан Степанович Бойков, директор завода, встречал меня у проходной. Грузный человек с массивными плечами и привычкой постоянно поглаживать короткую бороду.
Рядом стоял Нестеров, худощавый главный инженер, всегда с карандашом за ухом и блокнотом в кармане. Раньше эти двое конфликтовали со мной, но в последнее время наши отношения наладились.
— С прибытием, Леонид Иванович! — Бойков энергично пожал мне руку. — Честно говоря, не ожидали вас так скоро после вашего отъезда по нефтяным делам.
— Как всегда, времени в обрез, Валериан Степанович, — я огляделся вокруг. — Где остальные?
— Ждут в заводоуправлении. Все, кого вы просили. Вся ваша знаменитая команда.
Через проходную мы направились по территории завода. Всюду кипела работа: рабочие в спецовках сновали между цехами, туда-сюда перевозили детали и материалы, из кузнечного цеха доносился лязг прессов.
— Как продвигается серия «Полет»? — спросил я, глядя на стоянку, где выстроились десятки новеньких грузовиков, наше персональное выстраданное детище.
— Выполняем план с опережением, — с гордостью ответил Бойков. — Конвейер работает безостановочно, в три смены. Дизельный «Полет-Д» тоже пошел в гору, раскупают, как горячие пирожки.
— А как люди реагируют на новую систему оплаты?
— Поначалу было недоверие, — вмешался Нестеров. — Привыкли к уравниловке. Но когда увидели первые премии за перевыполнение, отношение изменилось. Теперь конкуренция между бригадами такая, что приходится сдерживать.
Мы поднялись по широкой лестнице заводоуправления, и я увидел всю свою команду: Мирослав Аркадьевич Звонарев, молодой инженер-строитель с непослушными рыжими волосами; Алексей Руднев, гениальный специалист по точной обработке, язвительный и непредсказуемый; Игнатий Маркович Циркулев, педантичный технарь старой школы.
