Глядя в окно на огромное солнце, освещающее бесконечные ряды новеньких грузовиков «Полет» на заводской площадке, я думал о будущем, о том будущем, которое мне довелось увидеть в другой жизни, и о том, которое я пытался создать сейчас.
Экономическая лаборатория заработала. Время покажет, удастся ли нам изменить ход истории.
Глава 5
Научно-экономический совет
Вечерняя Москва встретила меня моросящим дождем и серыми силуэтами зданий, тонущими в сумерках. После возвращения из Нижнего я сразу направился в здание бывшего Купеческого собрания на Малой Дмитровке, где теперь размещался Дом экономиста. Именно здесь я решил провести первое заседание нашего Научно-экономического совета.
Парадная лестница, украшенная мраморными колоннами и старинной лепниной, вела в просторный зал с дубовыми панелями. Дореволюционная роскошь, теперь слегка обветшалая, создавала странный контраст с портретами Маркса и Ленина на стенах. Под потолком горели электрические люстры, отбрасывая теплый свет на длинный стол, покрытый зеленым сукном.
Головачев встретил меня у входа:
— Все приглашенные подтвердили участие, Леонид Иванович. Вознесенский уже здесь, Величковский задерживается, какие-то проблемы с лабораторией.
— А представители вузов?
— Трое из Промакадемии, два молодых преподавателя из Экономического института и один из Планового института.
Я кивнул и прошел в зал, где уже собирались экономисты. Николай Вознесенский, мой главный теоретик, худощавый молодой человек с пронзительными глазами за круглыми очками, оживленно беседовал с кем-то из молодых ученых. Увидев меня, он поспешил навстречу:
— Леонид Иванович! Я изучил материалы с Горьковского автозавода, которые вы отправили вчера.Потрясающие результаты! Но возникают серьезные теоретические вопросы…
— Для их решения мы и собрались, Николай Алексеевич, — я пожал его руку. — Наша задача создать научное обоснование эксперимента.
В дверях появился Величковский, пожилой профессор с аккуратной седой бородкой и неизменным пенсне на черной ленте. Несмотря на дождь, он был безупречно одет в старомодный, но отлично сохранившийся костюм-тройку.
— Прошу прощения за опоздание, — произнес он, стряхивая капли с пальто. — Молодые лаборанты чуть не устроили пожар при опыте с новым катализатором.
К восьми часам вечера зал заполнился: дюжина экономистов разного возраста, от маститых профессоров до недавних выпускников. Я оглядел собравшихся и понял, что передо мной весь цвет прогрессивной экономической мысли страны.
— Товарищи, — начал я, поднимаясь со своего места, — благодарю всех за участие в этом историческом совещании. Нам предстоит разработать теоретическую основу для важнейшего экономического эксперимента, санкционированного лично товарищем Сталиным.
По рядам пробежал заинтересованный шепот.
— Суть эксперимента я изложил в приглашениях, — продолжил я. — «Промышленный НЭП» — сочетание централизованного планирования с элементами хозрасчета и материального стимулирования. Эксперимент уже показал впечатляющие результаты на отдельных предприятиях. Теперь наша задача — систематизировать опыт и создать научную базу для его расширения.
Я кивнул Вознесенскому:
— Николай Алексеевич, прошу вас представить ваше видение теоретической модели.
Вознесенский поднялся, поправляя очки:
— Товарищи, перед нами стоит фундаментальная задача. Совместить преимущества плановой экономики с гибкостью рыночных механизмов. Это требует новой экономической терминологии и новых подходов.
Он подошел к доске и начал чертить схемы:
— Предлагаю рассматривать нашу модель как «социалистический хозрасчет». Государство сохраняет контроль над стратегическими отраслями и планированием, но внедряет систему экономических стимулов для повышения эффективности.
— А как же основной принцип социализма, плановость? — возразил пожилой профессор из Промакадемии. — Рыночные механизмы противоречат базовым положениям марксизма!
— Ничуть, — спокойно ответил Вознесенский. — Вспомните ленинское определение НЭПа — «государственный капитализм при диктатуре пролетариата». Владимир Ильич понимал необходимость использования экономических механизмов при сохранении политического контроля.
Величковский поднял руку:
— Коллеги, позвольте обратить внимание на различие между нэпом двадцатых годов и предлагаемым «промышленным НЭПом». В первом случае речь шла о частной собственности на средства производства. В нашем варианте собственность остается государственной, меняются лишь механизмы управления.
Дискуссия разгоралась. Я внимательно следил за реакцией участников. Большинство проявляло искренний интерес, но некоторые старые профессора сохраняли скептицизм.
— Предлагаю перейти к конкретным механизмам, — сказал я, когда первый раунд дебатов утих. — Наиболее сложный вопрос — система показателей для оценки эффективности предприятий.
Молодой экономист из Планового института, Пятаков, взял слово:
— В текущей системе основным показателем является выполнение плана в натуральном выражении. Это ведет к известным искажениям, погоне за количеством в ущерб качеству, перерасходу ресурсов и так далее.
— Именно, — кивнул я. — Поэтому предлагаю новую систему показателей: объем производства в заданной номенклатуре как основной, с дополнительными критериями качества, себестоимости и рентабельности.
— Рентабельности? — переспросил пожилой экономист. — Это же чисто капиталистический показатель!
— Социалистическая рентабельность, товарищи, — вмешался Вознесенский. — Разница между плановой и фактической себестоимостью, показывающая эффективность использования государственных ресурсов!
Я развернул на столе большую схему:
— Вот ключевая инновация — создание «внутреннего рынка» между предприятиями нашего объединения. Каждое предприятие действует как хозрасчетная единица, закупающая сырье и комплектующие у смежников и продающая свою продукцию другим звеньям производственной цепочки.
— А цены? — спросил Величковский. — Кто их устанавливает?
— Базовые цены фиксируются в соответствии с плановой себестоимостью, — ответил я. — Но поставщик может получить премию за качество или скорость поставки. И наоборот, штраф за срыв сроков или низкое качество.
— По сути, мы создаем модель рыночного ценообразования внутри плановой экономики, — заметил Вознесенский. — Гениальный компромисс!
Трое молодых экономистов из Промакадемии особенно активно поддерживали идею, задавая конкретные вопросы по механизмам внедрения. Они уже мыслили в новой парадигме, не скованные догмами прошлого.
Но когда обсуждение перешло к рискам, в зале возникло напряжение.
— Товарищи, — серьезно сказал Величковский, — мы должны учитывать политические реалии. Наш эксперимент сразу подвергнется атаке со стороны ортодоксов. Нас обвинят в «правом уклоне», в возрождении капитализма, в отходе от ленинизма…
— Поэтому нам необходимо безупречное теоретическое обоснование, — кивнул я. — Нужно показать, что «промышленный НЭП» является развитием, а не отрицанием марксизма-ленинизма. Что он укрепляет социалистический строй, а не подрывает его.
Вознесенский энергично поддержал:
— Предлагаю создать документ «Теоретические основы социалистического хозрасчета», где изложим наш подход с использованием цитат из Маркса, Энгельса и особенно Ленина. Докажем, что экономические стимулы при социализме качественно отличаются от капиталистических, но используют те же фундаментальные принципы человеческой мотивации.
К полуночи мы разработали структуру теоретического обоснования и распределили задачи. Вознесенский взялся за общую концепцию, Величковский за историческое обоснование, молодые экономисты — за разработку конкретных механизмов.
В заключение я обратился к собравшимся:
— Товарищи, то, что мы делаем, может изменить будущее нашей страны. Мы разрабатываем экономическую модель, которая позволит построить мощную индустриальную державу без тех колоссальных жертв, которые требует нынешняя система.
