Я показал на схему:
— Цена формируется по формуле: себестоимость плюс пятнадцать процентов. Тагил получает дополнительную прибыль, Путиловский — необходимую сталь без задержек. Оба предприятия выигрывают.
— А если у Тагила не будет свободных мощностей? — спросил кто-то из зала.
— Тогда договор не заключается, — просто ответил я. — Никакого принуждения. Только экономическая целесообразность.
Я заметил, как меняются лица директоров, появляется задумчивость, начинают работать хозяйственные мозги. Они уже просчитывали возможности, которые открывала новая система.
— Товарищи, — продолжил я, — мы разработали типовые формы договоров, положение о ценообразовании, регламент разрешения споров. Все эти документы вы получите сегодня. Наши специалисты в посетят каждое предприятие, чтобы помочь с внедрением новой системы.
Я передал слово Котову, который подробно объяснил систему учета и отчетности в новых условиях. Главный бухгалтер говорил неторопливо, обстоятельно, используя конкретные цифры и примеры. Особое внимание он уделил механизмам контроля и предотвращения злоупотреблений.
После перерыва мы разделились на секции по отраслям. Металлурги работали с металлургами, машиностроители с машиностроителями, нефтяники с нефтяниками. В каждой группе обсуждались специфические вопросы внедрения новой системы с учетом отраслевых особенностей.
К вечеру у каждого предприятия имелся четкий план действий на ближайшие месяцы. Директора, вначале настороженные и скептичные, теперь проявляли заинтересованность и инициативу. Предложенная система открывала для них новые возможности, хотя и требовала перестройки мышления.
— Леонид Иванович, — подошел ко мне Зубов, когда совещание закончилось, — должен признать, система выглядит продуманной. Если все пойдет по плану, мы сможем значительно повысить эффективность.
— В том и дело, Василий Петрович, — ответил я, — что планов у нас теперь два: государственный и внутренний, хозрасчетный. И для вас как директора задача именно в том, чтобы найти оптимальный баланс между ними.
— Буду стараться, — серьезно ответил директор. — Но вы уж обеспечьте политическое прикрытие. Не хотелось бы в период эксперимента оказаться обвиненным в правом уклоне или, еще хуже, в саботаже пятилетки.
— Все необходимые документы у вас на руках, — заверил я его. — Эксперимент санкционирован на самом высоком уровне. Просто делайте свое дело, остальное моя забота.
Когда последние участники разошлись, мы с Вознесенским и Котовым остались в зале, подводя итоги дня.
— Начальный скептицизм сменился заинтересованностью, — заметил Вознесенский, просматривая записи. — Это хороший знак. Директора увидели в новой системе не только риски, но и возможности.
— Главное теперь практические результаты, — сказал я. — Вскоре нам предстоит предъявить первые итоги эксперимента. И они должны быть впечатляющими.
— Будут, Леонид Иванович, — уверенно ответил Котов. — Судя по опыту Горьковского автозавода, где мы уже частично внедрили эти методы, производительность вырастет минимум на тридцать процентов, а себестоимость снизится на пятнадцать-двадцать.
— Если только нам не начнут активно мешать, — задумчиво произнес я, вспоминая предупреждение Куйбышева.
* * *
Старый особняк на Пречистенке сохранял атмосферу дореволюционной Москвы. Лепные потолки, высокие окна с тяжелыми портьерами, паркетные полы, потемневшие от времени. В таких домах когда-то жили профессора и врачи, коммерсанты средней руки и чиновники не самого высокого ранга. Теперь здесь располагался один из многочисленных клубов научных работников, где интеллигенция могла собираться для обсуждения профессиональных вопросов.
Я поднялся по массивной каменной лестнице, прислушиваясь к звукам, доносившимся из глубины здания. Приглушенные голоса, иногда взрывы смеха, скрип половиц под ногами.
Время после начала эксперимента выдалось напряженным. Мышкин доложил, что в определенных кругах партийного руководства зреет недовольство нашими экономическими новациями. Потребовалась неофициальная встреча с представителями «ортодоксального» крыла.
В небольшой гостиной меня уже ждали. Осипов, член президиума ВСНХ, грузный мужчина с тяжелым взглядом из-под кустистых бровей. Кандинский, старый большевик, работавший еще с Лениным, высокий, сухопарый, с козлиной бородкой и въедливым умом теоретика. Дорохов, начальник одного из отделов Госплана, представитель нового поколения партийных управленцев, энергичный и амбициозный.
— Добрый вечер, товарищи, — поздоровался я, входя в комнату.
Они кивнули в ответ, без особой теплоты. Разговор предстоял непростой.
— Благодарю, что согласились встретиться в неформальной обстановке, — сказал я, присаживаясь в кресло. — Думаю, открытый разговор поможет прояснить некоторые вопросы.
— Вопросов действительно накопилось немало, товарищ Краснов, — начал Осипов, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Ваш так называемый «промышленный НЭП» вызывает серьезное беспокойство у многих ответственных работников. Некоторые даже считают его шагом назад, к капиталистическим отношениям.
— Не буду скрывать, Леонид Иванович, — добавил Кандинский, поглаживая козлиную бородку, — в Центральном Комитете звучат слова о «правом уклоне» в связи с вашим экспериментом. Поговаривают даже о ревизии марксизма-ленинизма.
— Принципиальный вопрос, — вступил в разговор Дорохов, самый молодой из троицы, — совместим ли ваш «внутренний рынок» с плановым характером советской экономики? Не подрываете ли вы сами основы социализма?
Я выдержал паузу, собираясь с мыслями. Оппоненты выбрали классическую тактику, сразу обозначить идеологические расхождения, перевести дискуссию в плоскость теоретических принципов.
— Товарищи, — спокойно ответил я, — давайте вспомним, как Ленин определял новую экономическую политику. «Государственный капитализм при диктатуре пролетариата», вот его формулировка. Владимир Ильич прекрасно понимал необходимость использования экономических механизмов для построения социализма.
— Но НЭП был вынужденным отступлением! — возразил Кандинский. — Временной тактической мерой в условиях разрухи. Сейчас же мы строим социализм по плану, идем в наступление по всему фронту.
— Совершенно верно, — согласился я. — Именно поэтому мы и говорим о «промышленном НЭПе», а не о возврате к двадцатым годам. Мы сохраняем государственную собственность на средства производства, централизованное планирование, партийное руководство. Но добавляем экономические стимулы для повышения эффективности.
— Стимулы? — скептически хмыкнул Осипов. — Вы имеете в виду материальную заинтересованность? Это прямой путь к мелкобуржуазному перерождению рабочего класса!
— Позвольте не согласиться, товарищ Осипов, — я подался вперед, говоря твердо и уверенно. — Ленин писал: «От каждого по способностям, каждому по труду». Мы лишь создаем механизм, обеспечивающий справедливое вознаграждение за качественный труд. Разве это противоречит марксизму?
— В теории, может, и не противоречит, — вмешался Дорохов. — Но на практике ваш «внутренний рынок» разрушает единую систему планирования. Предприятия начнут ориентироваться на собственную выгоду, а не на общегосударственные интересы.
— Именно поэтому мы сохраняем двухуровневую систему показателей, — парировал я. — Обязательные плановые задания остаются незыблемыми. Никаких отклонений, никаких компромиссов. Но в рамках этих заданий предприятия получают оперативную самостоятельность.
Кандинский задумчиво потер переносицу.
— Тогда возникает другой вопрос. Если ваш эксперимент окажется успешным, не поставит ли это под сомнение всю централизованную модель управления? Не приведет ли к требованиям большей автономии от директоров, не создаст ли почву для антипартийных настроений?
Вопрос был острым, задевал самую суть противоречий между экономической целесообразностью и политическим контролем.
