— Лопухин? — осторожно переспросил редактор. — Крупный теоретик, автор фундаментальных работ по политэкономии социализма. Его последнюю статью мы публиковали два месяца назад.
— Именно, — кивнул Мышкин, открывая первую папку. — А вот его диссертация 1926 года «Диалектика экономического развития в переходный период». А здесь, — он открыл вторую папку, — статьи американского экономиста Келлера в журнале «Economic Review» за 1924 год. Взгляните, пожалуйста, на эти фрагменты.
Мышкин разложил перед редактором несколько листов с параллельными цитатами на русском и английском языках. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы заметить поразительное сходство текстов.
— Это… — Подольский побледнел, рассматривая документы. — Это очень серьезное обвинение, товарищ. Вы понимаете, о ком идет речь?
— Прекрасно понимаю, — спокойно кивнул Мышкин. — И понимаю все возможные последствия. Но также понимаю значение научной честности для настоящего большевика.
Редактор снял очки и устало потер переносицу:
— Послушайте, мы не можем просто так публиковать подобный материал. Лопухин не просто ученый, он член коллегии Наркомпроса, ближайший соратник товарища Кагановича. Подобная публикация требует санкций на самом высоком уровне.
Мышкин ожидал такой реакции. Он слегка подался вперед:
— Товарищ Подольский, разве не сам товарищ Ленин учил нас критически относиться к авторитетам? Разве можно мириться с плагиатом, особенно из буржуазных источников, только потому, что его совершил влиятельный товарищ?
Редактор вздохнул, разводя руками:
— Принципы принципами, но есть еще и реальная жизнь. Публикация такого материала может иметь непредсказуемые последствия как для газеты, так и лично для меня.
Мышкин понимающе кивнул и перешел к следующему аргументу:
— Мне понятны ваши опасения, товарищ Подольский. Но позвольте заметить, что этот материал в любом случае станет достоянием общественности. Если не через «Литературную газету», то через «Экономическую» или «За индустриализацию». И тогда ваше издание упустит важную тему.
Подольский заметно заинтересовался:
— У вас есть контакты и в других изданиях?
— Разумеется, — уклончиво ответил Мышкин. — Но «Литературная газета» имеет репутацию наиболее интеллектуального и принципиального издания. Именно поэтому я пришел сначала к вам.
Он сделал паузу, а затем добавил как бы между прочим:
— К тому же, в определенных высоких кругах есть заинтересованность в подобной публикации. Не буду называть имен, но речь идет о людях, близких к самому товарищу Сталину.
Это рискованный ход, но Мышкин понимал, что без намека на высокое покровительство редактор не решится на публикацию.
Подольский напряженно размышлял, барабаня пальцами по столу. Наконец он снова надел очки и внимательно перечитал компрометирующие материалы.
— Если мы и решимся на публикацию, то она должна быть безупречной с научной и идеологической точки зрения, — строго произнес он. — Никаких голословных обвинений, только факты и документы. И фокус не на личности Лопухина, а на проблеме научной честности в целом.
— Именно такой подход я и предлагаю, — кивнул Мышкин, чувствуя, что редактор склоняется к согласию. — Строгий академический анализ, без политических выводов. Пусть факты говорят сами за себя.
Подольский еще несколько минут изучал материалы, затем решительно кивнул:
— Хорошо. Я согласен опубликовать этот материал, но с соблюдением нескольких условий.
— Я внимательно слушаю.
— Во-первых, статья должна быть абсолютно объективной, без личных нападок. Во-вторых, она пойдет не на первой полосе, а на третьей странице. В-третьих, автором будет указан наш штатный обозреватель по вопросам науки и литературы, а не вы или ваши люди. И в-четвертых, — редактор пристально посмотрел на Мышкина, — если возникнут проблемы, вы гарантируете вашу поддержку?
— Все условия приемлемы, — кивнул Мышкин. — И да, вы можете рассчитывать на поддержку.
Они провели еще около часа, обсуждая детали публикации. Подольский лично редактировал каждый абзац, тщательно сверяя формулировки. Статья получилась обстоятельной, аргументированной и убедительной.
— Когда материал выйдет в печать? — спросил Мышкин, собирая документы обрато в портфель.
— Послезавтра, в четверг, — ответил Подольский. — Статья пойдет в набор вечером среды, в последний момент перед версткой. Это минимизирует риск внешнего вмешательства.
Мышкин поднялся, протягивая руку:
— Спасибо за принципиальность, товарищ Подольский. Вы поступаете как настоящий коммунист.
Редактор пожал протянутую руку, затем устало потер глаза:
— Надеюсь, что правильно. И надеюсь, что не пожалею об этом решении.
— Не пожалеете, — заверил его Мышкин. — История подтвердит вашу правоту.
Выйдя из редакции, Мышкин не сразу направился к ожидавшему его автомобилю. Он сделал несколько крюков по торговым рядам, зашел в книжный магазин, затем в аптеку, и только убедившись в отсутствии слежки, сел в неприметный «ГАЗ-А», ожидавший его в переулке.
— К Краснову, — коротко бросил он водителю.
* * *
Зал заседаний Ученого совета Института марксизма-ленинизма утопал в табачном дыму. Массивные портреты Маркса, Энгельса и Ленина сурово взирали на собравшихся со стен, словно наблюдая за дискуссией с высоты своего революционного авторитета. Тяжелые бархатные шторы на высоких окнах почти не пропускали дневной свет, отчего настольные лампы создавали особую, почти конспиративную атмосферу.
За длинным полированным столом расположились члены совета. Заслуженные ученые с богатым революционным прошлым, солидные теоретики в строгих костюмах, несколько молодых, но уже зарекомендовавших себя исследователей.
В центре, на председательском месте, восседал профессор Бронштейн, сухощавый старик с аскетичным лицом и клинообразной седой бородкой, старый большевик, соратник Ленина и один из основателей института.
Лопухин, грузный мужчина с массивной лысеющей головой и характерными залысинами, был звездой сегодняшнего заседания. Его доклад «О тенденциях современной буржуазной политэкономии и их марксистской критике» занимал центральное место в повестке дня. Специально к этому выступлению в зал пригласили аспирантов и студентов старших курсов.
Среди них находился и молодой аспирант Бродский, худощавый юноша с пытливым взглядом и аккуратными круглыми очками. Он сидел во втором ряду, нервно постукивая карандашом по папке с бумагами, лежавшей на коленях.
— Товарищи! — громогласно начал Лопухин, обводя аудиторию взглядом опытного оратора. — Современная буржуазная экономическая мысль переживает глубочайший кризис, связанный с противоречиями капиталистической системы. Американские и европейские теоретики тщетно пытаются найти выход из тупика, в который их завел капитализм…
Бродский внимательно слушал, иногда делая пометки в блокноте. Его внешнее спокойствие контрастировало с внутренним напряжением, он точно знал, что должен сделать, и ждал подходящего момента.
Лопухин продолжал свою речь, все больше воодушевляясь:
— Особенно показательны работы американской школы, представленной такими экономистами как Келлер, Бронсон, Харрисон. Их попытки «реформировать» капитализм, сделать его более гибким и адаптивным к кризисам — не что иное, как последняя судорога умирающей системы!
Бродский поднял руку, привлекая внимание докладчика. Лопухин нахмурился, он не привык, чтобы его прерывали, особенно молодые аспиранты.
— Вопросы будут приниматься после доклада, товарищ, — холодно заметил он.
— Простите за вмешательство, товарищ Лопухин, — с уважительной настойчивостью произнес Бродский, поднимаясь с места. — Но у меня возник важный вопрос именно по упомянутым вами американским экономистам.
Бронштейн, председательствующий на заседании, заинтересованно подался вперед:
— Давайте выслушаем молодого товарища, Лопухин. Возможно, его вопрос действительно имеет значение для текущей дискуссии.
