— Напротив, товарищ Кандинский, — ответил я, выбирая каждое слово с предельной осторожностью. — Успех эксперимента лишь укрепит партийное руководство, подняв его на качественно новый уровень. Вместо мелочной опеки и административного нажима стратегическое управление экономикой. Разве это не более достойная роль для партии?
— Звучит красиво, — проворчал Осипов, — но я все равно вижу в вашей концепции шаг назад, к рыночной стихии. А ведь мы столько сил потратили, чтобы преодолеть эту стихию, создать плановую экономику!
— Товарищ Осипов, — я посмотрел ему прямо в глаза, — давайте взглянем на реальное положение дел. На многих предприятиях низкая производительность труда, высокая себестоимость, плохое качество продукции. Рабочие не заинтересованы в результатах своего труда, директора озабочены лишь валовыми показателями. Разве это нормально? Разве так должен работать социализм?
Мои слова заставили собеседников задуматься. Осипов нахмурился, но промолчал. Кандинский покачал головой, признавая справедливость замечания. Дорохов что-то записал в блокнот.
— Цель нашего эксперимента, — продолжил я, — не подорвать плановую экономику, а сделать ее более эффективной, более гибкой, более способной реализовать преимущества социализма. Мы не меняем базис, государственную собственность на средства производства, но совершенствуем надстройку, методы управления и стимулирования.
— И все же, — настаивал Кандинский, — в партийных кругах растет обеспокоенность. Некоторые товарищи готовят обращение в ЦК с критикой вашего эксперимента.
— Это их право, — спокойно ответил я. — Но напомню, что эксперимент санкционирован постановлением Совета Труда и Обороны №487, подписанным лично товарищем Сталиным. А результаты первого месяца превзошли все ожидания. На экспериментальных предприятиях производительность выросла в среднем на двадцать шесть процентов, себестоимость снизилась на одиннадцать процентов.
— Цифры могут обманывать, — скептически заметил Дорохов. — Возможно, мы видим лишь кратковременный эффект, а долгосрочные последствия окажутся негативными.
— Именно поэтому мы и называем это экспериментом, — согласился я. — Вскоре мы проведем всесторонний анализ, сравним результаты экспериментальных предприятий с контрольной группой. И только тогда будем принимать решение о дальнейшей судьбе «промышленного НЭПа».
— Звучит разумно, — неохотно признал Кандинский. — Но учтите, Леонид Иванович, мы будем внимательно следить за ходом эксперимента. Любые отклонения от социалистических принципов, любые попытки реставрации капиталистических отношений будут немедленно пресечены.
— Я рассчитываю на вашу бдительность, товарищи, — с легкой иронией ответил я. — Более того, приглашаю вас лично посетить наши экспериментальные предприятия, увидеть своими глазами, как работает новая система. Уверен, реальные результаты развеют ваши опасения лучше любых теоретических дискуссий.
Разговор продолжался еще около часа. Мои оппоненты задавали острые вопросы, я отвечал, используя марксистскую терминологию, апеллируя к ленинским цитатам, демонстрируя глубокое знание теории. Постепенно напряжение спадало, дискуссия становилась более конструктивной.
Наконец, мы расстались с некоторым взаимопониманием. Кандинский и Осипов остались на своих позициях, но согласились не начинать активной кампании против эксперимента до получения первых официальных результатов. Дорохов, самый молодой из троицы, проявил наибольший интерес, попросив дополнительные материалы для изучения.
Выйдя из особняка на Пречистенке, я вдохнул холодный воздух. Редкие фонари отбрасывали желтые пятна света на тротуар.
У ворот меня ждал автомобиль. За рулем сидел молчаливый Степан, а на заднем сиденье Мышкин.
— Ну как, Леонид Иванович? — спросил он, когда я сел в машину. — Удалось найти общий язык с ортодоксами?
— Временное перемирие, Алексей Григорьевич, — ответил я, устало потирая переносицу. — Но это лишь начало большой борьбы. Что нового у вас?
Автомобиль тронулся, медленно двигаясь по заснеженной улице. Мышкин достал из внутреннего кармана небольшой блокнот.
— Донесения от наших информаторов подтверждают, что в партийных кругах готовится кампания против «промышленного НЭПа». Главный аргумент — идеологическая несовместимость с генеральной линией партии.
— Кто конкретно за этим стоит?
— Группа работников аппарата ЦК во главе с Шкирятовым. Есть поддержка от некоторых членов Политбюро, точных данных нет, но скорее всего Каганович. Активно привлекают теоретиков для обоснования критики.
— А что с нашими предприятиями? Есть признаки саботажа?
— Пока только в Ленинграде, на Путиловском. Местный партком блокирует внедрение системы премирования, ссылаясь на необходимость дополнительных согласований. Но директор Марков держится молодцом, апеллирует напрямую к Кирову.
— Хорошо, что Киров на нашей стороне, — кивнул я. — Без поддержки ленинградского руководства нам пришлось бы намного тяжелее.
Машина свернула на Арбат, мимо потянулись знакомые здания, тонущие в вечерних сумерках.
— Алексей Григорьевич, нам нужно максимально документировать все экономические результаты эксперимента. Цифры, факты, конкретные примеры. Создайте специальную группу для сбора и анализа этих данных. И усильте информационную работу внутри партийных органов. Нам нужны союзники, особенно среди молодых, прагматично настроенных партийцев.
— Хорошо, займусь этим, — кивнул Мышкин. — Но не следует недооценивать противника. Они будут бить не по экономическим показателям, а по идеологическим основам. Объявят ваш эксперимент правым уклоном, троцкизмом или еще чем похуже.
— Знаю, — задумчиво ответил я. — Поэтому так важна поддержка сверху. Пока Сталин, Орджоникидзе и Киров на нашей стороне, мы можем продолжать работу. Но любое колебание в верхах сразу используют против нас.
Машина остановилась у подъезда моего дома на Садовом кольце. Через окно я заметил свет в кабинете, значит, Головачев уже ждал с новыми документами для подписи.
— Работайте аккуратно, Алексей Григорьевич, — сказал я, выходя из автомобиля. — Никаких провокаций, никаких сомнительных методов. Все строго в рамках закона. Наше главное оружие — экономическая эффективность. Если «промышленный НЭП» даст реальные результаты, никакая идеологическая критика его не остановит.
— Как скажете, Леонид Иванович, — Мышкин слегка кивнул. — Но все же позвольте усилить меры безопасности. Времена неспокойные.
— Действуйте по обстоятельствам, — согласился я. — Завтра в девять жду вас с подробным докладом.
Поднимаясь по лестнице, я размышлял о непростой ситуации, в которой оказался наш эксперимент. Первый месяц показал обнадеживающие результаты.
Экспериментальные предприятия демонстрировали рост производительности, снижение себестоимости, улучшение качества продукции. Рабочие положительно реагировали на новую систему материального стимулирования. Директора проявляли инициативу, осваивая непривычную самостоятельность.
Но одновременно нарастало идеологическое сопротивление. Партийные ортодоксы видели в «промышленном НЭПе» угрозу централизованной системе управления, отступление от принципов построения социализма. Директора, не включенные в эксперимент, опасались, что новая система лишит их привычных преимуществ, связанных с выполнением валовых показателей.
Эксперимент балансировал на тонкой грани между экономической эффективностью и идеологической приемлемостью. Одно неосторожное решение, одна политическая ошибка, и все наши достижения могли быть перечеркнуты.
Но цена успеха стоила риска. «Промышленный НЭП» мог изменить курс советской экономики, предотвратить катастрофические последствия форсированной индустриализации и коллективизации, о которых я знал из своего «прошлого будущего».
С такими мыслями я вошел в свою квартиру, где меня ждали новые документы, требующие немедленного внимания, и короткий отдых перед следующим напряженным днем борьбы за будущее страны.
